Дафна дю Морье - Прощай, молодость

• Название: Прощай, молодость
• Автор: Дафна дю Морье
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-367-01126-5

«Прощай, молодость» — один из ранних романов английской писательницы. Это трогательное, пронизанное искренним сочувствием повествование о периоде взросления: о мужской дружбе и первой любви, о верю и ненависти, о радостях и разочарованиях, о взлетах и падениях, о поисках и обретении себя.

---

— Раньше такого никогда не было, — сказала она, и в голосе ее послышались слезы. — Ты весь день сидишь здесь и пишешь, а часто и по вечерам. Мы никуда не ходим, как это было весной и летом.

— Не ходим? — переспросил я. — Что ты имеешь в виду, дорогая? Куда не ходим?

— Не ходим по Парижу, чтобы повеселиться, посмеяться, посмотреть на людей. Теперь все иначе — с тех самых пор, как мы вернулись.

— Хеста, любовь моя, — заговорил я мягко, словно она была ребенком, — ты же знаешь, что мне нужно работать, знаешь, что это самое важное для меня. Ты же не думаешь, что я буду все время носиться с тобой по Парижу?

— Но ты же носился летом? — возразила она.

— Ну какой смысл сравнивать то, что было летом, с тем, что сейчас, — урезонивал я ее. — Мы же не можем постоянно делать одно и то же.

— Это потому, что ты не хочешь, — сказала она.

— Дорогая, это же смешно. — Еще немного — и я выйду из себя. — У нас были чудесные каникулы, мы превосходно провели время, а теперь ты устраиваешь сцену из-за того, что нам нужно посидеть дома, — продолжал я.

Она не отрывала от меня взгляда, бледная и несчастная, и кусала тыльную сторону ладони.

— Мне не хватает нашего прежнего веселья. Все это ушло, и мы не смеемся, как прежде. Я не могу этого объяснить. Мне так одиноко…

— Одиноко? — Этого я не мог понять. — Как же тебе может быть одиноко? Ведь я все время здесь.

— О да, ты здесь — приклеенный к своему стулу. Ты и твое сочинительство. Тебе безразлично, здесь я или нет.

— Послушай, — сказал я, — давай поговорим начистоту. Ты же знаешь, что я тебя люблю, и устраиваешь скандал просто потому, что тебе скучно. Тебе же скучно?

— Это не скука…

— Ну что же, займись чем-нибудь, дорогая. Продолжай свои уроки музыки.

— Какой мне теперь толк от музыки? Я даже не могу играть.

— Это полная чушь. Ты, конечно, смогла бы играть, если бы захотела.

— А если я не хочу?

— Черт побери, любимая, в конце концов, это твое дело, не так ли?

— Музыка была для меня всем, Дик, пока ты не заставил меня ее забыть.

— Так это я тебя заставил ее забыть? Вот как!

— Ты же знаешь, что это так.

Я поднял ее с пола и прижал к себе.

— Любимая, мы не должны вот так ссориться. Не должны. Это плохо. Я понимаю, ты расстроена из-за концерта, и это ужасно, детка, просто ужасно. Это на нас не похоже — вот так ссориться, ты же это знаешь.

Она обвила мою шею руками.

— Я не хочу ссориться, — сказала она, — я не хочу ничего, кроме тебя.

— Но у тебя же есть я.

— Нет, — возразила она. — Мы теперь никогда не бываем счастливы, как прежде. Больше не бывает так, как в Барбизоне или Дьеппе.

— Но я так же сильно люблю тебя. Ты не понимаешь, Хеста, ты — часть меня, ты вот здесь. Разве ты не видишь? — не соглашался я.

— А какой мне от этого прок? — спросила она.

— Что ты имеешь в виду?

— Какой прок от этой размеренной жизни, от этой спокойной любви? Я так хочу тебя, но по-другому — как в Дьеппе.

Я молча прижимал ее к себе. Ее слова меня ошеломили. Услышать такое от нее!

— С тех пор как мы вернулись, у нас никогда больше так не было. Ты все время пишешь или устаешь и совсем об этом не думаешь. Ты не знаешь, что я чувствую. Иногда мне кажется, что я схожу с ума.

— Дорогая, — повторял я, — дорогая.

Я не знал, что делать. Не знал, что говорить. Откуда мне было знать, каковы ее чувства? Откуда? Ужасно, что она сказала такое.

— Ты не должна, — сказал я, — Хеста, милая, ты не должна говорить такое. Это ужасно… это… я не нахожу слов. Женщина никогда не должна говорить мужчине про такое. Никогда. Это ужасно — это неправильно.

— Почему? — спросила она. — Почему? Я не понимаю…

— Любимая, это непристойно — раздувать из этого целую историю, это… это некрасиво. Одно дело, когда я тебя хочу, но ты, по крайней мере, никогда не говори об этом. Это ужасно, дорогая.

— Я ничего не могу поделать, — ответила она. — Не могу изменить себя. Раньше, когда между нами ничего не было, я не знала, что это такое. Мне никогда этого не хотелось, но ты все просил и просил и был несчастлив, пока я не согласилась. А теперь, когда я тебя хочу, когда ты заставил меня хотеть себя, ты говоришь, что это неприлично — говоришь, что это неправильно.

Это был какой-то кошмар. Я не понимал, что же произошло.

— Прости, — сказала она, — я не знала, что это покажется тебе таким ужасным. Я не знала, что это имеет значение — я имею в виду то, что я говорю об этом.

— Это не имеет значения, — возразил я.

— Если это так некрасиво, — продолжала она, — может быть, тебе лучше меня отослать? Отделаться от меня?

— Послушай, — сказал я, — ты больше не станешь расстраиваться. Ты забудешь все это. А завтра узнаем, не примет ли нас на неделю отель в Барбизоне. Будет чудесно провести несколько дней вдали от Парижа. Надо было давно уехать.

— О, Дик! — воскликнула она. — Ты не должен ради меня, не должен! Я не хочу отрывать тебя от работы.

— Любимая, это не обсуждается. Мы едем. Понятно? Я хочу уехать — хочу так же сильно, как ты…

В ту ночь я больше не работал. На следующий день шел дождь. Это вряд ли вдохновляло на поездку в Барбизон. Мы решили, что подождем день-два, пока наладится погода.

Вместо этого я повел Хесту обедать и в театр, а на следующий день у нас были билеты на концерт. Она сказала, что в восторге от этого, что она счастлива и все хорошо. Правда, я был удручен: то, что она мне сказала той ночью, лишило меня покоя. Это выглядело так, будто я не в силах ее понять, и меня потрясла мысль, что я ничего не знаю о женщинах. В моей жизни с лета все шло гладко, по плану, но теперь Хеста все испортила, признавшись в своем одиночестве. Теперь на меня легла ответственность за нее, а мне этого совсем не хотелось.

У меня были мое сочинительство и она, и меня это устраивало, но теперь я понял, что эти вещи невозможно совместить. Лучше бы она мне ничего не говорила.

Ответственность была для меня неприятной неожиданностью. Кроме того, Хеста утратила интерес к музыке, утратила радость от собственного таланта и больше не чувствовала прелести одиночества. Я вспомнил, какой она была, когда мы познакомились: холодной, безразличной и замкнутой, в своем оранжевом берете, не слышавшей того, что я говорил.

Я недоумевал, отчего она так изменилась. Быть может, я тоже казался ей другим? Это были глубокие, сложные и болезненные проблемы, и мы не могли обсуждать их друг с другом. Мы были любовниками, но подобные вещи должны оставаться невысказанными.

Я думал о том, что, как бы двое ни отдавались друг другу, становясь единым целым, они должны с легким чувством беспомощности осознавать, что всегда одиноки, пребывают в какой-то бездне одиночества. Я хотел, чтобы нашелся кто-нибудь, кто смог бы сказать, что мне делать. Кто-нибудь старше меня, умудренный опытом, тот, кто все поймет.

После того как Хеста рассказала мне, что она чувствует, я три дня не мог думать ни о чем другом. Несмотря на то что я выводил ее в свет, вынужден был отвлекаться, эта мысль не давала мне покоя.

На концерте во время антракта я сидел молча, устремив взгляд на опустевшую сцену. Хеста взяла мою руку и подержала в своих, а я перевел взгляд на нее. Она улыбалась.

— Что случилось? — спросила она. — Тебе не нравится, ты недоволен?

— Нет, — возразил я, — концерт просто великолепен. Со мной все в порядке.

— О чем ты думаешь? — продолжала она.

— Ни о чем, дорогая.

— Ты всегда так говоришь, всегда притворяешься, что ни о чем не думаешь. Скажи мне, Дик, у тебя такой несчастный вид.

— Не знаю, я думал о тебе.

— Обо мне?

— Да.

— Расскажи мне.

— Я просто обдумывал то, что ты мне сказала на днях, — ты меня немного расстроила. Мне кажется, я вел себя с тобой не так, как надо. Наверное, иногда тебе со мной было скучно, Хеста.

— Нет, дорогой, никогда. Не думай о том, что я сказала, я на самом деле так не думаю. Я устала и наговорила глупостей, так что ты не должен расстраиваться. Я счастлива, безумно счастлива.

— Правда, любимая? — спросил я. — Ты уверена в этом?

— Конечно, Дик. Эти последние несколько дней были такими чудесными, и я чувствую себя просто свиньей из-за того, что наговорила тебе в ту ночь. Ты же не будешь об этом помнить, не так ли? Обещай, что не будешь. Я счастлива, дорогой, счастлива.

— В самом деле?

— Посмотри на меня.

Началось второе отделение концерта, и мы продолжали держаться за руки, будто мальчик и девочка, которые впервые вместе пошли куда-то; дети, которые стесняются своей любви, и им необходимо касаться друг друга. Почему-то после этого мне сразу стало легче. Я посмотрел на Хесту, сидевшую рядом, и мне показалось, что она уже не так бледна, что исчезли тонкие морщинки в уголках рта и затравленный взгляд. Она сказала, что счастлива. У нее действительно был счастливый вид. Может быть, я сделал из мухи слона и ни к чему принимать все всерьез? Она была в тот момент расстроена из-за своей музыки, к тому же устала, а я, в свою очередь, был раздражен и взволнован из-за книги. В ту ночь мы оба были не в лучшем настроении. Через неделю я бы посмеялся над собой и понял, что вел себя как дурак. Такая сцена из-за какой-то ерунды! Да, нельзя терять чувство юмора.