Юрий Бондарев - Родственники

• Название: Родственники
• Автор: Юрий Бондарев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1973

События повести «Родственники» внутренне тесно связаны с проблематикой романа «Тишина». Здесь тоже ставятся глубокие морально-нравственные проблемы ответственности человека перед самим собой, перед обществом, перед грядущими поколениями.

---

Алексей, прищурясь, взглянул на профессора, как в пустоту, ответил медлительно:

— Извините, профессор, я хочу послушать юбиляра.

Но Греков уже кончил говорить, салфеткой промокал влажный лоб, подбородок и стал чокаться, после чего, смеясь, трогательно расцеловался с кем-то нелепо лохматым, умиленным, пьяно выскочившим с распростертыми объятиями из-за стола, и Никита увидел странно сосредоточенное, как от боли, лицо Алексея. Он смотрел не отрываясь на Дину, потом выпрямился, размеренно и внятно сказал:

— Дина, нам пора!..

Она смеялась на том конце стола, отталкивая волосы со щек, однако услышала его, перестала смеяться, озираясь на Ольгу Сергеевну, на Грекова, по-детски растерянно пожала плечами, но сейчас же вскочила, схватив со стула сумочку, и начала прощаться с замахавшей на нее руками Ольгой Сергеевной, подбежала к Грекову, притронулась губами к его виску, извинительно прозвучал ее тонкий голосок:

— Мы будем скучать. Очень! — Она обернулась к Алексею, крикнула притворно-весело: — Я иду, Алеша!..

— Прошу тебя, — резковато сказал Алексей и, покачивая широкими плечами, пошел к двери.

— Что? Алеша! Это прямо-таки невежливо! Так рано? Так скоропалительно? Рано вставать? — протестующе закричал Греков. — Нет, друзья, помилуйте!.. То, что, я лестно говорил о молодежи, — явная ошибка! Беру немедленно свои слова обратно… Я захвалил молодое поколение! Куда вы?

Возле двери Алексей остановился, медленно поглядел на Грекова, сказал:

— Не надо юмора, отец. Я плохо его понимаю. Но в данном случае ты не ошибся. Да, рано вставать. До свидания. Пошли, Дина.

— А, черт подери! Алешка, подожди! — воскликнул, вскакивая, Валерий и, загремев отодвинутым стулом, вышел следом за Алексеем.

— Одну секунду… я только провожу молодежь! — сказала Ольга Сергеевна, слабо улыбаясь дрожащими уголками рта.

Гости молчали. В комнате почувствовалась вязкая пустота. Было неловко и тихо. Потом послышался неестественно бодрый голос Грекова:

— Друзья, что смолкнул веселия глас?.. Как там у Пушкина? Все-таки не будем еще считать себя дряхлыми стариками, хотя нас и покинула молодежь. Мы еще не все потеряли. Ибо среди нас мой юный племянник, будущность геологии, и самый молодой член-корреспондент, надежда педагогики! Прошу налить в рюмки!..

Никита подождал с минуту, встал и незаметно вышел из столовой. Ему хотелось курить. У него болела голова.

В конце коридора хлопнула дверь, в передней погас свет, затем оттуда — шаги. Валерий с матерью возвращались в столовую, и Никита, подходя к своей комнате, услышал конец разговора; говорила Ольга Сергеевна:

— …измучилась с ним, бедная девочка. Он просто нетерпим.

— Мама, не надо Шекспира, ей-богу, надоело! — проговорил Валерий. — Ты бы меньше говорила о черт знает каких ужасах! Ты всегда преувеличиваешь и считаешь Алексея исчадием ада! На каком основании, дорогая мама?

— Валя, не груби, я люблю Дину как дочь. Я регулярно помогаю ей деньгами. И сегодня, если хочешь…

— За кого ты их считаешь, за нищих? Зачем ты ей суешь эти деньги? Как говорят — слов нет!

В это время Никита пошевелился около двери, зажег спичку, прикуривая.

— Вы здесь, Никита? — удивленно спросила Ольга Сергеевна. — Но почему вы тоже ушли? Почему у вас такой усталый вид? Что с вами?

Никита ответил:

— Разболелась голова. Хотел пройтись по улице, подышать свежим воздухом.

— Вам дать тройчатку? Пойдемте, я посмотрю в аптечке. Мне не нравится ваш вид. Впрочем, можно понять…

— Нет, спасибо, я не хочу тройчатку.

— Ну хорошо, хорошо… Я вас не буду неволить. Делайте как вам лучше, Валерий! — Она ласково улыбнулась ему. — Неудобно, голубчик. Никита все-таки гость, а ты, так или иначе, хозяин. Тебя ждут.

Ольга Сергеевна пошла в столовую.

— Восторг, да и только, — сказал Валерий и взял Никиту за пуговицу, покрутил ее. — Слушай, как тебе все это?

— Я спать. А завтра — в Ленинград. Уже все, — сказал Никита. — Как тут с билетами? В тот же день можно?

— Чушь! Никуда ты завтра не уедешь! Потом — тебя приглашает к себе Алексей. Это ясно? И как раз завтра. Возражения есть?

— Есть. Почему это я не уеду? До сих пор я распоряжался собой сам.

— Но ты в гостях, братишка, и есть законы гостеприимства. Тем более что ты таинственный родственник! Парень из тайги.

— Вот это ты прав. Дремучий провинциал.

— А! Все геологи в душе провинциалы. Ладно, поговорим завтра. Детских тебе снов. А я пошел в поте лица размахивать картонной рапирой. За что уважаемый Василий Иванович наверняка закатит в семестре двойку. Забавно, хотя и бессмысленно.

— Тогда зачем размахивать? — сказал Никита. — Лучше пятерка в кармане. А по-моему, с профессором у тебя все в порядке. Пятерка обеспечена.

— Фраза сквозь усмешку? А впрочем, какая разница — пятерка, двойка? Все условности, Никитушка. Главное, делай полный вдох и полный выдох. Делай физзарядку под радио.

5

«Да, это уже все. Мне нечего здесь делать, — думал с решительностью Никита, спускаясь в лифте, мучаясь от боли в виске, которая не отпускала после вчерашнего вечера. — Куда это еще меня приглашает Валерий? К Алексею? Но зачем, зачем к нему? Все это не нужно мне».

И он вышел из парадного. Была середина дня, жгучее солнце, самые жаркие часы.

Перед подъездом, насвистывая в ожидании, слегка раскачиваясь на длинных ногах, обтянутых брюками, ходил под тополями Валерий, задумчиво играл ключом от машины — наматывал и разматывал цепочку вокруг пальца; бинта уже не было на горле, расстегнутый воротник шелковой тенниски свободно открывал шею, лицо тщательно выбрито, влажные волосы причесаны, блестели, как будто он только что принял прохладный душ, и был бодр, свеж. Валерий, увидев Никиту, подкинул ключик на ладони, с улыбкой сказал:

— Если сказать, что у тебя счастливая физиономия, — это бессовестная лакировка действительности! Голова болит?

— Вот что. Мне нужно на вокзал. В справочное бюро. Узнать насчет билета, — проговорил Никита. — Это можно сделать?

— Не волнуйся, я все беру на себя. И бюро и вокзал. Только не сегодня. Сегодня я тебе покажу чудо — необыкновенный уголок Москвы. И заедем к Алексею. В Ленинграде, надеюсь, у тебя братьев нет?

— Это что, твоя машина?

— Хочешь сказать, что избалованный профессорский сынок имеет свою машину? Пошло и банально, как в фельетоне о перевоспитании тунеядца. Нет, эта взята напрокат, что может сделать каждый смертный. Я за государственную собственность. Я член ВЛКСМ и против обогащения. Теория прибавочной стоимости изучена по источникам, а не по конспектам. Садись, братень.

— Зачем мы должны ехать к Алексею?

— Он хочет с тобой познакомиться.

— Мы уже.

— Что значит «уже»? Никаких «уже». Поехали. Алексей — это Алексей.

— Что это значит?

— Садись и не задавай вопросов.

— Странно!

Машина стояла в тени тротуара — это была довольно старая, заезженная, но еще крепкая «Победа» грязно-стального цвета, капот и крылья покрыты налетом пыли, левое крыло заметно помято, наспех и грубо закрашено. Валерий открыл дверцу, влез в машину, распахнул дверцу Никите, не без удовольствия откинулся на горячем сиденье, сказал:

— Два года назад освоил эту механику под идейным руководством Алексея и зауважал себя. Это все-таки неплохо придумано, Никитушка; руль, колеса, педаль газа — все тебя слушается. Это знакомо тебе?

— Нет.

— Тогда мне жаль тебя. Хотя жалость, как нас учили в школе, унижает человека. Откуда цитата?

— Слушай, почему ты не записываешь за собой остроты? Носил бы записную книжку…

— А ты знаешь, твоя ершистость, Никитушка, — это очень мне нравится. Но, по-моему, брат, ты за что-то дуешься на меня? За что?

— Понимай как хочешь. А все-таки тебе нужно было бы сниматься в каком-нибудь фильме — у тебя здорово бы получилось. У тебя способности.

— Ну уж прости — другим быть не могу. Так уж запрограммирован.

Они выехали из арбатского переулка, понеслись вдоль бульваров по улице, туго бьющей в открытые окна мягким жаром асфальта, мимо солнечной и густой зелени над железной оградой, мимо летней пестроты тротуаров, зеркал парикмахерских, мимо кривых изгибов тупиков, странно немноголюдных в этот раскаленный июльский час, с прохладными тенями каменных арок. Мотор, набирая скорость, ровно гудел, сквозняки, охлаждая лицо, шевелили волосы Никиты раздражающе щекотными прикосновениями летевшего в окна ветра.

«Зачем я все-таки еду? — подумал он. — Я не хочу ехать, но еду… Да, это какая-то нерешительность. Что это со мной? Все делаю не то, что хочу. И тоже идиотски острю, как будто так важно все, что говорит Валерий. Но он наверняка играет и почти не думает о том, что говорит. Почему он раздражает меня?»