Александр Лермин - Сын графа Монте-Кристо

• Название: Сын графа Монте-Кристо
• Автор: Александр Лермин
• Издательство: АО «Сибирский центр СП Интербук»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-7664-0940-0

Автор изобретательно продолжает повествование широко известного романа А. Дюма «Граф Монте-Кристо», прослеживает дальнейшую судьбу персонажей романа.

---

— Де Фламбеан.

— А, мой бывший помощник,— прошептал с горькой улыбкой больной и прибавил:

— Доктор, дело идет о восстановлении истины! Попросите де Фламбеана поспешить.

— Я уведомлю прокурора! — вскричал Фриц, переглянувшись с отцом, и больной вздохнул с облегчением, когда дверь затворилась за вышедшим юношей.

Старый доктор тоже вышел, и в ту же минуту Моррель ввел свою сестру и Валентину в приемную.

Давоньи, глубоко тронутый, обнял молодую женщинуу в трауре, и его слезы оросили лицо Валентины.

— Дорогое, милое дитя,— нежно произнес он,— благодарение Богу, что мои слабеющие глаза еще раз увидели тебя!

— А что мой отец? — плача, спросила Валентина.

— Вы увидите его, Валентина, подождите еще немного; он потребовал к себе прокурора. И насколько я мог понять, дело касается какой-то прошлой несправедливости, которую он хочет исправить. Доверьтесь мне: я вас позову, когда будет нужно, а пока подкрепите ваши силы после утомительного путешествия.

Валентина и Юлия удалились в наскоро приготовленные комнаты, а Давоньи и Моррель остались одни.

— Как странно,— задумчиво сказал старик,— что у де Вильфора такая дочь!

— Может быть, мать Валентины, маркиза де Сен-Меран, была благородная натура?

— Едва ли. Конечно, я не знаком с первой женой де Вильфора, но, по слухам, она была в высшей степени честолюбивая и в этом была достойной партнершей своему супругу. Да и старая маркиза де Сен-Меран не отличалась мягкосердечием…

— Но она боготворила Валентину,— прервал его Моррель.

— Пожалуй, но это не помешало ей принуждать девушку к ненавистному браку. Франц д'Эпине принадлежал к древнему дворянскому роду и уже поэтому казался старухе подходящей партией для ее внучки. Нет, все они были отъявленные эгоисты, и Валентина должна чувствовать себя счастливой, что пошла не в них.

Разговор прекратился с приходом слуги, доложившего о прибытии молодого Давоньи в сопровождении прокурора. Старый доктор поспешил ввести посетителя к больному, и глаза де Вильфора радостно заблестели, когда он узнал Фламбеана.

— Господин де Вильфор,— начал прокурор, почтительно кланяясь,— вы желали видеть меня, чтобы сообщить нечто весьма важное. Это сообщение касается меня как человека или же как чиновника?

— Оно касается вас, как прокурора, как представителя закона! — твердо ответил де Вильфор.

— Еще один вопрос: желаете ли вы говорить со мной с глазу на глаз? — официальным тоном спросил прокурор.

— Нет,— торжественно ответил де Вильфор,— можно попросить господина Давоньи присутствовать как свидетеля?

Доктор сел на кровать больного, де Фламбеан поместился у письменного стола и произнес:

— Господин де Вильфор, мы готовы!

— Господа,— начал больной звучным голосом,— благодаря мне и моей жене, Элоизе де Вильфор, наше имя покрылось позором, и я не сетую на моего отца за то, что он отказался от этого имени.

— Но, господин де Вильфор…— начал было прокурор.

— Подождите, дайте мне высказать все. Как назвали бы вы человека, который для собственного спасения совершенно хладнокровно осудил другого на пожизненное заключение?

— Я назвал бы его преступником,— сурово сказал Фламбеан.

— Ну, так я — этот преступник. В 1814 году я осудил одного юношу на пожизненное заключение, и небо не покарало меня; в течение двадцати пяти лет счастье улыбалось мне: я достиг положения в свете и заслужил репутацию безукоризненного и честного служителя закона; а между тем все время в глубине души сознавал, что я негодяй. Но человек, которого я считал давно умершим в тюрьме, был жив и жестоко отомстил мне.

Первая моя жена, носившая мое проклятое имя, была моя сообщница; вторая же превзошла меня, сделавшись отравительницей… Она убивала всех, кто был препятствием к достижению ее целей: мой сын и Валентина пали ее жертвами; другого моего сына, плод преступной любви, я умертвил сам, живым зарыв в землю, но, на горе мне, он был спасен, чтобы умереть на эшафоте.

— Нет, господин де Вильфор. Бенедетто только приговорен к пожизненному каторжному труду,— заметил пораженный Фламбеан.

— О, это хуже, гораздо хуже эшафота,— слабо проговорил больной, но моментально оправился и продолжал.— Обе мои жены, Бенедетто и я вполне заслужили презрения и отвращения честных людей, но Валентина, моя бедная Валентина, не заслуживает этого позора, и о ней-то я и хочу говорить сегодня.

— Я не понимаю вас,— с удивлением сказал прокурор.— Ваша дочь Валентина…

— О, вы, слепцы! — презрительно воскликнул де Вильфор.— Как могли вы считать Валентину моей дочерью? Нет, господа. Валентина не принадлежит к семейству де Вильфоров! Как мог подобный ангел быть отпрыском нашего проклятого рода?

— Я так и думал,— пробормотал Давоньи, между тем как Фламбеан во все глаза смотрел на своего предшественника.

— Когда я женился на Рене де Сен Меран,— продолжал Вильфор после короткой паузы,— я был молод и честолюбив, моя жена также стремилась к блестящему положению в обществе, и в этом отношении мы стоили друг друга. К несчастью, в нашем брачном контракте была одна статья, по которой маркиз и маркиза де Сен-Меран обязались подарить нашему первому ребенку триста тысяч франков в день крестин. Обладая таким капиталом, я немедленно мог бы отправиться в Париж и там пробить себе дорогу. Рене разделяла мои стремления: она мечтала попасть ко двору и играть роль в большом свете; Марсель казался ей слишком тесен. При первых признаках ее беременности мы пришли в восторг и с нетерпением ожидали появления маленького существа, которое должно было проложить нам путь к блестящей карьере, устранив все денежные затруднения.

Ребенок должен был родиться в начале мая 1816 года, и я окружал жену всевозможными заботами, да и она сама старалась быть как можно осторожней, так как вся наша будущность зависела от благополучных родов.

Для того, чтобы вы поняли последующее, я должен рассказать вам, что случилось в апреле 1815 года. Я сидел вечером за работой, когда вдруг услышал дикий и резкий крик. Быстро отворив окно, я увидел, что площадь перед домом полна бегущих и кричащих людей. В одну минуту погасив лампу, я при свете луны заметил человека, бегущего изо всех сил по улице, а за ним мчался другой, громко крича: «Смерть англичанину!» Человек бежал так быстро, что далеко опередил своих преследователей, и я уже считал его спасшимся, когда он вдруг зашатался и упал. Секунду спустя его окружила неистовствующая толпа, произошла короткая борьба, раздался громкий крик, шум падающего в воду тела,— и несчастный исчез в волнах. Потом все затихло, я снова зажег лампу и принялся за свою прерванную работу, как вдруг послышался легкий стук в окно. Я испугался — кто мог стучаться в этот поздний час?

Взяв пистолет, я осторожно вышел в сад, оттуда неслись слабые стоны, я прислушался и ясно услышал нежный голос с иностранным акцентом: «Помогите, милорд, ради Бога, сжальтесь надо мной!» Я вспомнил крик: «Смерть англичанину!» и был уверен, что передо мной несчастный, брошенный в воду.

Ощупывая землю кругом, я скоро наткнулся на человека, дрожащего от холода и насквозь промокшего. Я помог ему подняться. Тяжело опираясь на мою руку, он с трудом дотащился до моего кабинета. Теплая атмосфера комнаты, по-видимому, благотворно подействовала на него: при свете ламп я увидел перед собой человека лет тридцати. Только я хотел задать ему вопрос, как он зашатался и упал в обморок. Я быстро влил ему в рот глоток вина, и пока он медленно приходил, в себя, я с изумлением смотрел на его мертвенно-бледное; но прекрасное лицо.

Черные кудри обрамляли благородное чело, глаза были закрыты и длинные ресницы опущены на слегка загоревшие щеки. Прелестно очерченный рот и классический нос придавали ему невыразимую привлекательность — с первого взгляда незнакомца можно было принять за девушку.

Темные, влажные глаза открылись, наконец, и мягким приятным голосом незнакомец произнес: «Вы спасли меня, милорд, но вы спасли не неблагодарного!» «Кто вы и чем я могу быть вам полезен?» — спросил я с участием, стыдясь сознаться, что был свидетелем всей сцены, но даже не шевельнулся, чтобы оказать ему помощь. «Меня приняли за английского шпиона на службе у роялистов,— ответил он, печально улыбнувшись (нужно помнить, что дело происходило в 1815 году),— и разъяренная чернь бросилась на меня и кинула в реку. Но, к счастью, я не потерял сознания, нырнул, проплыл некоторое расстояние под водой и вышел на берег на отлогом месте.

«Так вы не англичанин?» — недоверчиво спросил я. «Конечно, нет! — вскричал он, и гнев блеснул в его глазах.— Как можете вы сомневаться?» «Но кто же вы?» Он пристально посмотрел на меня. «Вы молоды,— отвечал он,— вы еще не можете быть предателем, я доверюсь вам! К тому же, вы француз и, наверное, ненавидите англичан так же, как и я! Скажите, где теперь находится император Наполеон?» «В Париже.» «Это верно?» «Насколько я знаю, верно.» «А вы любите императора?» «Я его верный слуга.» «Благодарение Богу! Можете вы мне помочь отправиться в Париж?» «В Париж?» — с удивлением повторил я. «Да, я должен лететь в столицу, чтобы спасти императора!» «Дороги небезопасны,— нерешительно возразил я ему,— и если у вас нет паспорта…» «Паспорта у меня нет, но вы ведь можете его для меня достать?» «Пожалуй, я чиновник, и мое ручательство…» «Так вы чиновник,— радостно перебил он,— не судья ли вы?» «Я служу в судебном ведомстве, в Англии меня называли бы государственным прокурором.» «О, в Англии нет судей! — страстно воскликнул он,— там только палачи! Слава Богу, что я во Франции, мои предки были французского происхождения…» «А ваша родина?» «Моя родина — Восток, царство солнца,— сказал он с чувством, и глаза его наполнились слезами,— я индусский принц!»