Карл Ботмер - С графом Мирбахом в Москве: Дневниковые записи и документы за период с 19 апр. по 24 авг. 1918 г.

• Название: С графом Мирбахом в Москве: Дневниковые записи и документы за период с 19 апр. по 24 авг. 1918 г.
• Автор: Карл Ботмер
• Жанр: Биографии и Мемуары

Уважаемый читатель!

В Ваших руках книга, вызывавшая пристальный интерес историков во многих странах: дневниковые записи барона Карла фон Ботмера, майора прусской армии в отставке, а до того офицера генерального штаба германской армии. Судьба Ботмера оказалась тесно связана с Россией, где ему пришлось бывать не один раз, выполняя различные поручения своего правительства. Именно российская эпопея Ботмера стала пиком его военной и дипломатической карьеры. Она сделала барона заметной фигурой для исследователей первых лет существования советского государства.

---

Ирония судьбы заключается в том, что русский народ, выдержавший длительную и упорную борьбу против гражданского равноправия евреев, теперь находится под их преобладающим правлением и, более того, подвергается их кровавому террору. Но реакция не заставит себя ждать. В случае решающего переворота в России будет организован такой еврейский погром, разрушительность которого трудно себе представить.

Мне чужд бессмысленный антисемитизм, способный выплеснуть ребенка вместе с водой, в мирное время и войну я узнал таких евреев, которые как личности и граждане заслуживают всяческого уважения. Но ни один логично и справедливо рассуждающий еврей не проигнорирует мнение, заключающееся в том, что иудаизм не должен играть ту роль, которая никоим образом не соответствует численности евреев. Пока иудаизм мыслит интернациональными категориями и его действия носят подрывной характер, с ним нужно бороться и исключать из политической арены.

Увиденное и пережитое мною в Москве убеждает меня все больше в том, что в политическом отношении просто необходим спокойный и взвешенный антисемитизм, если народ хочет идти по национальному пути развития.

Если с еврейской стороны можно нередко услышать, что для того чтобы одному подняться, другому нужно посторониться, то это правильно. И поэтому встречное национальное движение против интернационального иудаизма вполне оправдано.

19 июля.

Сегодня пришло известие, что царь и, наверное, его семья расстреляны в Екатеринбурге. В сегодняшней газете «Известия» было сообщение, что по распоряжению местного Совета, учитывая вероятность побега и возможности похищения чехословаками, бывший царь расстрелян 16 июля; этот шаг одобрен Центральным исполнительным комитетом.

В более жестокой и бездушной форме известить общественность об убийстве, пожалуй, невозможно. В широких кругах уже давно высказывалось предположение, что никого из императорской семьи уже нет в живых. Но, видимо, нельзя сомневаться в том, что правительственное сообщение соответствует действительности.[65]

Хотя случившегося можно было ожидать в любое время, нас это известие очень огорчило. Сострадание к ужасной судьбе Николая II[66] и его семьи заставило давно забыть, что никто иной как он по своей бесхарактерности и слабости терпел и допускал направленную на разжигание войны политику панславизма и не употребил свою власть в июльские дни 1914 г., чтобы сохранить на земле мир.

От правительства кровавого террора нельзя было ожидать ничего иного, как покончить с вопросом о судьбе плененного императора его убийством. Карл I[67] и Людовик XVIII[68] были, по крайней мере, формально осуждены. Обвинены и затем осуждены, здесь же достаточным оказался повод — в его жесточайшей форме — для свершения акта возмездия. Нельзя, видимо, сомневаться и в том, что Екатеринбургский совет имел указание и полномочия от Кремля[69]. Само собой разумеется, что была возможность своевременно укрыть царя вдали от чехословацкого фронта в одной из цитаделей большевизма. О его насильственном освобождении или бегстве вообще не могло быть и речи. Грубость и жестокость характеризуют ответ Троцкого примерно две недели назад на заданный одним из нас вопрос, насколько соответствуют действительности слухи об убийстве царя. «Я не знаю, и это меня совсем не интересует. Меня, действительно, не может интересовать жизнь каждого отдельного русского гражданина».

20 июля.

Сегодня беспокойный день. С утра был в городе. Народ воспринял убийство царя с тупым равнодушием. Люди приличные и порядочные, привыкшие к ужасам, слишком озабочены собственными нуждами, чтобы испытать что-то особенное. Небольшая часть русских, живущих в Москве, настоящих сторонников монархии, держится скрытно, стараются не привлекать к себе внимания.

Затем вместе с Шубертом и Геннингом мы на завтраке у дипломатического представителя польского регентского совета Ледницкого. Кроме хозяев, присутствовал еще архиеписком барон Ропп. Вчера представители нашей миссии были здесь в гостях в кругу этих же лиц. Поэтому мы представляли, о чем пойдет речь: продолжение, а вернее, попытка оказания политического воздействия. Моя беседа в прошлое воскресенье с его высокопреосвященством уже дала возможность познакомиться с его желаниями и представлениями.

Роппы, собственно, балтийцы, так что предрасположенность члена этой семьи к полякам могла показаться неожиданной. В этом сыграли свою роль, скорее всего, его принадлежность к римской церкви, занимаемое в ней высокое положение в сочетании с честолюбием и неприятием красной республики. Архиепископ знает, конечно, что и мы, офицеры, докладываем в вышестоящие инстанции, при этом минуя промежуточные, поэтому он хотел познакомить со своими мыслями и нас:

«Созданная странами Центральной Европы Польша должна возвратить себе свои старые границы; это и в интересах Германии, поскольку этот вопрос постоянно беспокоит ее. Галиция и все области, в результате раздела отошедшие к Пруссии, должны быть поэтому великодушно возвращены; в ответ на это германский кайзер станет одновременно королем Польши, которая будет прочно входить в состав Германского рейха. Если такая личная уния не будет достигнута, то Польша в ответ на возвращение теперешних прусских провинций станет федеративным государством Германии, примерно как Бавария в политическом и военном смысле.»

Таковы пожелания высокого духовного лица, выраженные им с большой откровенностью и в интересной форме. Установление контактов с нашей миссией, желание передать эти планы немецкому правительству и Верховному главнокомандованию являются основной причиной приезда архиепископа в Москву. На нас такое заявление, сделанное в доброжелательной форме, с подчеркнутой симпатией к нашей стране этого человека благородного происхождения из вестфальской фамилии, не произвело достаточного впечатления.

Мнение о необходимости создания польского государства, с учетом внутреннего положения Германии и особенно Пруссии, и без перспективы приобрести в его лице благодарного друга, тем более, что заключение сепаратного мира с Россией может принести вред, укрепилось во мне с тех пор, как в 1916 году в одной из карпатских деревень нам по телефону был передан указ кайзера. После этого мы не спали до утра, обсуждая возможные последствия, рисуя их в черных красках. То, что правительство считало возможным избрать такой путь, нас тогда не удивило. Но до сих пор для меня остается загадкой, что наше Верховное главнокомандование не наложило решительное вето, что оно посчитало возможным усилить свои войска за счет польских частей. Тот, кто провел месяцы и даже годы войны в русской Польше, кто наблюдал в мирное или военное время за образом мышления поляков и имел возможность судить о нем не через розовые очки, тот не поддался бы никаким иллюзиям, как это случилось с генерал-губернатором в Варшаве.

Поэтому приятно звучащая речь его преосвященства была не столь безобидной. Пока мы на коне, думал я, вы дружелюбны и внешне полны симпатий и признательности, чтобы потом выбить лестницу из-под ног; но как только наши дела будут не столь хороши, вы будете первыми, кто подобно гиенам начнет потрошить наши карманы. Решительно, но в любезной форме мы дали понять, что такие намерения нам чужды.

Сразу после этого завтрака я и Геннинг направились на заседание смешанной комиссии по обмену пленными, которое прошло очень бурно. Сегодня пришло сообщение, что Екатеринбург захвачен чехословаками и, таким образом, многие тысячи находящихся в этой области военнопленных стран Центральной Европы теряют возможность быть отправленными на родину. В течение нескольких последних недель мы настаивали на освобождении из находящихся там в лагерях военнопленных, предвосхищая то, что теперь с математической точностью становится реальностью. Все наши усилия закончились безуспешно, встречая равнодушие, плохую организацию и в значительной степени нежелание определенной части руководства идти нам навстречу. Видимо, только за счет полнейших уступок требованиям русских в вопросах о пленных можно было добиться сговорчивости.

То, что мы являемся свидетелями продолжающегося кровавого террора, известие об убийстве царя, беспокойство по поводу наших военных и гражданских пленных — все это вызывает у нас нарастающее чувство отвращения к сотрудничеству с советским правительством, которое хотя и не должно распространяться на практические дела, но тем не менее отражается на том, что общение становится все более формальным, переговоры проходят все более обостренно.

Заседание началось; Гиллерсон отсутствует, председательствует сегодня русская сторона в лице Исаева. Первым выступил Ремзи-паша[70] по поводу событий на острове Наргин возле Баку. Судьба находящихся там пленных уже три года является причиной нашего возмущения. Затем мы выступили с жалобами в связи с вопросом о выдаче наших пленных, находящихся в Екатеринбурге. От русских отвечал Навашин, который позволил себе такую бестактность, что мне пришлось изменить свое представление о нем как об умном человеке. Он представил дело так, будто только транспортные трудности являются помехой для вывоза военнопленных, на котором мы настаиваем уже пять недель. В заключение он сказал: «Я хотел бы напомнить немецкой делегации о том, что русским властям, как вам известно из вчерашних газет, из-за недостатка железнодорожных вагонов не удалось вывезти даже одного определенного человека, чтобы он не достался чехословакам, что закончилось так трагически».