Иван Гончаров - Обрыв

• Название: Обрыв
• Автор: Иван Гончаров
• Издательство: Наука
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-02-027125-Х

Классика русской реалистической литературы, ценимая современниками так же, как «Накануне» и «Дворянское гнездо» И. С.Тургенева. Блестящий образец психологической прозы, рисующий общее в частном и создающий на основе глубоко личной истории подлинную картину идей и нравов интеллектуально-дворянской России переломной эпохи середины XIX века.

---

Райский был точно между двух огней.

— Что такое с ней? — шепчет ему с одной стороны Татьяна Марковна, — ты, должно быть, знаешь…

«Ах, скорей бы сказать ей всё!» — выговаривают с другой стороны отчаянные взгляды Веры.

Райскому хоть сквозь землю провалиться!

Тушин тоже смотрит на Веру какими-то особенными глазами. И бабушка, и Райский, а всего более сама Вера заметили это.

Ее эти взгляды Тушина обдавали ужасом. «Не узнал ли? не слыхал ли он чего?» — шептала ей совесть. Он ставит ее так высоко, думает, что она лучше всех в целом свете! Теперь она молча будет красть его уважение… «Нет, пусть знает и он! Пришли бы хоть новые муки на смену этой ужасной пытки — казаться обманщицей!» — шептало в ней отчаяние.

Она тихо, не глядя на Тушина, поздоровалась с ним. А он смотрел на нее с участием и с какой-то особенной застенчивостью потуплял глаза.

— Нет, не могу выносить! Узнаю, что у него на уме… Иначе я упаду здесь, среди всех, если он еще… взглянет на меня не так, как всегда…

А он тут, как нарочно, и взглянул!

V

Она не выдержала, простилась с гостями и сделала Тушину никому не заметный знак — следовать за собой.

— У себя я вас принять не могу, — сказала она, — а вот пойдемте сюда в аллею и походим немного.

— Не сыро ли: вы нездоровы…

— Ничего, ничего, пойдемте… — торопила она.

Он взглянул на часы, сказал, что через час уедет, велел вывести лошадей из сарая на двор, взял свой бич с серебряной рукояткой, накинул на руку мекинтош и пошел за Верой в аллею.

— Я прямо начну, Иван Иванович, — сказала Вера, дрожа внутренно, — что с вами сегодня? Вы как будто… у вас есть что-то на уме…

Она замолчала, кутая лицо в мантилью и пожимая плечами от дрожи.

Он молча шел подле нее, о чем-то думая, а она боялась поднять на него глаза.

— Вы нездоровы сегодня, Вера Васильевна, — сказал он задумчиво, — я лучше отложу до другого раза. Вы не ошиблись, я хотел поговорить с вами…

— Нет, Иван Иванович, сегодня! — торопливо перебила она, — что у вас такое? я хочу знать… Мне хотелось бы самой поговорить с вами… может быть, я опоздала… Не могу стоять, я сяду, — прибавила она, садясь на скамью.

Он не заметил ни ее ужаса и тоски, ни ее слов, что она тоже готовилась «поговорить с ним». Он был поглощен своей мыслью. А ее жгла догадка, что он узнал всё и сейчас даст ей удар ножа, как Райский.

— Ах, пусть! скорей бы только все удары разом!.. — шептала она.

— Говорите же! — сказала потом, мучась про себя вопросами: как и где мог он узнать?

— Сегодня я шел сюда…

— Что же, говорите! — почти крикнула она.

— Не могу, Вера Васильевна, воля ваша!

Он прошел шага два от нее дальше.

— Не казните меня! — едва шептала она.

— Я люблю вас… — начал он, вдруг воротясь к ней.

— Ну, я знаю. И я вас тоже… что за новость! Что же дальше?.. Вы… слышали что-нибудь…

— Где? что? — спрашивал он, оглядываясь кругом и думая, что она слышит какой-нибудь шум. — Я ничего не слышу.

Он заметил ее волнение, и вдруг у него захватило дух от радости. «Она проницательна, угадала давно мою тайну и разделяет чувство… волнуется, требует откровенного и короткого слова…»

Всё это быстро пронеслось у него в голове.

— Вы так благородны, прекрасны, Вера Васильевна… так чисты…

— Ах! — вскрикнула она отчаянным голосом, хотела встать и не могла, — вы ругаетесь надо мной… ругайтесь — возьмите этот бич, я стою!.. Но вы ли это, Иван Иванович!

Она с горьким изумлением и мольбой сложила перед ним руки.

Он в страхе глядел на нее.

«Она больна!» — подумал он.

— Вы нездоровы, Вера Васильевна, — с испугом и волнением сказал он ей, — простите меня, что я не вовремя затеял.

— Разве не всё равно: днем раньше, днем позже — но всё скажете же… говорите же разом, сейчас!.. И я скажу: затем я позвала вас сюда, в аллею…

Его опять бросило в противную сторону.

— Ужели это правда? — едва сдерживаясь от радости, сказал он.

— Что — правда? — спросила она, вслушиваясь в этот внезапный, радостный тон. — Вы что-то другое хотите сказать, а не то, что я думала… — покойнее прибавила она.

— Нет, то самое… я полагаю…

— Скажите же, перестаньте мучить меня!

— Я вас люблю…

Она поглядела на него и ждала.

— Мы старые друзья, — сказала она, — и я вас…

— Нет, Вера Васильевна, люблю еще — как женщину…

Она вдруг выпрямилась и окаменела, почти не дыша.

— Как первую женщину в целом мире! Если б я смел мечтать, что вы хоть отчасти разделяете это чувство… нет, это много, я не стою… если одобряете его, как я надеялся… если не любите другого, то… будьте моей лесной царицей, моей женой, — и на земле не будет никого счастливее меня!.. Вот что хотел я сказать — и долго не смел! Хотел отложить это до ваших именин, но не выдержал и приехал, чтобы сегодня в семейный праздник, в день рождения вашей сестры…

Она всплеснула руками над головой.

— Иван Иванович! — простонала она, падая к нему на руки.

«Нет, — это не радость! — сверкнуло в нем — и он чувствовал, что волосы у него встают на голове, — так не радуются!»

Он посадил ее на скамью.

— Что с вами, Вера Васильевна? вы или больны, или у вас большое горе!.. — овладев собой, почти покойно спросил он.

— Большое, Иван Иванович, я умру!

— Что с вами, говорите, ради Бога, что такое случилось? Вы сказали, что хотели говорить со мной: стало быть, я нужен… Нет такого дела, которого бы я не сделал! приказывайте, забудьте мою глупость… Что надо… что надо сделать?

— Ничего не надо, — шептала она, — мне надо сказать вам… Бедный Иван Иванович, и вы!.. За что вы будете пить мою чашу? Боже мой! — говорила она, глядя сухими глазами на небо, — ни молитвы, ни слез у меня нет! ниоткуда облегчения и помощи никакой!

— Что вы, Вера Васильевна! что это, друг мой, за слова, что за глубокое отчаяние?

— Зачем еще этот удар? Довольно их без него! Знаете ли вы, кого любите? — говорила она, глядя на него точно спящими, безжизненными глазами, едва выговаривая слова.

Он молчал, делая и отвергая догадки. Он бросил мекинтош и отирал пот с лица. Он из этих слов видел, что его надежды разлетелись вдребезги, понял, что Вера любит кого-то… Другого ничего он не видел, не предполагал. Он тяжело вздохнул и сидел неподвижно, ожидая объяснения.

— Бедный друг мой! — сказала она, взяв его за руку.

У него сердце сжалось от этих простых слов: он почувствовал, что он в самом деле «бедный». Ему было жаль себя, а еще больше жаль Веры.

— Благодарю вас! — прошептал он, еще не зная, но предчувствуя одно: что она ему принадлежать не может.

— Простите, — продолжал потом, — я ничего не знал, Вера Васильевна. Внимание ваше дало мне надежду. Я дурак — и больше ничего… Забудьте мое предложение и по-прежнему давайте мне только права друга… если стою, — прибавил он, и голос на последнем слове у него упал. — Не могу ли я помочь? Вы, кажется, ждали от меня услуги?

— Стоите ли! А я стою?

— Вы, Вера Васильевна, всегда будете стоять для меня так высоко…

— Я упала, бедный Иван Иваныч, с этой высоты, и никто уж не поднимет меня… Хотите знать, куда я упала? Пойдемте, вам сейчас будет легче…

Она тихо, шатаясь и опираясь ему на руку, привела его к обрыву.

— Знаете вы это место?

— Да, знаю: там похоронен самоубийца…

— Там похоронена и ваша «чистая» Вера: ее уж нет больше… Она на дне этого обрыва…

Она была бледна и говорила с каким-то решительным отчаянием.

— Что такое вы говорите? Я ничего не понимаю… Объясните, Вера Васильевна, — прошептал он, обмахивая лицо платком.

Она привстала, оперлась ему рукой на плечо, остановилась, собираясь с силами, потом склонила голову, минуты в три, шепотом, отрывисто сказала ему несколько фраз и опустилась на скамью. Он побледнел.

Его вдруг пошатнуло. Он как будто потерял равновесие и сел на скамью. Вера и в сумерки увидела, как он был бледен.

— А я думал… — сказал он с странной улыбкой, будто стыдясь своей слабости и вставая медленно и тяжело со скамьи, — что меня только медведь свалит с ног!

Потом подошел к ней.

— Кто он и где он? — шепнул он.

Она вздрогнула от этого вопроса. Так изумителен, груб и неестествен был он в устах Тушина. Ей казалось непостижимо, как он посягает, без пощады женского, всякому понятного чувства, на такую откровенность, какой женщины не делают никому. «Зачем? — втайне удивлялась она, — у него должны быть какие-нибудь особые причины — какие?»

— Марк Волохов! — смело сказала она, осилив себя.

Он остолбенел на минуту. Потом вдруг схватил свой бич за рукоятку обеими руками и с треском изломал его в одну минуту о колено в мелкие куски, с яростью бросив на землю щепки дерева и куски серебра.