Гари Маркус - Несовершенный человек. Случайность эволюции мозга и ее последствия.

• Название: Несовершенный человек. Случайность эволюции мозга и ее последствия.
• Автор: Гари Маркус
• Издательство: Альпина нон-фикшн
• Жанр: Психология
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91671-085-4

Человек привык считать себя венцом творения: свои сильные стороны – нормой, а слабости – отклонением. Подход автора принципиально другой: мы изначально несовершенны; наш мозг, как и тело, в ходе эволюции формировался достаточно случайно, из «подручных материалов» природы и являет собой так называемый клудж – нелепое, неуклюжее, но удивительно эффективное решение проблемы. Понятие клуджа проливает свет на важные стороны нашей жизни и объясняет множество проблем, с которыми мы сталкиваемся. Выводы автора оптимистичны: имея должное понимание соотношения сил и слабостей человеческого ума, мы получаем возможность помочь не только себе, но и обществу.

---

Конечно, всегда есть выход. Вместо того чтобы просто пытаться вспомнить, когда что-то произошло, мы можем восстановить логику событий. С помощью процесса, известного как «реконструкция», мы восстанавливаем прошлое, коррелируя событие с неопределенной датой с хронологическими ориентирами, в которых не сомневаемся. Если взять еще один пример новостных событий и я попрошу вас назвать год, когда О. Джей Симпсон был обвинен в убийстве, вы, наверное, сумеете прикинуть дату. Картина судебного разбирательства, такая яркая когда-то, теперь (для меня, по крайней мере) начинает меркнуть. Если вы не фанат, вы, вероятно, не вспомните точно, когда был суд. Зато вы можете порассуждать, что это было перед скандалом с Моникой Левински, но уже после того, как Клинтон стал президентом, или что это случилось до того, как вы встретили свою вторую половину, но после того, как окончили колледж. Реконструкция, безусловно, лучше, чем ничего, но в сравнении с простым штемпелем с датой и временем она невероятно примитивна.

Похожая проблема – попытка вспомнить шестой вопрос, который должен задать каждый репортер. Не кто, что, когда, где или почему, но каков источник, например: Откуда мне это известно? Каковы мои источники? Где я видел ту устрашающую статью о желании администрации Буша оккупировать Иран? Было это в New Yorker? Или в Economist? Или в каком-то паранойяльном, но забавном блоге? По понятным причинам когнитивные психологи называют этот сорт памяти «памятью на источники». И память на источники, так же, как и наша память на времена и даты, за неимением почтового адреса, часто бывает чрезвычайно убогой. Один психолог, например, попросил группу испытуемых прочитать вслух список случайных имен (например, Себастьян Вайсдорф). Спустя 24 часа он попросил их прочитать второй список имен и определить, какие из них принадлежат знаменитым людям, а какие нет. Некоторые имена и в самом деле принадлежали звездам, а некоторые были вымышленные; интересно, что часть вымышленных имен взяли из первого списка. Если у людей была хорошая память на источники, они замечали эту хитрость. Но большинство людей догадывались, что видели это имя раньше, но не помнили, где именно. Узнав имя того же, скажем, Себастьяна Вайсдорфа, но не вспомнив, где они с ним сталкивались, люди ошибочно относили его к прославленным персонам, правда, не знали, чем именно он знаменит. То же самое происходит, когда избиратели забывают, слышали они историю Леттермана от кого-то или читали в New York Times.

Приемы, с помощью которых мы «реконструируем» память на даты и время, всего лишь один пример из множества неуклюжих техник, используемых людьми, чтобы справиться с отсутствием адресной памяти. Если вы наберете в Google слова «приемы запоминания» (memory tricks), вы найдете десятки других.

Возьмем, к примеру, древний «метод местоположения». Если у вас есть длинный список слов, которые нужно запомнить, вы можете ассоциировать каждое из них с конкретной комнатой в знакомом большом здании: первое слово с вестибюлем, второе с гостиной, третье со столовой, четвертое с кухней и т.д. Этот прием, используемый в той или иной форме всеми ведущими мнемонистами мира, работает весьма успешно, поскольку каждая комната обеспечивает свой контекст для вспоминания, но это все-таки паллиативная мера, а не радикальное средство помощи.

Еще один классический подход, бросающийся в глаза в рэп-музыке, – это использование ритма и размера для запоминания. У Гомера был гекзаметр, у Тома Лерера – песня «Элементы» (о периодической системе элементов Менделеева), а у группы They Might Be Giants – песня «Почему светит солнце».

Мнемонические приемы часто используют и актеры. Они не только напоминают себе следующие строки, используя подсказки ритма, размера, рифмы; они фокусируются на мотивации и поступках своих персонажей, на их характерах. В идеале это происходит автоматически. Как сказал актер Майкл Кейн, цель состоит в том, чтобы полностью погрузиться в историю, а не думать о конкретных строках. «Вы должны уметь не думать о словах. Вы считываете их с лица другого актера». Некоторым исполнителям это удается достаточно хорошо; другие мучаются (или полагаются на шпаргалки). Так или иначе, запоминание текста никогда не будет для нас таким простым, как для компьютера. Мы восстанавливаем усвоенную информацию не посредством чтения файлов, которые находятся в конкретном месте на жестком диске, а опираясь на всевозможные подсказки и надеясь на лучшее.

Даже старое доброе средство – простое заучивание, повторение одного и того же снова и снова – тоже в своем роде нелепость, без которой куда лучше было бы обходиться. Механическое запоминание срабатывает, поскольку здесь задействована способность мозга удерживать в памяти часто повторяющиеся события, но едва ли это решение можно назвать изящным. Идеальная система памяти должна схватывать информацию с первого раза, так чтобы мы не тратили время на флеш-карты и долгую работу по запоминанию. (Да, я слышал, что бывает фотографическая память, но никогда не встречался с документально подтвержденными случаями.)

Нет ничего плохого в мнемонике, и ее возможности беспредельны; любые подсказки полезны. Но если они проваливаются, мы можем полагаться на разного рода решения – организуя нашу жизнь так, чтобы приспособиться к ограничениям памяти. Я, например, усвоил на опыте, что единственный способ справляться с моей врожденной плохой памятью – это развивать привычки, которые уменьшают требования к моей памяти. Я всегда кладу ключи в одно и то же место, кладу то, что мне нужно взять с собой на работу, прямо перед дверью и т.д. Для такого забывчивого человека, как я, карманный компьютер – дар Божий. Но если мы способны находить выход из положения, это не означает, что наши ментальные механизмы хорошо сконструированы. Это противоположный симптом. Именно несовершенство человеческой памяти в первую очередь заставляет придумывать обходные маневры.

Учитывая особенности нашей контекстуальной памяти, естественно задать вопрос, перевешивают ли ее достоинства (скорость, например) ее недостатки. Я думаю, нет, и не просто потому, что издержки велики, а потому, что в принципе можно иметь выгоды и без издержек. Доказательство тому – Google, не говоря уже о десятках других поисковых систем. Поисковые системы строят контекстуальную память на фундаменте памяти почтового адреса (хорошо структурированной доступной информации). Фундамент почтового адреса гарантирует надежность, в то время как контекст сверху подсказывает, какая информация, скорее всего, нужна в данный момент. Если бы эволюция началась с системы организации памяти по месту, бьюсь об заклад, преимущества были бы существенные. Но наши предки никогда не достигали той части когнитивной горы; поскольку эволюция застряла на контекстуальной памяти, она никогда не заходила так далеко, чтобы найти существенно более высокий пик. В результате, когда мы нуждаемся в точных, надежных воспоминаниях, все, что мы можем, – это имитировать их – с помощью клуджа жалкого наложения памяти почтового адреса на основу, которая по-настоящему не предусмотрена для этого.

В конечном итоге без памяти мы ничего не добились бы; как писал когда-то Стефан Пинкер: «В огромной степени наша память – это мы». Тем не менее память – это, возможно, первородный грех нашего мозга. На ней столь многое строится, и все-таки она остается, особенно в сравнении с компьютерной памятью, невероятно ненадежной.

В значительной степени это объясняется тем, что мы эволюционировали не как компьютеры, а как деятели в исконном смысле слова: как организмы, которые действуют, существа, которые воспринимают мир и делают что-то в ответ. Во многих обстоятельствах, особенно требующих решительных ответных действий, скорость и контекст – мощные инструменты для опосредованной памяти. Нашим предкам, живущим исключительно сегодняшним днем (как практически все существа, кроме людей, и живут до сих пор), быстрый доступ к соответствующей по контексту памяти о недавних или частых событиях помогал искать пропитание или избегать опасности. Точно так же крысе или обезьяне обычно достаточно помнить лишь относящуюся к делу общую информацию. Проблем неправильной атрибуции или предвзятости при даче свидетельских показаний у них просто нет.

Но сегодня суды, работодатели и многие другие стороны повседневной жизни предъявляют требования, с которыми наши доисторические предки сталкивались редко, а для этого нужно помнить конкретные детали, например, куда мы в последний раз положили наши ключи (а не куда мы обычно кладем их), куда делась информация и кто и когда нам сказал то-то и то-то.

Наверняка всегда будут люди, воспринимающие наши ограничения как достоинства. Специалист в области памяти Генри Роудигер, например, считает, что ошибки памяти – это цена, которую мы платим за способность делать умозаключения. Психолог из Гарварда Дэн Шектер между тем доказывал, что раздробленность памяти готовит нас к будущему: «Память, которая работает, восстанавливая картину прошлого по частям, может лучше подходить для моделирования будущих событий, чем собрание безупречных записей». Другая распространенная идея состоит в том, что для нас самих лучше, что мы не помним определенных вещей и плохая память избавляет нас от боли.