Ариадна Делианич - Вольфсберг-373

• Название: Вольфсберг-373
• Автор: Ариадна Делианич
• Издательство: Russian Life
• Жанр: О войне
• Год: 1950

Ариадна Ивановна Делианич родилась 13 мая 1909 г. в Севастополе в семье контр-адмирала Ивана Ивановича Степанова, представителя старинного дворянского (служилого) рода. В 1920 г. армия П.Н. Врангеля, в которой И.И. Степанов служил командиром Севастопольского порта, эвакуировалась из России. Так началась жизнь эмигрантки Ариадны Степановой.

Оказавшись в Югославии, А.И. Степанова работала в разных журналах и написала, по свидетельству ее сестры Ксении, множество рассказов на сербском языке. Там же проявился и ее талант делать иллюстрации к собственным рассказам. Владея четырьмя иностранными языками языками, А.И. Степанова работала корреспондентом белградского журнала «Женщина и Мир» (на сербском «Жена и Свет») в Турции и пользовалась псевдонимом Ара Мирит. По возвращении в Югославию она вышла замуж за капитана Делианича, впоследствии убитого в 1941 г. партизанами. От этого брака у А.И. Делианич был сын Игорь, живший в Югославии под властью Тито.

Талантливая, яркая русская журналистка в 1941 г. пережила вторую — после исхода из России — трагедию. Под ударами вермахта пала Югославия, страна, в которой нашли прибежище десятки тысяч русских эмигрантов, Ариадна ушла сестрой милосердия в отряд сербских четников. Она приняла сторону генерала Дражи Михайловича — антикоммуниста и патриота. Участвовала в боях и была ранена. В 1945 г. с частями Русского Корпуса, отрядами четников и вермахта оказалась в Австрии.

В Русском Корпусе А.И. Делианич оказалась благодаря следующим обстоятельствам. В конце 1944 года немецкое командование приняло решение развернуть в Словении на базе русского добровольческого батальона полк, получивший позднее наименование «Варяг». Комплектование шло за счет эмигрантов, военнопленных и населения оккупированных германскими войсками территорий. Общая численность достигла 2,5 тысяч солдат и офицеров. А.И. Делианич принимала участие в вербовке личного состава в Вене (вербовочный пункт находился в отеле «Фукс»). Офицером полка «Варяг» по связи с югославскими и казачьими частями и военным корреспондентом полка была назначена А.И.Делианич. Полк занимался охраной Любляны и окрестностей от югославских партизан. Весной 1945 г. «Варяг» вместе с Русским Корпусом и сербскими добровольческими частями отступал в арьергарде вермахта, успешно сдерживая натиск НОАЮ (Народно-Освободительная Армия Югославии — партизаны Тито). Там же оказалась и А.И. Делианич.

С 1945 по 1947 гг. А.И. Делианич находилась в концентрационном лагере английской военной администрации «Вольфсберг». Это был, вероятно, самый мучительный и скорбный период в жизни Ариадны Ивановны. В своей замечательной книге «Вольфсберг — 373» она рассказала живым русским языком о мытарствах, которые выпали на долю русских антикоммунистов, захваченных английской союзной армией. Но эта книга — не только летопись событий. «Вольфсберг-373» с полным правом может быть названа книгой исповеди и, поэтому, книгой русского православного человека.

---

Иностранцы, не австрийцы и не «пифке» (шутливо-бранное название немцев), были в известном отношении на привилегированном положении. Теперь трудно уяснить этот нюанс. Например, в вещевых и продуктовых складах работали хорватские домобранские офицеры. Русский ученый радист стал лагерным электриком и пользовался широкой свободой ходить не только по лагерю и входить в женский блок, но и в английские помещения и даже, под конвоем, в город для разных закупок. Майору Г. Г. было разрешено давать уроки русского языка, которые пользовались громадным успехом. Мужчины собирались на курсы в одном из блоков, но женщины занимались у нас, в моей комнате, одной из самых больших в бараке. Майора приводил к нам «кипер» и оставлял на два часа урока, не присутствуя на нем. За эти уроки майора немного подкармливали женщины, получавшие посылки, а другие ученицы снабжали его табаком и папиросами. Манечка И. попала в прачечную, в подмогу «упрямым». Офицер Казачьего корпуса фон-Паннвица, Павлик, прекрасно игравший на скрипке, попал в «оркестр», который играл по субботам в «собрании» охранявших нас англичан, и тоже подкреплялся едой и куревом. Венгры попали в конюшни, как «прирожденные наездники». Словенцы, вместе с крестьянками-заключенными, по протекции д-ра Брушека, работали в огородах нашего лагеря, разбитых на пустыре.

Весна принесла известные изменения. Ушли «Баффс» (Буйволы) — полк, части которого несли охрану лагеря. На смену появились шотландцы с помпончиками на беретах и ирландцы с перышками разных цветов. С «Баффс» ушел и старый комендант, и мы узнали, что новым является полковник-шотландец, часто ходивший по лагерю в «юбочке».

Он оказался более твердым по характеру, чем предыдущий, и проявил сопротивление Кеннеди. Увидев впервые «колючую змею» и толкущихся около нее мужчин и женщин, он возмутился и разрешил «гулянья».

Ежедневно с трех до четырех часов дня женщин выводили на прогулку наши киперы-шотландцы, Джок Мак Гриди и Джок Торбетт. Одновременно выпускался и один из мужских блоков, каждый день другой.

Мы ходили с мужчинами в круг по большому плацу, который в шутку назвали площадью Адольфа Гитлера. Киперы стояли в середине и внимательно следили за порядком. Останавливаться, группироваться или выходить из этого движущегося круга строго воспрещалось, и получить наказание — неделю без выхода, было очень легко.

В лагерь, среди других заключенных, доставили протестантского священника. Пользуясь религиозностью шотландца-коменданта, он выговорил право служения в специально отведенном за блоком «Е» маленьком бараке, который наши мужчины с большим рвением привели в порядок. Вскоре из города стал приезжать и «вольный» католический священник. Каждое воскресенье они делили церковь, и службы шли по очереди. Конечно, в церковь нас, женщин, водили по парам, как институток, и, вместо классных дам, с нами шли наши «Джоки». Стояли мы в церкви отдельно от мужчин и только переглядывались с ними.

Мои духовные нужды удовлетворял мой молитвенник, подаренный в тюрьме в Фельдкирхене капитаном Г. А. Ежедневно по утрам, забрав молитвенник, я выходила на одинокую прогулку вокруг барака и читала все утренние молитвы, по вечерам — вечерние, по субботам вечером — всю всенощную. По воскресеньям читала литургию, и в праздники у меня были и каноны и акафисты. С детства пел в церковном хоре, я очень живо в сердце и душе восстанавливала мысленно всю нашу православную службу. Моим молитвенником пользовалась и Маня, и часто его просил на день-два майор.

С приходом шотландцев, нам в некотором отношении стало легче. Разрешили устраивать лекции, под которые отвели громадный ангар. Их читали большие ученые юристы, археологи, историки, профессора музыки и медицинские светила. Наконец, разрешили с посылками из дома выписать и музыкальные инструменты. У нас создался оркестр, за ним народные хоры разных областей Австрии и, наконец, театр. Но о нем позже.

Мы сначала не понимали этой «относительной свободы» под постоянным контролем. Вскоре нам стало ясно. Вольфсбергский лагерь начали посещать. Сначала приехали американцы, имевшие под своим контролем Глазенбах. Они приехали для размена. Англичане потребовали от них тех «кригсфербрехеров», в которых были заинтересованы. Американцы хотели получить известное число заключенных из Вольфсберга. Однако, молва о нашем лагере и о мистере Кеннеди прокатилась не только по всей Австрии, но и по Германии. Американцы хотели посмотреть, кому они передадут своих заключенных, живших в Глазенбахе, как на курорте. Они хотели посмотреть, как живут люди в «цирке Кеннеди».

К приезду этих именитых гостей, о которых мы, конечно, понятия не имели, лагерь был вылизан и выметен. Срочно вставлялись стекла в разбитые окна бараков. Где-то что-то починялось, достраивалось. На церкви был поднят крест. Из города привезли полный грузовик рассады, и по всем клумбам засаживались цветы! Овощную рассаду передали нашим крестьянкам, работавшим в огороде. Происходили сыгровки оркестра и спевки хоров. Поощрялась «самодеятельность». Мой земляк электрик Н. получил разрешение нарезать из электрических проводов, покрытых изоляционной резиной, «папильотки» для дам. Мы стали завиваться! В шутку высказывались предположения, что к нам приедет сам английский король или мистер Черчилль.

Американцы приехали в воскресенье. На плацу «Адольфа Гитлера» играл «народный каринтийский ансамбль». Многие мужчины были одеты в белые рубахи, кожаные короткие штаны, белые чулки и ботинки с пряжками, полученные ими сверх нормы срочными посылками. После ансамбля пел хор штирийцев, и танцевали тирольцы…

Гости расползлись по лагерю, заходили в бараки, расспрашивали заключенных, но с ними, с каждой маленькой группой, шли Кеннеди, Зильбер, Вейс и Браун. Вольфсберговцы мрачно молчали, нехотя отвечали на вопросы и, боясь возмездия, не жаловались.

Американцы уехали… Мы никого из Глазенбаха не получили, но Кеннеди должен был уступить туда порядочную группу наших мужчин. Счастливцы! Мы им завидовали.

Посещения затем пошли вереницей. Приехал бригадир, начальник частей, расположенных в Каринтии, затем депутаты английского парламента, затем квэйкеры и последними офицеры УМСА.

В интервалах между посещениями мы возвращались к суровой рутине. То нас оставляли без прогулок, то запрещали лекции, то женский или другой блок оставался без церкви. Пища не улучшалась. В дни посещений в баланде плавали целые куски корнбифа, но они исчезали на следующий же день. После периода картофеля нас стали кормить свеклой. Бураки привозились в громадном количестве и ссыпались прямо на землю. Их затем кромсала машина, и со шкуркой, даже не помытые, они варились в котлах. Это нечто буро-красное, слащаво-горькое довело нас до отчаяния. Число женщин к тому времени возросло до такой давки в бараке, что мы буквально наступали друг другу на ноги.

В один солнечный день женский барак взбунтовался. Начали это, конечно, молодые.

На задворках нашего барака собралась компания: военнослужащие, машинистки разных учреждений и члены Союза германских девушек. Срочно был выбран «комитет демонстраций», о чем было сообщено, при помощи милого д-ра Брушека, в мужские блоки. В полдень, когда «фрасстрегеры» появились в сопровождении одного из наших «Джоков» в воротах блока, неся бурую массу, их встретили женщины, отняли палки от котлов и одним движением вылили баланду на землю.

Почти одновременно и в мужских блоках встречали вносящих пищу, и она с криками протестов выливалась на «аллею».

Наступила знакомая уже картина. Забили в набат, зазвонил «алларм» на вышках. Из английского двора бегом мчались солдаты с ружьями на перевес.

Кеннеди не было в лагере, и всю ответственность принял на себя полковник-комендант. Крики, битье ложками в миски, палками о котлы, хлопанье ставнями и волчий вой привели в ужас деликатного кавалериста. Он впервые прошел в кухню и заинтересовался содержимым котлов. На дне каждого слежалась земля, смытая кипением с бураков…

Кухня была заперта. Нам срочно выдали по половине небольшой консервной банки — рациона английских солдат. Банок, конечно, не хватило. Давали хлеб, сыр, конфеты. Вечером мы впервые получили густой сладкий, как мед, чай с молоком.

Это был взлет вверх. На следующий же день в лагерь вошли грузовики с свежим зеленым горошком в стручках. Два месяца мы ели эту свежую пищу. С раннего утра и до вечера женщины сидели на ящиках перед кухней и чистили, чистили и чистили это блаженство. Но кончился горох — и мы опять вернулись к гнилому рису, червивой чечевице, фасоли и вонючей капусте.

…И ТАК ДАЛЕЕ…

Лето 1946 года было полно волнений. Перенаселенность вызывала, волей или неволей, столкновения в бараках. Утомляло все. Жара, непереносимая в помещениях и такая же тяжелая наружу. Целый день кто-то плескался в умывалках. Душей у нас не было. Просто под краном люди обливались водой и старались хоть немного прохладиться. Купаться нас всех водили в баню и только раз в неделю. На группу в 36 человек (12 душей — под каждым по три одновременно) отпускалось 5 минут. За это время нужно было намылиться, вымыть голову и ополоснуться. Женщинам, из-за длинных волос, отпускали две лишних минуты. Утомляло однообразие, которое пяти тысячам людей не могли разбить ни пение хоров по воскресеньям, ни лекции раз в неделю. Утомляло безделье, так как работала только очень маленькая часть, и рабочим все завидовали.