Корлисс Ламонт - Иллюзия бессмертия

• Название: Иллюзия бессмертия
• Автор: Корлисс Ламонт
• Издательство: Издательство политической литературы
• Жанр: Религиоведение
• Год: 1984

Книга прогрессивного американского философа и общественного деятеля К. Ламонта посвящена развенчанию древнейшей иллюзии о бессмертии души человека, на которой основаны многие религии мира.

Строго аргументировано, опираясь на научные факты, автор показывает полную несостоятельность иллюзии бессмертия, которую отстаивают защитники религии.

---

Кора головного мозга представляет собой тонкий внешний слой серого вещества, изрезанный бороздами, образующими извилины, и покрывающий почти весь головной мозг, как плащ или мантия. Кора составляет примерно половину общего веса головного мозга; мозговой ствол и мозжечок, которые управляют менее сложными функциями, составляют вторую половину. У низших животных нет коры головного мозга, она начинает появляться лишь у пресмыкающихся; ее размеры и сложность увеличиваются по мере того, как развиваются высшие виды животного царства. У человека кора головного мозга достигает своего высшего развития — она вдвое больше по размерам и более чем в два раза сложнее коры головного мозга ближайшего к человеку животного — человекообразной обезьяны.

Считается, что в бесконечно сложной человеческой коре головного мозга имеется примерно четырнадцать миллиардов нервных клеток, или нейронов; каждая из этих клеток связана с сетью тончайших нервных волокон, идущих к мозгу от многих различных частей тела. Эти громадные количества нейронов связаны друг с другом в такую сложную систему, что общее число способов, которыми они связаны, ошеломляет и почти находится за пределами понимания. Согласно данным книги «Мозг крыс и людей» профессора К. Джудсона Херрика, несколько минут интенсивного мышления, по всей вероятности, требуют межнейронных связей, число которых столь же велико, как число атомов во всей солнечной системе, — 1056. Если бы только каждый нейрон из миллиона — а в коре головного мозга имеются миллиарды нейронов, — указывает он, сочетался с остальными всеми возможными способами, то общее число таких связей намного превзошло бы 10783000. He удивительно, что профессор Херрик приходит к выводу, что цифра возможных ассоциаций между нейронами коры головного мозга для любой практической цели может считаться приближающейся к бесконечности.

Не удивительно, что, имея в своем распоряжении такое замечательное и сложное орудие, мы оказываемся способными весьма действенно и успешно осуществлять специфически человеческую деятельность рассуждения, воле-ния, воображения, вспоминания и т. п. В то же время трудно представить себе, как могли бы эти виды деятельности личности, с самого начала связанные с корой головного мозга, происходить без нее. Правильное функционирование памяти, например, явно зависит в первую очередь от ассоциативных схем, откладывающихся с помощью межнейронных связей в качестве долговременных структурных отпечатков. И само функционирование разума в значительной степени зависит от легкости, с какой эти схемы, воплощающие в себе память и прошлые знания, могут быть вновь вызваны и активизированы в новых полезных сочетаниях, чтобы приспособиться к новым ситуациям. Как бы мы ни определяли понятие «идеи», кажется несомненным, что необходимым условием осознания или использования идей является сотрудничество нейронных путей в коре головного мозга. Но эти пути, эти схемы памяти, эти записи — а их миллионы и миллиарды — все они запечатлены в сером корковом веществе головного мозга. Совершенно невозможно понять, как они могли бы сохраниться после уничтожения, разложения и разрушения живого мозга, в котором они имели свое первоначальное местонахождение[7].

Эти замечания не означают, что память является функцией одной только коры головного мозга. Весь мозг и все тело со всеми накопленными элементами памяти, известными как привычки, принимают участие в процессе вспоминания. Что, например, стало бы с художником, скульптором, хирургом, вообще с человеком, владеющим каким-либо сложным или тонким инструментом, если бы его руки внезапно забыли свое искусство? И что случилось бы с каждым из нас, если бы сложный механизм, делающий возможным владение речью и языком, сразу потерял бы способность функционировать? Мы не можем сказать даже одного слога без сложного сотрудничества легких, гортани, горла, языка и губ. Мы не можем написать ни одного слова без помощи рук, кистей рук и пальцев. И хотя нам не нужно впадать в крайность и утверждать, что всякое мышление и вспоминание требуют разговора про себя или громкого разговора с кем-либо, во всяком случае ясно, что умственная деятельность в очень значительной степени зависит от сознательного или бессознательного облечения мыслей в слова. Если бы мы не употребляли тех многочисленных символов, которые вызывает к жизни язык, то более чем сомнительно, могло ли бы вообще существовать такое явление, как разум. Всякий, кто когда-либо пытался изучать иностранный язык, очень хорошо представляет себе, что память — это важнейшее орудие для овладения им. И если бы какой-нибудь человек по той или иной причине внезапно потерял память обо всех словах, кажется наиболее вероятным, что он в то же время потерял бы и свой ум.

Вопрос о памяти столь исключительно серьезен не только вследствие того, что он важен при рассмотрении мышления и языка, но также и потому, что он имеет основополагающее значение при анализе чувства личного тождества, которым мы обладаем в жизни. Если после серьезного пролома черепа Джон Смит в конце концов обретет сознание, совершенно и навсегда потеряв всякое воспоминание о прошлых событиях, то в весьма реальном смысле продолжать жизнь будет новое «я». Для нового Джона Смита старый Джон Смит будет человеком мертвым и похороненным, если мы исключим те сведения о нем, которые могут быть получены из письменных и иконографических свидетельств, а также из сообщений других лиц.

Правда, можно с несомненностью утверждать, что нечто подобное происходит со всеми нами и при естественном течении событий. Будучи взрослыми, мы не можем вспомнить ничего о том, какими мы были в возрасте одного года; мы также очень мало можем вспомнить о том, что мы делали или как мы выглядели в возрасте пяти или даже десяти лет, хотя мы можем восполнить этот пробел, порывшись в дневниках и альбомах наших родственников. Но ведь мы можем также обратиться к записям, относящимся к нашим отцам и дедам, и даже к совершенно незнакомым лицам, и это превратит их детство, минувшее тогда, когда нас еще не было на свете, в нечто столь же реальное для нас, как и наше собственное. Ибо наша собственная ранняя молодость представляет собой для нас только слабый и едва различимый отголосок, случайно доходящий до нас из далекого прошлого.

Фактически даже значительная часть того, что мы делали всего лишь год, месяц или неделю назад, уже решительно исчезла и забыта. Таким образом, чувство личной преемственности и тождества покоится не только на способности памяти, но даже на памяти о сравнительно небольшом отрезке нашего прошлого. Величина этой запоминаемой части меняется от человека к человеку и от одного периода жизни к другому периоду. И тем не менее от минуты к минуте, ото дня ко дню, от года к году мы вспоминаем достаточно большой объем фактов, чтобы гарантировать непрерывную последовательность тождества. В возрасте сорока пяти лет мы помним лишь немногое относительно того, как мы жили, когда нам было десять лет; но в пятнадцать лет мы много об этом помнили и даже в двадцать лет помнили еще порядочно. Таким образом, имеет место постепенный и непрерывный переход личности от молодости к зрелости и старости. Резкого и полного разрыва, как в случае с Джоном Смитом, у которого был проломлен череп, здесь не наблюдается. Однако сам факт, что мы можем забыть и действительно забываем столь значительные отрезки из своего прошлого опыта, говорит о том, что наше ощущение тождества с самим собой слабо связано с существованием, и показывает, что когда-нибудь — например, в момент смерти — оно может совершенно исчезнуть в результате того, что мы забудем все.

То, что Уильям Джемс назвал «потоком сознания», было бы просто хаотичным и неорганизованным движением опыта, если бы память не помогла объединять, соотносить и упорядочивать его быстро надвигающееся и быстро уходящее течение. «Я», как кто-то метко выразился, представляет собой «синтез памяти». В самом деле, жизненная необходимость памяти для интегрирования психики и личности должна была бы стать очевидной независимо от того, какой общей психологической или философской теории придерживается человек. Наши переживания и мысли, очевидно, быстро следуют друг за другом во времени, и только память или ее эквивалент могут заполнить временной промежуток между ними. Вы можете заявлять, будто вы открыли с помощью самосозерцания самые различные чудесные вещи относительно своего «я», но на какие бы открытия вы ни претендовали, каких бы изобретений в этом направлении ни делали, память все равно сохранит свое первостепенное значение. Она — не все в жизни личности, но она абсолютно необходима. И если некое трансцендентальное «я», или некая сверхъестественная душа, существует за эмпирической завесой, она тоже должна пользоваться памятью; однако логический и, очевидно, единственный наличный механизм, с помощью которого она может действовать, представляет собой лабиринтоподобную материальную организацию коры головного мозга и связанных с нею центров.