Дик Френсис - Дикие лошади

• Название: Дикие лошади
• Автор: Дик Френсис
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: Детектив
• Год: 1998
• ISBN: 5-04-001344-2

В город своего детства приезжает кинорежиссер Томас Лайон снимать фильм, в основу которого легла реальная история жизни и трагической смерти молодой женщины, произошедшая почти тридцать лет назад. Но прошлое неумолимо вторгается в настоящее. Томас, ненароком «разворошивший осиное гнездо», вплотную подбирается к разгадке убийства. Расплата не заставляет себя ждать. Случайные на первый взгляд нападения на членов съемочной группы и самого режиссера выстраиваются в логическую цепочку, первое звено которой — исповедь летописца Ньюмаркетских скачек Валентина Кларка, умирающего на руках Лайона…

---

Робби Джилл сопровождал Доротею, которую везли на носилках, до самой машины «Скорой помощи», желая проследить, что с ней обращаются бережно. Затем с угрюмым видом он вернулся в дом, прошел по коридору, где я ждал у кухонной двери, шагнул к столу посреди кухни и поднял трубку.

— Мистер Паннир? — спросил он, состроив кислую мину, когда Пол на том конце говорил что-то в ответ.

— Мистер Паннир, — с нажимом произнес Робби, — ваша мать получила несколько ударов по голове. От этих ударов она потеряла сознание. Ее правая рука сломана. И вдобавок у нее ножевые ранения в живот. Я отправил ее в Кембридж… — он назвал больницу, — где она будет окружена заботой и вниманием. Я не могу сказать, выживет она или нет. — Он с отвращением выслушал ответ Пола. — Нет, сексуального насилия над ней не было совершено. Я сделал все возможное. Я предлагаю вам позднее связаться с клиникой. — Он положил трубку на рычаг и закусил губу, словно физическим усилием сдерживая проклятия, а потом кончиками пальцев помассировал опущенные веки.

— Как она на самом деле? — спросил я.

Он устало пожал плечами, мышцы его лица расслабились.

— Я не знаю. Она сопротивлялась, как мне кажется. Пыталась отбиться от них голыми руками. Это странно… но я почти уверен, что нападавших было двое… Один ударил ее по руке и по голове чем-то твердым и угловатым, а другой воспользовался ножом. Или, быть может, нападающий был один, но с двумя видами оружия.

— Бесполезно спрашивать, — сказал я, — но почему на нее напали?

— Милая, добрая старушка! Мир становится жестоким. На старушек нападают. Мне отвратителен ее сын. Я не должен говорить так. Не обращайте внимания. Он хотел узнать, не была ли она изнасилована.

— Кретин!

— Полиция хочет узнать, почему весь дом в таком состоянии. — Он махнул рукой, показывая на разгром повсюду. — Откуда я знаю? Они не были бедными, но не были и богатыми. Несчастные старики. Вы знаете, они в последнее время очень доверяли вам. Можно сказать, они любили вас. Жаль, что не вы их сын.

— Валентин был частью моего детства.

— Да. Он говорил мне.

— А… что было после?

— Полиция говорит о покушении на убийство, это из-за ножевых ран. Но… я не знаю.

— Что? — переспросил я, когда он смолк в нерешительности.

— Это может быть надуманным… я не знаю, стоит ли говорить это полиции… но потребовалось бы так немного, чтобы прикончить ее. Просто один удар в нужную точку. — Он помедлил. — Вы ведь видели ее?

— Да, когда вы отошли от кровати.

Он кивнул.

— Я так и думал. Вы видели эти раны. Одна относительно поверхностная, другая очень глубокая. Первый удар разрезал ее одежду. Почему не нанесли третий? Вы понимаете, о чем я думаю? Я думаю, что убийцу спугнули. Или он изменил свои намерения.

Я уставился на него.

— Вы можете счесть меня сумасшедшим, — сказал он.

— Нет, я считаю вас умным.

— Я видел жертвы таких убийств. Это часто выглядит так, словно убийца взбесился. Десятки колотых ран. Работа сумасшедшего. Он не может остановиться. Вы понимаете?

— Да, — сказал я.

— Я не знаю, зачем говорю вам это. Не обращайте внимания. Если повезет, то Доротея выживет и расскажет нам все сама.

— Сколько везения ей потребуется!

— Откровенно говоря, много, — уныло признал он. — Сотрясение мозга — вещь непредсказуемая. Я не думаю, чтобы у нее было мозговое кровоизлияние, но я не могу быть уверенным. Однако рана в живот… это плохо… это вносит инфекцию… и ей почти восемьдесят лет… но сама по себе она здорова… Весьма крепкая для такого возраста, я хочу сказать. Я очень привязался к ним обоим, хотя и часто спорил с Валентином, этим упрямым старым ослом.

Я считал Робби Джилла хорошим врачом и высказал это вслух. Он отмахнулся от моих слов.

— Могу я спросить вас кое о чем? — сказал я.

— Конечно.

— Э-э… сколько времени прошло с той минуты, как на Доротею напали?

— Сколько времени?

— Да. Я имею в виду, напали ли на нее до разграбления дома? Чтобы причинить такой ущерб, нужно было потратить немало времени. Или ее не было дома и она вернулась в неподходящий момент? Или кто-то пытался выбить из нее какие-то сведения и зашел слишком далеко, а потом перерыл весь дом, чтобы найти то, что хотел?

— Эй, помедленнее! — запротестовал Робби. — Вы думаете, как полицейский.

Как кинорежиссер, мысленно поправил я и повторил:

— Так сколько времени прошло с момента нападения?

Он поджал губы.

— Сначала был разгромлен дом.

Мы молча осмыслили это.

— Вы уверены? — спросил я наконец.

Джилл ответил:

— Судя по сравнительно небольшому отеку и характеру кровотечения, Доротея не могла находиться в таком состоянии долго до того момента, как Бетти нашла ее. Я прибыл немедленно, как только мне позвонили. В пути я был немногим больше пяти минут. Может статься, Бетти повезло, что она не пришла на десять минут раньше. — Он вздохнул. — Все это не наши проблемы. Оставим это полиции.

— Да.

Он посмотрел на свои часы и сказал, что это был долгий день, и с этим я тоже согласился. Когда он сообщил полицейским, что уезжает, они решили взять у него отпечатки пальцев. Взяли отпечатки и у меня, и у Бетти: для отсева лишнего, сказали они. Полицейские быстро записали мои показания и показания Бетти, и мы сказали, что отпечатки Пола, как и наши, могут быть повсюду.

Муж Бетти явился и заключил ее в крепкие утешительные объятия, а я наконец вернулся в «Бедфорд Лодж» и попал в цепкие целительные клешни Монкриффа.

По моему распоряжению Эд обеспечил, чтобы все имеющиеся в наличии операторы, техники, костюмеры и актеры (кроме Нэша) явились на конный двор субботним утром на рассвете.

Я влез на деревянный стул, чтобы обратиться к ним, и, вдыхая свежий утренний воздух Восточной Англии, думал, откуда Шекспир взял, что слова Генриха V под Азенкуром слышал кто-либо, кроме рыцарей, стоявших ближе всех, если учитывать звон доспехов на всадниках и отсутствие микрофонов. У меня, по крайней мере, был мегафон — орудие, чрезвычайно хорошо знакомое моей аудитории.

— Я предполагаю, — произнес я громко, когда движение в толпе уменьшилось до беспокойного топтания на месте, — что большинство из вас читали вчерашнюю колонку «Жар со звезд» в «Барабанном бое».

Ответом мне были взгляды, кивки и множество саркастических усмешек. Но особого презрения я не заметил. По крайней мере, это уже кое-что.

— Как вы можете предположить, — продолжал я, — эта статья произвела плохое впечатление на наших работодателей в Голливуде. По счастью, продюсер заверил их, что все вы здесь делаете свое дело отлично. Кому-то из вас это может понравиться, кому-то нет, но Голливуд решил оставить меня на должности режиссера. Нэш Рурк сказал им, что фильм ему нравится. В итоге ничего не изменилось. Согласны ли вы с той характеристикой, что дает мне «Барабанный бой», или нет, но если вы хотите продолжать работать, то должны взять на себя обязательство отдать этому фильму все силы, какие сможете. Общая цель — создание хорошей, волнующей, способной приносить доходы картины — должна взять верх над любыми личными амбициями. Я хочу, чтобы в будущем вы имели возможность с удовлетворением говорить о том, что работали над этим фильмом. Итак, все возвращаются к своим обычным занятиям, что означает — грумы седлают лошадей, а все остальные работают по графику, выданному Эдом. О'кей? Хорошо.

Я опустил мегафон, слез со стула и повернулся спиной к толпе, чтобы поговорить с Монкриффом, стоявшим позади меня в качестве поддержки.

— Ну, ты им вкрутил, — с иронией произнес он. — Мы можем снять фильм о том, как делали этот фильм.

— Или написать книгу, — сказал я.

Наша звезда на женскую роль, Сильва Шон, пробиралась к нам через двор. Как обычно вне роли, она была одета в развевающиеся темные и широкие одежды до колена, внизу — высокие черные ботинки, вверху — шляпа фасона «угольное ведро», выглядящая как мягкий мятый цилиндр, натянутый до самых бровей. Она ходила широкими шагами и на большинство собраний являлась, вздернув подбородок, что на языке тела означало «унизьте-ка-меня-если-посмеете».

О'Хара строго предупредил меня, чтобы я не вздумал говорить ей комплименты, которые она может расценить как сексуальные домогательства. Я с трудом мог примириться с этим, поскольку прилагательные, естественно приходившие мне на ум, помимо «прелестная», звучали как «божественная», «очаровательная» и «сверхпривлекательная», но О'Хара проинструктировал: «Никогда не называй ее милой».

«Почему вы взяли ее, если она такая обидчивая?» — спросил я его, и он кратко ответил: «Она умеет играть».

До сегодняшнего дня ее участие в съемках в основном складывалось из замечательно откровенных сцен в спальне с Нэшем (под аккомпанемент стонов Говарда «нет, нет, нет»), которые мы отсняли на предыдущей неделе. Мы честно следовали сценарию Говарда в том, что касалось слов, но его разъярило то, что я оставил без внимания его требования — чтобы Нэш и Сильва произносили эти слова полностью одетыми. Он поместил их сдержанные любовные излияния в гостиную. Я перенес действие в спальню, оставив слова прежними, но вложив в них растущее физическое желание. Сильва без всякого смущения («тело — это естественно») позволила снять в приглушенном освещении ее наготу в ванной. Эти кадры участили пульс у многих, включая и меня самого. Желала она признать это или нет, но в игре Сильвы была чувственность, диаметрально противоположная имиджу, избранному ею для жизни вне экрана.