Анатолий Маркуша - Нет

• Название: Нет
• Автор: Анатолий Маркуша
• Издательство: Издательский Дом «Вестник Воздушного Флота»
• Жанр: О войне
• Год: 2002
• ISBN: 5-901808-02-9

90-летию ВВС России посвящается

Современная Авиация родилась из мечты. «Не мы, а правнуки наши будут летать по воздуху, ако птицы», — говорил еще Петр I.

Сколько лет мечте — не сосчитать. Сколько лет Авиации — общеизвестно. По историческим меркам она родилась вчера. А сегодня мы уже не можем представить себе полноценную жизнь без нее. Хотя, если постараться, представить можно: от Москвы до Владивостока — на поезде, из Европы в Америку — на корабле…

Современная Авиация — это сверхзвуковые скорости и стратосферные высоты, это передовые технологии и прецизионное производство, это огромный парк летательных аппаратов различного класса и назначения. Современная авиация — это престиж и национальная безопасность государства.

Перед вами, уважаемые читатели, первый том сочинений летчика с довоенным стажем, писателя Анатолия Маркуши. Анатолий Маркович знает о небе и полете не понаслышке. Он свидетель и непосредственный участник многих важных событий в истории отечественной Авиации. На его книгах выросло не одно поколение людей, влюбленных в Авиацию, посвятивших ей свою жизнь. В год 90-летия Военно-воздушных сил пусть это издание станет подарком всем, кто посвятил свою жизнь Авиации, и кто еще только собирается сделать свой выбор.

---

— Не знаю, — смутившись, сказал Блыш, — я не спрашивал, как-то неудобно было.

— Ты думаешь, я твоими доходами интересуюсь? Я про время спрашиваю.

Блыш смутился еще больше:

— Вы сказали — почем… Я не понял. В среднем — шесть минут на круг получается.

— Фигово вы дело организовали, — сказал Хабаров. — Надо было перегнать машину на запасную точку. И летать не по кругу, а челноком: взлет, отворот вправо на шестьдесят градусов и сразу, как двести метров наберешь, разворот на посадку; сел с обратным курсом, натормозил, что задано, снова взлет, отворот и заход на посадку. Летать надо рано утром, когда никто не мешает. Тогда бы ты на каждую посадку не шесть минут воздуха наутюживал, а самое большее — три. Понял?

— Понял, конечно. Чего не понять?

— Вот и подскажи Кравцову, а то он, серьезными работами замороченный, не допер. И резиной поинтересуйся, выясни, что в нее напихали, для чего. Еще какие новости?

— Ребята просили передать вам привет, велели быстрей поправляться…

И снова, как в письме, Хабарова неприятно кольнуло всего то лишь одно словечко — «ребята». Вот уже и Бокуна, и Володина, и даже Збарского, и других стариков Блыш запросто именует ребятами. Одернуть? Решил — не стоит. Поинтересовался, чем занимается Бокун.

— Есть разговор, что через несколько дней будет готов прототип с велосипедным шасси. Бокун назначен на облет. А пока больше на бильярде играет. Собирается к вам. Говорил, как дорога подсохнет, поедет на машине…

— Скажи Бокуну, раз поедет, пусть привезет две-три коробки конфет. Только дорогих. Шикарных. Сам он плохо по этой части соображает, так пусть попросит Люду, жену Орлова, пусть объяснит — для Хабарова. Люда точно сработает, я на нее надеюсь. Чего смотришь? Праздник скоро — для девочек конфеты: Тамаре, Клавдии Георгиевне… — Подумал, сказал: — И еще пусть Болдин… ты Болдина знаешь?

— Бортинженера? Акимыча? Конечно! Мировой дед.

— Так вот, пусть Болдин раздобудет самолетную модельку на подставке-пепельнице. Только новую! Для главврача. И тоже пришлет с Бокуном.

— Виктор Михайлович, так, может, я сюда раньше Бокуна еще попаду?

— Тогда привези ты. Деньги на конфеты есть? Мне дорогие нужны.

— Найдем.

Вошла Тамара, недовольно покосилась на Блыша.

Хабаров и Блыш поговорили еще немного. Из слов Блыша нетрудно было понять, что дела у них в Центре идут нормально, все ребята живут дружно, в летной комнате начались споры, как покажет себя велосипедное шасси на первых полетах, и еще, что генерал Бородин, вероятно, решит совмещать обучение молодых испытателей с постоянной практикой прежде всего на больших машинах, вторыми пилотами…

Неожиданно в разговор вмешалась Тамара. Обращаясь к Блышу, но никак не называя его, сказала сухо:

— Мне кажется, вам пора. Сурен Тигранович разрешил десять минут, а прошло уже полчаса.

— Ох, какая ты, сестричка, строгая, — подмигнул Блыш. — Это ты Мишку Агаянца пугнула? Человек до сих пор заикается…

— Меня зовут Тамара Ивановна, может быть, это вам пригодится в будущем, а пока — будьте здоровы, всего хорошего!

Блыш торопливо распрощался и ушел, явно растерянный. Хабаров не вмешался в словесную перепалку, лежал посмеивался, а когда дверь за Блышом закрылась, сказал:

— Зря ты так строго, Тамарочка.

— А что он вас расстраивает? Думаете, не вижу? Прилетел… Расхвастался… Мы… у нас… летаем… Подумаешь, какой Чкалов нашелся…

— Молодой, не все еще понимает.

— А я, по-вашему, старая, да? Я понимаю, он не понимает?

— У тебя же специальность другая. Твоя должность нежная.

— Нежная! Вот как вколю сейчас витамин, узнаете, какая у меня должность. Прилетают тут всякие тоску наводить. Скажу Сурену Тиграновичу, чтобы больше никого не пускал…

— Ладно. Лучше шепни по секрету: мать в город собирается или не собирается?

— Не знаю. Слышала, Клавдия Георгиевна говорила ей: «Поезжайте, мы тут и без вас вполне управимся». А Анна Мироновна вроде сомневается. Тревожится.

— Ну что с ней делать, Тамарочка? Книжки мне нужны. Пропадаю без книжек: пишу, пишу, а все не то получается. Нет шампура. Знаешь, что такое шампур? Железка прямая, жесткая… На ней шашлык готовят. А без шампура какой шашлык? Так — мясо. Разрозненные кусочки.

— И чего вы такой беспокойный с этими записками сделались? Куда спешите? Отдыхали бы. Бюллетень и так оплатят. Скучно — художественную литературу почитайте. У нас в поселке библиотека хорошая, скажите, что принести, я принесу.

— Бюллетень оплатят — это верно, но есть на свете вещи и поважнее денег. Или, по-твоему, нет?

— Есть. Почему нет?

— Признаешь. А что поважней?

— Любовь.

— Любовь? Может быть… может быть… А работа?

— Это, я думаю, смотря какая.

— Работ на свете бывает всего две: полезная и бесполезная. Тамара показала пальцем на хабаровские листочки, сложенные в аккуратную стопку, и спросила:

— Эта полезная?

— Стараюсь, — сказал Виктор Михайлович. — Тем более что другую я сейчас все равно делать не могу.

Он писал:

Человек открывается, как земля из-под снега, — протаиванием, частями: более выпуклое выходит на свет раньше, низинное — позже. Помнить об этом постоянно. Особенно готовя молодых испытателей. Первые успехи часто оказываются вреднее первых неудач, особенно если даются слишком легко. Осторожность, внимательность и сомнение — главные составляющие правильного подхода к делу.

И на другом листке:

Однолинейного прогресса только вперед, только вверх практически не бывает. Прогресс как дыхание: вдох — выдох и снова вдох — выдох. Если опытная машина на первых полетах балует послушанием и миролюбием, бойся ее. Будь настороже и старайся предвидеть, с какой стороны последует удар.

На третьем листке:

Теперь уже никого не надо убеждать, что летчику-испытателю необходима инженерная подготовка. Не столько диплом, сколько подготовка по существу. Перед летчиками с надежно развитым инженерным мышлением надо больше вскрывать дефекты. «Инженерная анатомия» ни в коем случае не должна затмевать «инженерную патологию». Конструкторы свое построят и без нас, нам же их работу судить, а не просто констатировать: это хорошо, вот это плохо. Мы должны возможно точнее прогнозировать, где, почему и когда хорошо может вдруг превратиться в плохо или даже в очень плохо.

И опять в скобках, словно реплика будущему оппоненту:

Знаю, есть негласная тенденция: хорошо бы заменить испытателей автоматической аппаратурой. Слишком «умный» летчик — помеха. Дело испытателя: взлети и сядь. Остальное надо отдать приборам, телеметрии.

Пусть приборы точнее меня скажут, сколько, чего, где, то есть точнее измерят, оценят явление количественно; а кто ответит: это хорошо или не очень хорошо, это удобно, сподручно? Пока речь идет о пилотной машине, качественная оценка не менее важна, чем количественная. И дать ее может только живой человек. Только Я! И нестандартные решения в нестандартных обстоятельствах тоже моя — человека — привилегия.

Хабаров посмотрел на часы. Подошло время очередной тренировки. Он отложил карандаш и взялся за резиновые хвосты. Пока сгибал и разгибал руки, в голову пришла новая мысль: «А не включить ли в книгу подробный разбор каких-то характерных, особо поучительных полетов — удачных и неудачных? Пожалуй, это будет оправданно. Надо только хорошенько отобрать примеры».

И, продолжая растягивать резиновый бинт, Виктор Михайлович начал перебирать в памяти «подходящие» полеты.

Отказ авиагоризонта ночью. Это был каверзный случай. Он еле сел тогда. На следующий полет поставили два прибора, но стало не лучше, а хуже — какому прибору верить, когда возникает разница в показаниях? Казалось, простыми средствами задачу не разрешить. Гениальный выход нашел Севе: «Черт с ним, ставьте третий авиагоризонт, можно будет хоть на «элементарное большинство» ориентироваться…»

Пожар в воздухе. Тоже еле сел. В чем, так сказать, соль того полета? Не сумел вовремя оценить истинной меры опасности. Надо было прыгать. Обязательно надо! А он тянул, и его потом не ругали, его, наоборот, представили к ордену и наградили за спасение материальной части. Но он-то знал — случай вывез. Слепой, безмозглый случай…

Посадка с поврежденным рулем высоты… Сел, управляясь одним триммером. Все дружно ругали. Все говорили: «Повезло!» Он лениво отшучивался: «Дуракам всегда везет». И только Алексей Алексеевич спросил: «До этого полета ты пробовал оценить полную эффективность триммера?» И когда услышал утвердительный ответ Хабарова, аж крякнул от удовольствия: «Голова! Ля тэт травай бьен…»

Кажется, он напал на хорошую мысль — разобрать трудные полеты, ничего не скрывая, ничего не приукрашивая, не щадя себя.