Анатолий Маркуша - Нет

• Название: Нет
• Автор: Анатолий Маркуша
• Издательство: Издательский Дом «Вестник Воздушного Флота»
• Жанр: О войне
• Год: 2002
• ISBN: 5-901808-02-9

90-летию ВВС России посвящается

Современная Авиация родилась из мечты. «Не мы, а правнуки наши будут летать по воздуху, ако птицы», — говорил еще Петр I.

Сколько лет мечте — не сосчитать. Сколько лет Авиации — общеизвестно. По историческим меркам она родилась вчера. А сегодня мы уже не можем представить себе полноценную жизнь без нее. Хотя, если постараться, представить можно: от Москвы до Владивостока — на поезде, из Европы в Америку — на корабле…

Современная Авиация — это сверхзвуковые скорости и стратосферные высоты, это передовые технологии и прецизионное производство, это огромный парк летательных аппаратов различного класса и назначения. Современная авиация — это престиж и национальная безопасность государства.

Перед вами, уважаемые читатели, первый том сочинений летчика с довоенным стажем, писателя Анатолия Маркуши. Анатолий Маркович знает о небе и полете не понаслышке. Он свидетель и непосредственный участник многих важных событий в истории отечественной Авиации. На его книгах выросло не одно поколение людей, влюбленных в Авиацию, посвятивших ей свою жизнь. В год 90-летия Военно-воздушных сил пусть это издание станет подарком всем, кто посвятил свою жизнь Авиации, и кто еще только собирается сделать свой выбор.

---

— Великолепно! Так почему же в вашу переполненную эрудицией голову не проникла столь элементарная, логически вполне естественная идея: а не заело ли стрелку прибора? Давило на вас в каждом пикировании все сильнее? Прошу обратить внимание — предпоследний вопрос из программы приготовительного класса.

— Прибор и сбил меня с толку, а к тому, как давило, я, признаться, не очень примеривался…

— Ясно: виноват, значит, прибор. Очень убедительно! Блестяще по остроумию! Неужели вы никогда не слышали, что критерий истины — опыт? Будьте любезны отвечать, мой ученый друг: так это или не так?

— Так, но это из философии…

— Еще остроумнее! Еще лучше: мухи отдельно, котлеты отдельно. На черта же было изучать философию, если вы не умеете пользоваться выводами этой мудрой науки на практике? Я бы сказал… — Но тут вошел ведущий инженер, и Алексей Алексеевич не закончил мысли о связи философии с практическими делами летчика-испытателя вообще и Хабарова в частности. — Как машина? — спросил Алексей Алексеевич.

— Лопнули крестообразные расчалки в плоскостях, — доложил инженер, — частично деформирована обшивка во второй трети фюзеляжа.

— По прибору определили?

— Как по прибору? — не понял инженер.

— Вот видите, Виктор Михайлович, не все на свете, оказывается, определяется инструментально, — сказал Алексей Алексеевич, обращаясь к Хабарову. — Кое-что можно установить и оценить, например, визуально, а проще сказать — глазками; отдельные элементы можно пощупать, кое-что услыхать и даже унюхать. Вот так!

— Виноват, — сказал Хабаров, — не учел…

Надо отдать должное Алексею Алексеевичу, когда позже во время общего разбора полетов на Виктора Михайловича навалился начлет, он, Алексей Алексеевич, первым взял Хабарова под защиту:

— Разрешите в порядке частичного оправдания Хабарова обратить ваше внимание на два, на мой взгляд, чрезвычайно важных обстоятельства: первое — машина имеет больший запас прочности, чем записано в официальных документах, теперь это доказано в эксперименте; и второе — многолетний опыт работы нашего Центра неопровержимо доказывает, что каждый орел хоть в чем-то бывает иногда вороной. Исходя из вышесказанного, не будем слишком строги к нашему молодому коллеге.

На этом инцидент был исчерпан. Административных мер не последовало. А зарубка в памяти Хабарова осталась прочная.

Через несколько лет после этой истории Виктор Михайлович с Кирой слушал «Русалку». Оперную музыку он не очень жаловал, но в первые годы после женитьбы бывал в театрах, в том числе и оперном, довольно часто. Кира любила зрелища, свято верила в облагораживающую, возвышающую и просветительную силу искусства. И вот когда раздалась знаменитая ария мельника, когда прославленный бас с трагическим рокотом объявил, что он вовсе не мельник, а ворон, Хабаров вспомнил вдруг свое — и расхохотался. На него зашикали. Он увидел недоумевающие, широко раскрытые глаза Киры, почувствовал, как шокирована жена его необъяснимо нелепым поведением, и развеселился еще больше.

— Ты с ума сошел! — шепнула Кира, нагнувшись к самому уху Хабарова. — Что случилось?

— Ничего. Бывает… Вспомнил одну старую историю… — пролепетал Виктор Михайлович и усилием воли взял себя в руки.

Теперь Хабаров снова увидел тьму золоченого театрального зала и яркие Кирины глаза, и ее крупный рот, и тщательно причесанные блестящие волосы. Нет, он не испытал ни волнения, ни горечи, ни досады. С тех пор как он ушел из их общего дома и поселился с матерью, Кира была, кажется, единственной женщиной на свете, о которой он мог думать совершенно равнодушно.

Вероятно, сейчас, в нелепом положении распятой лягушки, думать о женщинах не следовало, но Хабаров все-таки стал думать.

В семнадцать лет он был здоровенным парнем, на вид все давали ему лет двадцать. И Виктор мучительно переживал, что, дожив до столь почтенного возраста и обладая к тому же столь заметной внешностью, он до сих пор не узнал женщины. Это свидетельствовало, вероятно, о какой-то неполноценности, тем более, что окружавшие его друзья-приятели с удовольствием хвастались мужскими победами и козыряли такими интимными подробностями отношений с представительницами прекрасного пола, что у Виктора пересыхало горло и спину окатывало ознобом.

Странно, но в те годы любовь и обладание женщиной представлялись ему величинами совершенно разного порядка. Девчонки, в которых он постоянно влюблялся, никогда не становились объектами его домогательства; на этих девчонок Виктор молился, им готов был служить рыцарски бескорыстно. Обладать женщиной означало для него нечто совершенно другое. Его преследовали видения близких отношений, сведения о которых были почерпнуты частью в медицинских книгах, частью заимствованы у Мопассана и из купринской «Ямы», но больше всего действовали на воображение слова, нашептанные более решительными товарищами.

Словом, к свершению он был готов. Нужен был объект. И, как всегда бывает в таких ситуациях, объект появился.

Через двадцать с лишним лет та женщина виделась без прикрас: рослая, крепкая, круглолицая, с кожей, чуть тронутой следами ветрянки, с пепельными, очень густыми волосами и дерзким взглядом серых некрупных глаз. Сколько ей было лет? Тогда он определить не мог, считал, — порядочно, теперь, прикинув, сообразил — лет двадцать шесть, может быть, двадцать семь. Они познакомились на праздничном вечере в городском аэроклубе. Сначала Виктор танцевал с ней, потом увязался провожать. Как только остались вдвоем, полез целоваться. Сима — ее звали Симой — приняла его поцелуи как должное, целовалась с азартом, со стонами, и это было совершенно непохоже на то, что Виктор успел испытать с другими девчонками.

Был конец ноября. Мело сухим снегом. Дул резкий, пронзительный ветер. Дрожа от холода и нетерпения, Виктор шептал Симе на ухо:

— Пойдем к тебе. — Пригласить ее в свой дом Виктор не мог. Дома были мать, сестренка, и вся их семья жила в одной тесной комнате.

— Ко мне нельзя, Витенька, — едва слышно отвечала Сима и снова присасывалась к его губам.

— Почему?

— Сегодня никак.

Он не пропустил обнадеживающего «сегодня» и сразу спросил:

— А когда будет можно?

— Я скажу…

— Честно?

— Честно.

— Скоро?

— Скоро…

Он вернулся домой около трех ночи. У него болели губы, ныло все внутри, он никак не мог согреться и долго не засыпал.

Сима не обманула и через несколько дней действительно пригласила Виктора к себе. Предупредила:

— Приходи, у сестренки день рождения. Гости соберутся к восьми.

— А сколько лет твоей сестре? — спросил Виктор.

— Интересуешься? С чего бы это?

— Как с чего? Надо же сориентироваться…

— Альке исполняется шестнадцать. Так что смотри! За Альку я голову оторву!

«Сориентировавшись», Виктор купил духи «Красный мак», объявил дома матери, что идет на день рождения знакомой девочки, и в половине четвертого начал гладить брюки через газету. В пять он был готов. В четверть шестого вышел из дому.

Три часа, без дела проведенные в городе, показались скучными и нескончаемыми, как восемь томов персидских сказок.

Квартира Симы, ее родители, гости едва запомнились. Стол был заставлен всякой едой, над тарелками и судками вились какие-то малозначительные разговоры, в которых он, Витька, старался принимать приличное, ненавязчивое участие, совершенно не улавливая смысла бесцветных, невеселых слов. Кажется, он выпил какого-то вина — сладкого, противного. Но выпил немного и потому нисколько не захмелел. В десять часов отец извинился и ушел на дежурство. В половине одиннадцатого начали исчезать гости.

Сима шепнула:

— Не спеши. Сейчас все быстренько разбегутся.

В начале двенадцатого дочери прогнали мать в спальню и принялись убирать со стола. Виктор деятельно помогал таскать посуду на кухню.

Сима как бы между прочим сказала Альке:

— Ступай ложись, мы с Витей и без тебя управимся. Тебе завтра рано вставать.

Алька внимательно посмотрела сначала на сестру, потом на Виктора и нехорошо осклабилась:

— Ну что ж. Я не против. Только вы уж постарайтесь…

От этих слов и от подозрительного Алькиного взгляда Виктору сделалось знобко и как-то боязно, но он не подал виду, что трусит.

Когда Сима и Виктор, расправившись с посудой, вернулись в комнату, Алька уже спала на кровати, отгороженной матерчатой ширмой. В углу на старом комоде горела настольная лампа, предусмотрительно прикрытая поверх зеленого стеклянного абажура вышитым полотенцем. Виктор и Сима уселись на диване. Они опять целовались. И Виктор снова задыхался, и его опять трясло, словно в лихорадке.

Где-то, вероятно в соседней квартире, тоненько пропищали радиосигналы проверки времени. Виктор понял: двенадцать. И решил: надо действовать.