Ариадна Делианич - Вольфсберг-373

• Название: Вольфсберг-373
• Автор: Ариадна Делианич
• Издательство: Russian Life
• Жанр: О войне
• Год: 1950

Ариадна Ивановна Делианич родилась 13 мая 1909 г. в Севастополе в семье контр-адмирала Ивана Ивановича Степанова, представителя старинного дворянского (служилого) рода. В 1920 г. армия П.Н. Врангеля, в которой И.И. Степанов служил командиром Севастопольского порта, эвакуировалась из России. Так началась жизнь эмигрантки Ариадны Степановой.

Оказавшись в Югославии, А.И. Степанова работала в разных журналах и написала, по свидетельству ее сестры Ксении, множество рассказов на сербском языке. Там же проявился и ее талант делать иллюстрации к собственным рассказам. Владея четырьмя иностранными языками языками, А.И. Степанова работала корреспондентом белградского журнала «Женщина и Мир» (на сербском «Жена и Свет») в Турции и пользовалась псевдонимом Ара Мирит. По возвращении в Югославию она вышла замуж за капитана Делианича, впоследствии убитого в 1941 г. партизанами. От этого брака у А.И. Делианич был сын Игорь, живший в Югославии под властью Тито.

Талантливая, яркая русская журналистка в 1941 г. пережила вторую — после исхода из России — трагедию. Под ударами вермахта пала Югославия, страна, в которой нашли прибежище десятки тысяч русских эмигрантов, Ариадна ушла сестрой милосердия в отряд сербских четников. Она приняла сторону генерала Дражи Михайловича — антикоммуниста и патриота. Участвовала в боях и была ранена. В 1945 г. с частями Русского Корпуса, отрядами четников и вермахта оказалась в Австрии.

В Русском Корпусе А.И. Делианич оказалась благодаря следующим обстоятельствам. В конце 1944 года немецкое командование приняло решение развернуть в Словении на базе русского добровольческого батальона полк, получивший позднее наименование «Варяг». Комплектование шло за счет эмигрантов, военнопленных и населения оккупированных германскими войсками территорий. Общая численность достигла 2,5 тысяч солдат и офицеров. А.И. Делианич принимала участие в вербовке личного состава в Вене (вербовочный пункт находился в отеле «Фукс»). Офицером полка «Варяг» по связи с югославскими и казачьими частями и военным корреспондентом полка была назначена А.И.Делианич. Полк занимался охраной Любляны и окрестностей от югославских партизан. Весной 1945 г. «Варяг» вместе с Русским Корпусом и сербскими добровольческими частями отступал в арьергарде вермахта, успешно сдерживая натиск НОАЮ (Народно-Освободительная Армия Югославии — партизаны Тито). Там же оказалась и А.И. Делианич.

С 1945 по 1947 гг. А.И. Делианич находилась в концентрационном лагере английской военной администрации «Вольфсберг». Это был, вероятно, самый мучительный и скорбный период в жизни Ариадны Ивановны. В своей замечательной книге «Вольфсберг — 373» она рассказала живым русским языком о мытарствах, которые выпали на долю русских антикоммунистов, захваченных английской союзной армией. Но эта книга — не только летопись событий. «Вольфсберг-373» с полным правом может быть названа книгой исповеди и, поэтому, книгой русского православного человека.

---

Усталая, отупелая, я опустилась на кровать — один матрас на железных козлах. «Керкермейстер» вышел, захлопнув за собой дверь.

Жарко. В решетку окна все еще блещут молнии, но гроза ушла дальше. Нестерпимо ныла нога. Хотелось снять тесные сапоги. Попробовала, но ноги, от неудобного сидения, опухли. Легла на спину и впилась ничего не видящим взглядом в едва светящую лампу в сетчатом колпаке.

Дверь открылась опять, и тюремщик вошел, неся в охапке одеяла, подушку и две простыни. Все эти постельные вещи не выглядели тюремными. Улыбаясь, он сказал: — Я взял у жены для вас и для «герр майора». Не можете же вы спать на этом грязном соломенном мешке. Меня зовут Франц Грунднигг… Просто — Францл. Встаньте, я вам сделаю постель. Дверь в камеру «герр майора» не заперта. Можете пойти с ним поговорить. Англичане уехали…

* * *

Как все странно и превратно в жизни! Вчерашний верный друг становится предателем. Вчерашний враг — благодетелем. Я никогда не забуду Францля Грунднигга, царствие ему небесное, умершего в 1948 году от туберкулеза.

Когда я, немного ковыляя, пошла к дверям, в ту памятную ночь, он спросил меня, не жмут ли мне сапоги, и, добродушно подведя к табуретке, ткнул меня рукой в плечо, усадил и умелым движением снял с моих ног это орудие пытки. — Теперь идите и разговаривайте, но у вас только час времени. Эф-эс-эсовцы вернутся. Они допрашивают и по ночам. Договоритесь, — прибавил он конфиденциально, — чтобы в разнобой не говорить. Вижу, что вместе за одно отвечать будете! А потом вернитесь в свою камеру и захлопните дверь, чтобы замок заскочил!

Позже я узнала, что Францл недавно вернулся из немецкого концлагеря, отсидев четыре мучительных, страшных года в Ораниенбурге. Он был теперь на «привилегированном положении», как «кацетлер», жертва нацизма. За это он получил место тюремщика, которое до войны занимал его отец. — Колесо счастья поворачивается, — говорил он нам. — Вчера вы были господами, а я врагом режима, сегодня вас посадили, а я буду вас стеречь… Но и это не вечно. Опять какой-нибудь поворот, и я снова пойду «под лед».

Францл Грунднигг не был коммунистом. Он был просто австрийцем, не сочувствовавшим гитлеризму, не желавшем соединения с Германией и мечтавшим о своей маленькой, но свободной Австрии…

* * *

За час разговора с майором я многое поняла. Мы были жертвами мести, глупой, ненужной мести маленького человека.

Незадолго до конца войны полковой врач Варяга, д-р Дурнев, бывший подсоветский, предвидевший конец войны, выдачи и расправы, потерял нервы. Он стал молчалив, угрюм и на все расспросы отвечал: — Пора уходить!

— Совсем уходить! — говорил он мрачно. — Боюсь мук.

Д-р Дурнев застрелился. Его похоронили на люблянском кладбище со всеми почестями. Одни его осуждали, другие даже втихомолку завидовали его решительности. Но полк не мог быть без доктора, и вскоре к нам прибыл молодой, красивый поручик, бывший военнопленный, с немецкими документами, подтверждавшими его положение военного врача.

С нами в Австрию пришел и полковой лазарет полка, с больными и ранеными, этот врач К., сестры и санитары.

Расквартированные русские части получали кое-какие продукты питания, медикаменты и бензин для автомобилей у англичан. Русский корпус получал для себя, а Варяг и казаки из Нуссберга принимали вместе. От нас был делегирован и снабжен всеми полномочиями именно этот врач. Казалось, что автомобиль Красного Креста меньше всего рискует попасть в руки советчиков и титовцев, все еще довольно свободно разгуливавших по Каринтии. Итак, за всеми этими благами в Клагенфурт, в Виллах и в Фельдкирхен ездил врач К. с санитарами. К тому времени мы были уже почти три месяца в плену. Осмотрелись. Точно знали, сколько гороха, фасоли, сухого молока, сухого «эрзатц» сыра, сахара, чая, хлеба и пр. получали корпусники, сколько они выдавали женщинам и детям. У нас всегда был недостаток. Люди голодали. Выловили и съели всех раков в речушке, зарезали всех слабых лошадей, которые, не имея овса и питаясь только травой, болели и пропадали. Жить только на грибах и землянике было трудно. Продавать нечего. Странно нам было и то, что Варяг получал несравнимо мало бензина, и движение наших машин было затруднено.

Заинтересовались и (слухами земля полнится) узнали, что доктор подобрал себе людей среди санитаров и шоферов и обтяпал с ними дело. Получив продукты и горючее, он гнал машины в Виллах, где, при помощи «одной знакомой» (которая и оказалась брюнеткой, обвинившей меня в злодеяниях), снял склад, где прятал сахар, муку, молоко и другие ценные предметы в виде медикаментов, а также целые бочки бензина. Продавать это он еще не спешил. Хотел собрать запас, чтобы хватило на всю братву, и ему остался куш побольше, и, загнав одним махом, разделить деньги и бежать в Германию, Италию, куда попало, в хорошем штатском костюме, с купленными документами и полным валюты бумажником.

Тогда, в те летние месяцы 1945 года, недостаток чувствовался во всем. Гражданское население жило черным рынком. Затруднений в том, чтобы сбыть утаенные вещи, эта компания не встретила бы. Узнав об этой «комбинации», майор Г. Г., являвшийся старшим в нашем расположении, вызвал к себе врача и, в присутствии майора О. и моем, разругал его, добавив, что ему известно место склада утаенного провианта.

Это было вечером 6-го августа. Майор, сказав врачу, что, кроме презрения и отвращения, он к нему ничего не питает, добавил, что ему противно жаловаться англичанам и показывать, что в наших рядах есть воры, которые крадут хлеб изо рта голодающих женщин, детей и своих боевых товарищей. Врач буквально валялся в ногах и умолял простить. Ему было предложено до 9-го августа, т. е. не дольше, как через 48 часов, привезти из Виллаха все утаенное и сдать в штаб и после этого, получив документы об отпуске из части, уйти на положение беженца в уже сформировавшиеся лагеря для Ди-Пи.

Весь понедельник, 7-го, доктор пролежал в своей палатке, сообщив майору, что на следующий день он поедет и на большом грузовике привезет все спрятанное. 8-го августа, взяв двух санитаров и шофера Бориса Ч., моего, как я считала, верного спутника во всех моих путешествиях, он поехал «за продуктами». Обратно они не вернулись. Вместо них приехали офицер и сержанты Эф-Эс-Эс и брюнеточка, которая, как оказалось, познакомившись с врачом К., научила его всем комбинациям, и привезли ордер на арест майора Г. Г, и меня.

Майор Г. Г. прекрасно говорил по-английски. Из обрывков разговоров он сразу же представил себе полную картину. Врач К. и его дама сердца не желали расстаться с награбленным. Они предпочли доносом удалить возможных обвинителей и свести их обвинения на степень якобы личной мести. Око за око — зуб за зуб. Трюк удался. Но через каких-нибудь шесть месяцев и без нас была открыта вся история, и оба доносчика и утаителя сели на скамью подсудимых, а затем в тюрьму. Однако, это не меняло дела, как не меняло и то, что в течение первых же двух недель нашего пребывания в тюрьме в Фельдкирхене, была на все сто процентов установлена ложность доноса. Судьба наша уже была запечатана, и мы должны были по ее воле пройти неожиданный стаж в жизни.

* * *

Четырнадцать лет, конечно, стерли многие острые углы. Сегодня невозможно вспомнить все, тогда казавшиеся важными, подробности. Я не могу, во всяком случае, назвать наше положение в тюрьме Эф-Эс-Эс тяжелым. Ежедневно из Нуссберга на «Тришке» приезжали майор О., сестра Л. Г., капитан Г. А., фельдфебель О., и раз навестил нас иеромонах о. Адам. Мне подарили маленький, порванный молитвенник. В нем была вся всенощная, литургия, акафисты и молитвы на разные случаи, до отходной включительно. Нам привозили еду: грибы в соусе из «эрзатц» сыра, немного тушеной конины и свежие ягоды. Папиросы нам давали эф-эс-эсовцы. Дважды в день Грунднигг выводил нас на прогулку. Мы могли гулять вдвоем, разговаривая, или сидеть на ящике на солнце. Вечером, когда англичане уходили на ужин, Францл давал нам возможность посидеть вместе и поболтать. Ежедневно нас вызывали на допрос, который продолжался час-два. Нам говорили приятные вещи, даже одобряли нашу борьбу против красных. Однако, на вопросы, когда же мы вернемся в Нуссберг, отделывались неопределенными фразами. С нас взяли слово, что мы не будем стремиться к побегу, пригрозив, что, прежде всего, нас сразу же поймают, а затем это отзовется тяжело на остальных офицеров в Тигринге и Нуссберге.

С остальными арестантами мы не встречались. Несмотря на все свое добродушие, Грунднигг очень строго следил за этим. Мы знали, что в остальных камерах, уже не одиночных, сидят арестованные немцы, главным образом, офицеры африканского корпуса генерала Роммеля, какой-то старый черногорец (почему он туда попал, мы никогда не узнали). Отдельно держались уголовники — спекулянты черной биржи.

Однажды нас оставили одних с посетителями в «приемной», пустой комнате, в которой было всего два стула и скамья. Англичанин-сержант вышел. Прошел час. В тюрьме раздался звонок — обед. Мы не хотели делать неприятностей Францлу и вышли. Коридор был пуст. Стукнули в двери канцелярий Эф-Эс-Эс. Молчание. Дверь в тюремное помещение и ведущая к ней решетка тоже были заперты. Один выход был… на улицу. Мы сошли по ступенькам в подъезд и вышли на улицу, где покорно стоял «Тришка» и…