Михаил Чулаки - Вечный хлеб

• Название: Вечный хлеб
• Автор: Михаил Чулаки
• Жанр: Советская классическая проза

---

— Иваныч, так что же, сестрицу нашел?..

— Зря ты, Славка, связался: не знаешь, что такое родичи! Живешь один и не понимаешь своего счастья. Я вот не знаю, куда своих сбыть. Хочешь, уделю?

Особенно взбудоражилась почему-то официантка Стеша; Вячеслав Иванович и раньше понимал, что ее насмешки над филармонией — всего лишь странный метод флирта, а тут подтвердилось. Она влетала на кухню,

щуря черные глаза (у нее и во внешности что-то цыганское, не только имя), выкрикивала:

— По-деревенски — два! Табака — раз! — И тише, для одного Вячеслава Ивановича: — Как же ты, Славочка, перед новыми родными? Спросят, как жил, почему не женат до сих пор. А ты им что?

— Был уже, был! Одного раза за глаза! — говорил ей в спину Вячеслав Иванович, но она не слушала.

И в следующий заход то же самое:

— Табака — два! Кисло-сладкое — раз!.. Там небось дети окажутся, твои племяннички. А тебе и похвастать некем.

Вячеслав Иванович вбирал пальцами кисло-сладкий вкус черносливовой подливы к говядине, напевал под нос и старался не обращать на Стешу внимания, быть выше ее наскоков (не обращать внимания — очень полезное свойство, для него Вячеслав Иванович и словокомплекс сконструировал, по своему обыкновению: необмания), но это не совсем получалось, вот и не удерживался, выкрикивал в спину:

— Собой надо хвастать, своими успехами! А детей народить — много ума не надо!

Между прочим, такую мысль высказывает и Чацкий у Грибоедова — да вряд ли Стеша слышала про Чацкого! А она никак не могла уняться:

— По-деревенски — раз! На ребрышках — два!.. Узнают, что холостой, сразу сядут на шею — сестрица с племянничками!

Вячеслав Иванович сказал про себя: необмания, — и еще громче запел: «Величавая, в солнечных лучах…»

Новость обсудили и в служебной раздевалке, куда Вячеслав Иванович, выкроив минуту, выскакивал время от времени: охладиться после кухонного жара, прочитать газету, посмотреть товары — тут шел вечный торг, несли джинсы, блузки, косметику; хорошие кроссовки удавалось достать, каких не бывает в магазинах… Борис Борисович, заведующий холодным цехом, проговорил веско— у него манера обычные фразы произносить с особенной вескостью, словно библейскую мудрость:

— Ну, Суворов, заведешь женский контингент среди родичей, начнешь скупать галантерею.

Вячеслав Иванович не любил этого деятеля. Во-первых, от него всегда ужасно несло потом — такое уж устройство организма. Во-вторых, он у себя проворачивал крупные дела. Вячеслав Иванович в его махинации не совался, держался в стороне (необмания!), но не одобрял.

Ну а что Вячеслав Иванович не интересуется косметикой и всякими дамскими гарнитурами, над этим в раздевалке давно подсмеивались. Вячеслав Иванович своим беженетам таких подарков не делал принципиально: не любил таких, у которых весь интерес в тряпках, такие и на мужчин смотрят только как на доставалыциков. Обидный пример — лучший друг Альгис Жулпа. Казалось бы, должен был укрепить волю сверхмарафонами, но нет, позволил себя оседлать вздорной бабе, — обычное дело, когда в сорок лет женятся на двадцатилетней. (Впрочем, не в одной возрастной разнице дело: с бывшей своей женой Вячеслав Иванович был ровесником, а та тоже ведь променяла его на идеального доставальщика — капитана лесовоза; симпатичный парень этот капитан, Вячеслав Иванович относился к нему со снисходительной жалостью…)

Сегодня в раздевалку кроме женской ерунды принесли и хорошую вещь — немецкий миксер. У Вячеслава Ивановича миксер, разумеется, был, без миксера он бы дома как без рук, тем более что заварные кремы он использовал очень ограниченно, старался заменять взбитыми сливками, муссами, ну и для безе. Так что самому Вячеславу Ивановичу миксер не был нужен, но он сразу же подумал о Ракове, к которому собирался на следующий день: отличный бы подарок — миксер! Конечно, для первого посещения такая машина не подходит: вышло бы по-купечески; завтра он пойдет не с пустыми руками, конечно (как это получилось в словокомплексе? — ладно, не будем вспоминать!), захватит дежурный торт, но если они с Раковым познакомятся получше, то когда-нибудь понадобится и подарок — дни рождения-то у всех бывают! И Вячеслав Иванович взял миксер — запас кармана не дерет (закадер!). Принес миксер, между прочим, сам Сергей Ираклиевич, метр. Обычно метр не снисходил до сбыта вещей, но тут, слегка посмеиваясь — вечная его манера, — объяснил, что вот привез друг, а сам сбыть не умеет, бедняга. Так же посмеиваясь, метр поправлял фрак (ходила легенда, что за умение носить фрак его в свое время похвалил знаменитый артист Станицын), медленно поворачиваясь перед огромным, во всю стену, зеркалом, сохранившимся с тех времен, когда нынешняя «Северная Пальмира» носила странное декадентское название «Квисисана», — правда, зеркало тогда принадлежало отдельному кабинету, а в служебку его перенесли по настоянию того же Сергея Ираклиевича, требовавшего, чтобы официанты — халдеи, как он обычно выражался, — в своих вишневых смокингах были неизменно элегантны; ну и отдельных кабинетов в «Пальмире» не было — «если не считать директорского», как многократно шутил метр…

— У меня с собой не хватает, Серж, — с досадой сказал Вячеслав Иванович в затылок прихорашивающемуся метру: он не любил, когда с собой не оказывается нужной наличности, — глупое какое-то состояние.

— О чем разговор. Принесешь.

— Ты бы записал. Мало ли — забуду или цену перепутаю.

— Пусть должники за собой помнят, — небрежно махнул рукой Сергей Ираклиевич и пошел в зал, легко и даже красиво неся свой живот, — редкое в общем-то умение.

Смешно, но Вячеслав Иванович чуть-чуть гордился, что говорит метру «Серж» и «ты», — не многих Сергей Ираклиевич удостаивал права на такую фамильярность.

На следующий день с утра Вячеслав Иванович занялся тортом для Ракова — задумал торт-картошку, тем более что накануне завезли хороший арахис, а он в картошку особенно идет. Пока сформировал, уложил, пока пропитка — подошло к пяти часам. Но он так и рассчитывал: с утра неудобно заявляться, человек, наверное, работает. Жил Раков в Ковенском переулке, как Вячеслав Иванович за пятнадцать минут узнал в справочном, — уехал-таки с Красной Конницы и тем словно бы оборвал какие-то блокадные связи. Цела ли у него тетрадка?!

Волновался Вячеслав Иванович, пожалуй, сильнее, чем когда шел к Тусе Эмирзян. И потому, что этот неведомый пока Раков — художник (на Вячеслава Ивановича действовало обаяние слов «художник», «артист», хоть он и повторял часто в запальчивости, что поварское искусство ничуть не ниже признанных искусств, для которых назначены специальные музы!); и потому, что надеялся найти у Ракова тетрадку с записями матери — кусок утраченной жизни и ее, и своей собственной.

Старый лифт, похожий на тот, что в родном доме на Красной Коннице, с такими же чиненными проволокой сетками, поднял Вячеслава Ивановича на последний этаж. На двери квартиры художника красовалась стеклянная табличка: «Образцовая квартира по внесению квартирной платы». (Вячеслав Иванович по привычке сразу начал комбинировать: «обквакваты»… «обвнекваты» … — тьфу!) Неожиданная эта вывеска — и немного смешная — как-то сразу успокоила Вячеслава Ивановича: значит, Раков — аккуратный человек, снисходит до житейских мелочей, а не полубог, парящий в эмпиреях (последнее слово нравилось Вячеславу Ивановичу, а после конфуза с вокализмом он нарочно проверил по словарю, правильно ли говорит).

Открыла ему женщина средних лет. Вячеслав Иванович сразу восхитился ее халатом: зеленый, шелковый, расшитый какими-то птицами, — тотчас видно, что старинной ручной вышивки, такому в комиссионке цены нет!

Женщина, вероятно, неправильно истолковала его взгляд и спросила резко:

— Вам что надо?

Не «вам кого», а «вам что» — не за водопроводчика ли приняла или газовщика? Вячеслав Иванович одевался хорошо, да и торт в руках виден сразу, и потому обиделся, сказал коротко:

— Ивана Ивановича.

— Нет Ивана Ивановича. Он здесь редко бывает: почти все время на даче.

— А где его дача? Как найти?

— Зачем он вам? Вы не из газеты?

Это уже лучше! И Вячеслав Иванович объяснил примиренно:

— Понимаете, я узнал, что Иван Иванович собирал блокадные бумаги, а после моей матери осталась…

— А-а! — Женщина сразу подобрела. — Вы блокадник? Что же вы сразу?.. Конечно!.. Иван Иванович будет рад! Сейчас я вам все объясню. Или лучше нарисую. Заходите, что же вы…

Ехать в Комарово, пожалуй, было поздно: раньше восьми на дачу к Ракову не добраться, значит вернуться удастся, дай бог, в двенадцать, а Вячеслав Иванович старался ложиться рано. Да и плутать в темноте, хотя бы и с подробным планом… Ну что ж, столько лет ждал вестей о родителях, подождет еще два дня. Тем более что главное он уже знал: были они хорошими, работящими людьми. Простыми, каких сотни тысяч…