Афанасий Коптелов - Возгорится пламя

• Название: Возгорится пламя
• Автор: Афанасий Коптелов
• Издательство: Худ.лит.,
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

О годах, проведенных Владимиром Ильичем в сибирской ссылке, рассказывает Афанасий Коптелов. Роман «Возгорится пламя», завершающий дилогию, полностью охватывает шушенский период жизни будущего вождя революции.

---

Женщины пересказывают: в какой-то деревне, не запомнил названия, баба родила мышь о двух головах. Крестятся и недоуменно спрашивают — какая напасть поджидает их? За тот бабий грех навалится на людей горячка или поголовно всех насмерть затрясет двенадцатая лихоманка?

А Федосеев собирается подбрасывать им листовки с политикой!

3 мая. Опять приходил Николай Евграфович. Какой-то тихий, снова поблекший. Суховато спросил — нет ли ненужных мне популярных книг. Он пошлет их духоборам. Но у меня только медицинские.

4 мая. Привезли последнюю почту по зимней дороге. Для меня неожиданно оказалось письмо из Архангельска. Его написала политическая ссыльная Мария Германовна Гопфенгауз, невеста Федосеева. Мой адрес ей прислал «Старик». До ссылки она была связной между ним и Федосеевым. В последнее время она не получает от Николая Евграфовича ответов на свои письма. Доходят ли они до Верхоленска? Там ли Николай? Здоров ли он?

Как врач, ответил ей, что Федосеев болен и что за ним необходим присмотр. Пусть она, невеста, приложит это письмо к прошению, и тогда, надо полагать, ей разрешат отбыть последние годы ссылки здесь.

5 мая. От злой тоски-недоли меня спасает врачебная практика. Появляются даже деревенские пациенты, чаще всего с трахомой. Страшный бич всей округи! Но я не офтальмолог. Не понимают. Плачутся: от заговора знахарок и от крещенской воды — никакого толка. Кланяются до земли: примочки бы пользительной, хоть малую толику. А ежели нет ее у дохтура, то не растолмачит ли он про путь-дорогу к святому ключу.

Не раз я задумывался — с чего началась моя популярность? Оказывается, с облаток, которых здесь никто не видал. Дал хину в облатке одному малярику, и пошла добрая слава. Считают облатку за панацею. Даже чахоточные просят «малюсеньких заглотышей». Отказываю — обижаются. Советую пить медвежье сало, староверы плюются: «ведьмедь поганый».

6 мая. Природа сжалилась над злосчастным краем: резко потеплело. Заиграли ручьи, снова двинулся лед.

Ссыльные греются, сидя на завалинках. Теперь единственное огорчение — не будет почты, пока не откроется через лесные дебри и буераки, как называют здесь ложбины, косогоры да холмы, колесный путь.

И мне придется долго ждать ответа генерал-губернатора на мое прошение о переводе в более южный город. Исправник, у которого я лечил жену, успокаивает: за примерное поведение «его высокопревосходительство разрешит».

Я достал карту Нового света и каждый день смотрю на нее. Если поеду из Владивостока, прямой путь через Тихий океан в Сан-Франциско. Около девяти тысяч верст! Несомненно, покачает на волнах, но это не беда — вынесу. Зато прибуду в красивейший из городов мира. Пожалуй, там и займусь практикой. Доктора нигде не остаются без заработка.

7 мая. Видел на улице Федосеева. Его и солнышко не отогрело. На лице опять нервный тик. Подозреваю, что последняя почта могла доставить еще одно письмо с клеветническим измышлением. Опасаюсь за него. И, оказывается, не я один: более близкие к нему люди пытались выкрасть у него револьвер. К сожалению, попытки не увенчались успехом.

И вряд ли такими паллиативными мерами можно уберечь беднягу. Вот если бы приехала невеста…

8 мая. Мы провели объединенное собрание политических ссыльных, на котором об Юхоцком записали, что он «сознательно вредит революционному делу». А с пасквилянта, как с гуся вода!

Николай Евграфович размножает это решение, пользуясь своей техникой[2], собирается разослать по всем колониям ссыльных.

9 мая. Закончился ледоход, запоздавший сверх всяких мер. Лена выбросила на берега громадные льдины. Обыватели горюют — к плохому году: ячмень не уродится. А привозной хлеб и без того, как говорится, «не по зубам», — в три раза дороже, чем в Красноярске. У ссыльных единственная надежда на помощь родственников. Кому не присылают денег, тот принужден голодать.

Федосеев по-прежнему отказывается от дружеской помощи. В нем угрожающе возрастает болезненная мнительность — результат злых наветов. К тому же — сильно выраженная дистрофия и крайнее нервное истощение.

12 мая. Знаю, кое-кто подумывает о побеге. Для меня это не подходит. В таком случае пришлось бы перейти на нелегальное положение, а я ведь прежде всего врач, и мне нужна практика.

15 мая. Популярность Николая Евграфовича растет. Под его влиянием некоторые народники стали изучать марксистскую литературу. Если бы он был здоров!

17 мая. А паузка со ссыльными с верховий Лены почему-то нет. Что могло случиться? Местные жители недоумевают, — первые паузки всегда приплывали вслед за ледоходом.

18 мая. Пришла почта по летней дороге!

Николаю Евграфовичу оказалось письмо со штампом Минусинска. Я отнес. Знал, что обрадуется. Так оно и случилось. Писал «Старик». И к письму приложил вырезку из газеты «Енисей» — описание сибирской свадьбы, со всеми песнями и припевками. У Николая Евграфовича засияли глаза, посвежели впалые щеки, — он сам на Архангельском севере записывал народные песни.

Но не ради же свадебных песен прислал «Старик» газетную вырезку? Присмотрелись — тайное послание. В начале — наш девиз: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Мы переглянулись. Что-то очень важное? Даже руки у обоих задрожали: буквально сгораем от нетерпения. Стали расшифровывать заголовок: «Манифест Российской социал-демократической рабочей партии». И радость электрическим током пронизала нас. Обнимаемся, целуем друг друга. Был партийный съезд! Революция недалека!

И вдруг у Николая обмякли руки:

— Вы доживете…

Я шлепнул его по плечу.

— Все доживем!

23 мая. Паузок приплыл!

Население города вышло на берег. Всем не терпелось узнать, что же случилось.

На паузке — одни уголовники да еще духоборы. Политические отправлены назад в Александровский централ. За что? «Взбунтовались» на Якутском тракте. Конвойному начальнику вздумалось за какую-то маленькую провинку на выходе с очередного этапа поставить их позади уголовников. Они заявили протест, ослушались команды. Боялись, что вечером на этапе уголовники, придя первыми, раскупят у крестьянок все продукты. Продолжался ропот. Офицер скомандовал: «По смутьянам огонь!» Грохнул залп. К счастью, некоторые успели лечь на землю. Убитых только трое.

Федосеев принес духоборам книги, дозволенные цензурой. В книгах — оттиски партийного манифеста. Улучив минуту, когда не было рядом жандармов, попросил передать в Якутске «политикам».

Мимо проходил Юхоцкий, издевательски присвистнув, спросил:

— Оттаял, господин дворянин? А я уже молился за упо…

Не дав договорить, Николай Евграфович схватил обидчика за грудь. Их успели разнять. Городовой отвел Федосеева в каталажку. Я пошел туда в качестве свидетеля, замолвил слово как врач о больном.

При обыске в кармане у арестованного револьвера не оказалось. Через три дня выпустят.

3

Июнь забросал окрестности Верхоленска цветами: вслед за синими медунками расцвели жарки, будто пламя охватило взгорки и ложбины.

Но весна не сняла гнета с души. И начало лета не принесло радости…

Яков Максимович записывал:

12 июня. Второй год идет, как я в этом краю, а не могу привыкнуть. Все здесь не наше, не российское. Небо — выцветший ситец. Елки — монахини. Кедры — волосатые медведи. Даже здешнее лакомство — кедровые орешки не полюбились мне.

13 июня. Вот уж, действительно, несчастливое число! Хотя и не суеверный я.

Жандармы дознались, что из Верхоленска рассылается партийный манифест, и нагрянули с обыском. Хотя у меня ничего предосудительного не взяли, боюсь, что теперь генерал-губернатор на мое прошение ответит отказом.

У Федосеева тайник в подполье оказался надежным, — нашли только одну брошюру, напечатанную в Женеве. А им и того достаточно, чтобы угнать Николая еще дальше на север, куда-нибудь к полюсу холода. Он сильно опасается новой кары.

14 июня. Партийный манифест делает свое дело — колонии ссыльных раскалываются: кое-кто из народников начинает прозревать и переходить на сторону социал-демократов.

Из Якутска такие же вести.

15 июня. Дошел слух, что где-то в якутском улусе застрелился один поляк, член партии «Пролетариат». За спиной — пятнадцать лет тюрьмы и ссылки, на шестнадцатом нервы не выдержали.

— На шестнадцатом? — переспросил Федосеев, и на его лице проступила синева. Похоже, вспомнил и подсчитал свои тюремные годы.

16 июня. Где предел людской подлости? Мудрецы искали — не нашли.