Николай Дубровин - Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал "Сионский Вестник"

• Название: Наши мистики-сектанты. Александр Федорович Лабзин и его журнал "Сионский Вестник"
• Автор: Николай Дубровин
• Жанр: История
• Год: 1894

---

Красноречие, ясность и страстность изложения [219] привлекли к «Сионскому Вестнику» всеобщее внимание, заставили говорить о нем и несомненно произвели некоторое влияние на тогдашнее русское общество. Всякая новость нравится и увлекает и, по словам Д.П.Рунича, со времени св. Павла благородные дамы любят вмешиваться в штат всякого начальника пропаганды. «Переводы и статьи Лабзина сгруппировали около него знаменитости и ничтожности, кающихся Магдалин и матерей семейства. видевших в его трудах противоядие для философии» [220].

Книжки «Сионского Вестника» стали быстро расходиться, и издатель был в праве сказать, что не обманулся в своих предположениях, что любители христианского чтения есть и найдутся еще новые. Ободренный таким успехом, Лабзин напечатал в мартовской книжке статью «Дaнь благодарности», в которой говорил, что, приступая к изданию журнала, он не скрывал от себя тех трудностей, с которыми сопряжено подобное предприятие. Друзья говорили ему о том же, но внутреннее убеждение ободряло его и уверяло, что «Сионский Вестник» найдет читателей, одобрителей и подкрепителей [221].

Надеясь на сочувствие общества и будучи готов во всякое время прекратить издание, Лабзин оставался зрителем, ожидающим последствий своей работы. Последствия не замедлили выказаться и с выходом первых двух книжек Вестника, министр народного просвещения, граф Завадовский, признал, что «Сионский Вестник», как по своему, названию, так и по статьям, содержащим рассуждения о религии, должен подлежать рассмотрению духовной цензуры, и поручил попечителю Петербургского учебного округа H.Н.Новосильцову предписать о том цензурному комитету. Исполняя приказание министра, Новосильцов счел, однако же, необходимым просить разъяснения следующих вопросов:

1) Если «Сионский Вестник», по своему названию, подлежит рассмотрению духовной цензуры, то необходимо определить, все ли книги с заглавием, заимствованным из Священного Писания, должны быть рассматриваемы также духовной цензурой. К таким книгам Новосильцов относил Мильтоновы поэмы: «Потерянный рай» и «Возвращенный рай», трагедии Расина: «Есфирь и Атолия», «Размышления о величии Божием» и многие другие. Такие издания, говорил он, всегда подлежали рассмотрению гражданской цензуры.

2) Приняв за основание, что сочинения, касающиеся вопросов религии, с цитатами из священного писания, подлежат духовной цензуре, надо допустить, говорил Новосильцов, что многие книги, не только до метафизики и нравственности относящиеся, но и самые повести и романы должны также подлежать духовной цензуре.

«Из множества примеров, писал он [222], я приведу здесь только один, именно, Матильду, — новый французский роман в шести томах, отменно одобряемый со стороны нравственности и стиля, взятый из Крестовых походов и содержащий в себе рассуждения о религии христианской и весьма многие доводы и цитаты из священного Писания. Но прилично ли духовной цензуре рассматривать сие и подобные книги, которых большей частью главный предмет любовная интрига».

Новосильцов находил, что по смыслу §8 цензурного устава ведению духовной цензуры подлежат только книги церковные, проповеди, катехизисы и богословские сочинения, все же остальные, как например, переложения духовных псалмов и даже жизнь Иисуса Христа печатались всегда в светских типографиях и с разрешения гражданской цензуры.

«Ожидаю на все сие разрешения вашего сиятельства, добавлял Новосильцов в своем заключении, которое тем нужнее, что цензоры, не имея точных сведений о том, что принадлежит к цензуре духовной и что следует к их рассмотрению, невольным образом могут учинить отступление от данного им предписания и через то навлечь новые неприятности».

Граф Завадовский был поставлен в крайне затруднительное положение и в течение трех недель не отвечал H.Н.Новосильцову. Наконец 21-го апреля он сообщил мысль свою, «что цензура должна руководствоваться в рассмотрении оных (духовных книг) 22-м пунктом Устава о цензуре, в котором скромное и благоразумное исследование всякой истины, относящейся до веры, предоставлено рассмотрению гражданской цензуры» [223].

Пока шла переписка между попечителем учебного округа и министром народного просвещения, Лабзин отпечатал апрельскую книжку и, не получая разрешения на ее выпуск, заявил Новосильцову, что если журнал его вместо «чаемой им существенной пользы приносит мнимый вред», то он без ропота готов прекратить его издание, но при условии: 1) дозволить ему объявить подписчикам, что он не сдерживает данного публике слова не по своей вине и 2) возвратить подписавшимся деньги обратно, о чем и объявить в газетах.

He давая окончательного решения, Новосильцов поручил цензурному комитету отправить апрельскую книжку «Сионского Вестника» на рассмотрение С.-Петербургского митрополита Амвросия, который не встретил никакого препятствия к ее выпуску [224], и 12-го апреля она была выпущена [225].

Задержка апрельской книжки отозвалась и на майской. Встретив затруднение в издании, Лабзин намерен был прекратить журнал и, пока не получил разрешения на выпуск апрельской, не составлял майской книжки; она также опоздала, что и заставило издателя выяснить читателям причину замедления в выходе и свое трудное положение. В статье: «Извинение, благодарение и ответ», Лабзин откровенно высказал все встреченные им затруднения, свою готовность прекратить журнал и то ободрение, которое он встретил со стороны митрополита Амвросия [226]. В заключении этой статьи он писал: «как не было еще на свете такой книги, которая бы всем без исключения нравилась, то без сомнения и «Сионский Вестник», как имеет своих приятелей, так имеет и неприятелей. Первые всякому милее, и потому мы с ними только говорить и будем, а последним с почтением доложим, что «Сионский Вестник» ни на кого своим мнением уз не налагает: всякий мысли, рассуждай и действуй, как ему лучше кажется. Той же свободы он и себе просит. Издатель имеет, однако же, удовольствие видеть, что число благоприятствующих «Сионскому Вестнику» до ныне превосходит число неприятельствующих. Он просит и y неблагосклонных к нему любви и снисхождения, ибо он хочет жить в мире со всеми, и если бы кому угодно было написать критику на «Сионский Вестник», то он готов поместить оную в самом «Сионском Вестнике».

Эти первые слова майской книжки, говорит Лабзин, «показывают точное состояние издателя. Они написаны в ночь после исповеди перед Св. Причащением и лились на бумагу некаким потоком. Вместо ослабления от тревог, он чувствовал в себе такую бодрость и крепость, каких дать (сам) себе не может и он, соблюдая пословицу: куй железо, пока горячо и не отлагай дело до другого дня, торопился издать сколько можно книг, предчувствуя, что наставшая гроза над главой его разразится» [227].

Гроза эта давно уже подготовлялась; за «Сионским Вестником» тщательно следили и находили в нем много отступлений от учения православной церкви. Так митрополит Евгений находил [228], что, говоря, будто бы во всех религиях, под разными только символами, существует истинная религия, Лабзин проповедует индифферентизм; что, в изъяснениях Троицы и других таинств откровения, он вносит объяснения мистико-масонские; что, желая яснее представить читателям духовность, издатель смело принимает грубые объяснения: сравнивает Евхаристию с какою-то воплощенной солнечной эссенцией, вездеприсутствие Божие — с воздухом, а неделимость — с пламенем; допускает беспредельность тела Христова, а что пагубнее всего — приписывает шаровидную форму и духу. Другие находили, что он признает правителем земли не Бога, а солнце (стр. 3), Иисуса Христа называет не Богочеловеком, а божественным человеком (стр. 209); что ветхозаветных праотцов он не отличает от мудрецов языческих, что он считает богами мифологических Меркурия, Цецеру и Цибелу, сходивших с небес, живших на земле и учивших людей мудрости (стр. 41); что Аполлон был послан с небес на землю отцом своим в виде грешника; Купидон или Амур, существо небесное, был любовником Психеи или души человеческой и в темноте ночной давал ей лобзания (стр. 42, 43).

Следя за страницами и строчками, противники Лабзина находили много мест более или менее противоречащих истине, приводящих в недоумение, рождающих сомнение и даже неприличных. Все эти накоплявшиеся замечания сносились с разных сторон к тогдашнему обер-прокурору Синода, князю Александру Николаевичу Голицыну.

Прямой потомок воспитателя Петра Великого, князь Александр Николаевич Голицын родился 8-го декабря 1783 года и через две недели лишился отца. Первоначальное воспитание он получил под руководством матери, урожденной Хитровой, замечательной по уму и высокому образованию. Имея весьма ограниченное состояние, мать была сильно озабочена будущей судьбой сына, но знакомство с доверенною камер-юнгферою императрицы Екатерины II, известной Марьей Савишной Перекусихиной, вывело ее из затруднительного положения. Перекусихина показала однажды императрице девятилетнего князя, весьма бойкого и острого на ответы. Мальчик понравился Екатерине, и она приказала поместить его в Пажеский корпус. Там он выучился хорошо танцевать и говорить по-французски, словом, получил только светское воспитание и очень плохое научное. Покровительствуемый Перекусихиной, князь A.Н.Голицын был привозим по праздникам из корпуса во дворец, где и играл с малолетними тогда великими князьями Александром и Константином Павловичами. Одаренный от природы наблюдательным и пытливым умом, живым характером и неистощимой веселостью, князь Голицын нравился всем и скоро заслужил особую любовь и расположение к себе Александра и был связан с ним тесной дружбой. Императрица заметила их взаимную привязанность, и когда Александру Павловичу исполнилось 12 лет, она назначила князя Голицына кавалером к его высочеству. Через четыре года для женившегося Александра был составлен особый двор, и князь Голицын назначен камер-юнкером.