Егор Кастинг - СтремгLOVE

• Название: СтремгLOVE
• Автор: Егор Кастинг
• Жанр: Современная проза

«СтремгLOVE». Книга написана для женщин - но мужчиной, который понимает их и часто любит порой больше, чем себя.

Однако любовь имеет границы, у нее есть начало и конец, и даже огромное чувство не вечно. Оно все равно проходит, несмотря ни на что, но изменяет жизнь до неузнаваемости - ПОСЛЕ уже невозможно жить так, как ДО, мир становится другим.

То, что остается после чувства, важнее самого чувства.

Иногда для всех лучше, чтобы все кончилось.

Она уезжает опять на войну, а он ждет ее в тылу и отдается своим слабостям. Она рискует жизнью, совершает подвиги, он же ждет ее. «Жди меня, и я вернусь » Вернется ли она? Если вернется, какой будет их встреча? Если нет, как он будет жить дальше? Любовь - и стыд, и позор, и болезнь. И может быть, смерть.

---

Егор КАСТИНГ СтремгLOVE Дамский роман: Энциклопедия русской жизни

Толстой в «Анне Карениной» говорит, что Вронский, неудачно опустившись в седле, сломал хребет своей лошади. Сомневаюсь. Седло так устроено, что хребта не касается.

Сергей Мамонтов «Походы и кони» (записки белого офицера) Paris, YMCA PRESS

Все сюжетные линии и персонажи вымышлены. Всякое сходство с реальными людьми случайно.

Нескромное предисловие

Рукопись этой книжки всучил мне один мой знакомый, очень начинающий автор, который решил прикрыться легким праздничным псевдонимом Егор Кастинг. Он просил меня это все прочесть, и я прочел, хоть меня уже и достали начинающие писатели, если б вы знали до какой степени. В свое время я неосторожно назвался издателем, люди это поняли превратно и потянулись ко мне не столько даже с рукописями, сколько с идеями: а давай ты напишешь то-то или, как вариант – давай мы вместе напишем. Их, надо полагать, вдохновил успех четырехтомника «ЯщикЪ водки», который мы сделали с известным писателем Альфредом Кохом. Я давно устал объяснять, что писал «ЯщикЪ» не один, что Алик честно наговорил на диктофон свою часть диалога и собственноручно набил на компьютере свои персональные, довольно объемные комментарии. Забавно, что за процессом нашего творчества очень, как позже выяснилось, неравнодушно наблюдал наш товарищ и собутыльник Валера Гринберг, который впоследствии, скрывшись под прозрачным, тоже неплохим псевдонимом Зеленогорский, с моего благословения и, более того, под моим давлением (хотя теперь столько людей объявляют себя его первооткрывателями!) написал и издал книжку любовной лирики в прозе «В лесу было накурено».

Так вот, прочтя текст Кастинга, я сперва захотел было вернуть его автору. По крайней мере на доработку. Ты, читатель, лучше любого автора знаешь, как легко можно при желании обосрать вообще все. Вот, дескать, композиция рыхловата, образы не так уж чтоб прописаны, глубины не хватает, идеи слабоватые; начало, середина и конец не очень четко очерчены. К чему бы, значит, еще придраться? Что касается описания редакционной жизни, то, я как старый репортер... вообще воздержусь тут от комментариев, – можно?

Значит, сначала мне захотелось придраться, но после стало стыдно – ну как можно сегодня лезть к людям с такими придирками? Ну, кто вот так сейчас сидит прописывает? Какой-нибудь Лев Толстой, который переписывал тексты по 14 раз, – пример ничуть не лучший для подражания, чем тот парень, который высекал тексты в камне. Сейчас другое: все бегом, бегом, и так сойдет. В общем, не стал я издеваться над человеком. Я, напротив, ему еще сказал спасибо за то, что его книжка – это: а) не так называемый, тьфу, иронический детектив; б) не поток сознания насчет того, что с вечера все перепились, ездили по клубам и добавляли, дико завидуя миллионерам, а потом все перетрахались и утром не помнят, кто кому дал, – это у нас уже mainstream; в) что это не постмодернизм; г) и не про говно.

Кроме того, меня вот еще что тронуло. Наш обычный теперешний писатель большей частью просто самовыражается, пишет о своем, легком и знакомом, возделывает свою старую грядку, рисует свой маленький обрывок большой картинки, создает фрагменты пазла не беря на себя даже такого труда, как придумывание истории с началом, серединой и концом, – и никто не посмел, не отважился окинуть взглядом все полотно целиком. Эта ниша так и стояла пустая. Пока Кастинг, наглый дилетант, на нее не посягнул...

В общем, я решил принять книгу такой, какая она есть (что и вам советую). Я ее разве только чуть причесал, так, легко прошелся по тексту усталой рукой. Всего только произвел сокращения, выкинув из рукописи кучу хлама (прости, брателло!), поменял кое-что местами и поправил уж совсем непростительное. Ну, вставил десяток-другой фраз, вписал какие-то куски, без которых повествование совсем уж разваливалось, – я сделал с книгой то, что обычно делается с газетным или журнальным текстом. Я просто помог товарищу, ну, пусть даже и не бескорыстно, и мне в голову не приходило ставить свое имя в титры, но Кастинг продолжал свои мольбы и ссылался на Пушкина, который тиснул же повести Белкина, и ничего. Я долго отказывался, он настаивал, и потом, рассудив, что мне все равно, а ему это надо для чего-то, согласился.

Господь с ним. Я после думал об этом курьезе... Сперва вспомнил байку про скульптора, который «всего лишь» отсекает лишнее от глыбы мрамора. А после мне в голову пришла и старая шутка про то, что обезьяна, если заставить ее миллион лет подряд колотить по клавишам, среди прочего непременно набьет полное собрание сочинений, к примеру Шекспира... Которое – вот в чем загвоздка – кто-то же должен отыскать и распознать в кучах исписанной бумаги. Кстати, не забыть бы спросить у знающих людей: может, вообще вся литература так и делается?

Поди знай...

Настало время хоть как-то, не тревожа анонимности, представить автора этой книги. Мы познакомились когда-то в буфете одного СМИ, он приходил в редакцию скандалить из-за якобы порочащей его заметки, а после – навещать одну веселую репортершу из моих подчиненных. Он сидел в углу и терпеливо ждал, когда она закончит работу. После шофер вез их куда-то прожигать жизнь... Девица сумела произвести на него впечатление, отблески которого подсвечивают книгу. После дела у Кастинга пошли совсем плохо (и про это тоже он написал), а дальше он снова пришел в себя. Эта встряска – внезапное чувство и настолько же неожиданная потеря денег (ни то ни другое, к счастью, не навечно) – навела его на мысль, что этот мир хрупок и настолько туманен, что описать его целиком в финансовых терминах не представляется возможным! Он поставил себе задачу найти слова для описания новой стороны жизни. Куда ни кинь, оставалось ему одно: засесть за прозу. Подавшись в начинающие сочинители, Кастинг по неопытности обратился ко мне за помощью. Я решил поддержать новое дарование... Из множества предложений о сотрудничестве, которые начали на меня сыпаться после «Ящика водки», я выбрал вот это, с дамским романом. В основном из-за жанра. Как выяснилось случайно на какой-то пьянке, независимо друг от друга мы с Кастингом пришли к одному выводу: писать для мужчин – бесполезная трата времени. Женщины и в этом смысле предпочтительнее. Читательницы снисходительны, они будут вчитываться в строки и следить за развитием любовных отношений, искренне переживать за лениво набросанных ходульных персонажей. Какие-нибудь учительницы в пыльных южных городках так и вовсе заплачут над этими беспорядочными и зачастую бессмысленными страницами – заплачут от полноты чувств, каких еще поищи в их бедном быту. Поплакав счастливыми слезами, они будут слать авторам прочувствованные письма. Вот для них, собственно, и есть смысл сочинять... И кто против них читатели-мужчины? Они лишь лениво перелистнут пяток страниц и будут холодно, через губу, рассуждать про незнание автором чеченских реалий или там тонкостей редакционной жизни, которым рецензенты-журналисты начнут высокомерно учить начинающего писателя... Сочинять для мужчин – труд весьма неблагодарный. Им надо конкретно знать, кто кого убил и где бабки, кто кому вставил пистон и каковы результаты меряния приборами. Спрашивается, стоит ли ради таких ленивых и бесчувственных людей корпеть ночами за письменным столом?

Кастинг – давайте уж будем называть его так – страшно переживает, ему небезразлично, что скажут люди по поводу прочитанного. Смутно припоминаю, что и я был подвержен похожим волнениям, когда в 1973 году прогулял школу и поехал в редакцию газеты «Макеевский рабочий» предлагать какой-то свой бледный вымученный текст. Господи, сколько ж с тех пор воды утекло! Но я остался все тем же бесхитростным провинциальным сочинителем. Разве только переместился с одной периферии на другую, с окраины СССР – на проселок русской культуры, который вьется в сторонке от хайвеев белой цивилизации...

Игорь Свинаренко

РS. Не буду лукавить – солидную литературную премию за этот текст, ну или за какой-то из следующих, это непринципиально – мы с Кастингом намерены взять, причем не позже 2008 года. Понимаю, найдутся люди, которым хотелось бы как-то иначе распорядиться премией, но, увы, вслед за кем-то из великих я могу только повторить: «Других писателей у меня для вас нет. Нету! Я предлагаю вам лучшее из того, что попало мне под руку».

Памятник Пушкину

Нечистое серое северное небо, жесткий ветер, битые тротуары, щедро смазанные жидкой черной грязью, какой полны русские города, тоска в глазах прохожих, из которых, может, не все дождутся летнего теплого солнца, – все было, как всегда, об это время года.

– Красота нужна для того, чтоб легче было преодолеть брезгливость перед чужим незнакомым телом – с его жидкостями, запахами, изъянами, прыщами какими-нибудь или там бородавками... И молодость – она ровно для того же. Как этого нет – так и не хочется ничего, а как есть – не можешь остановиться. Это да, с одной стороны. И еще... Забыл, совсем забыл – что ж я еще думал такое? А! Да. Про мою натуру. Что ж за натура такая! Я не прав. Я как на что подсяду, так потом уж никогда с этого не ссаживаюсь. И вот оно так копится себе и копится. Да я уже от этого просто устал. А ну вдруг теперь еще на кого западу? Страшно даже такое представить. Так же можно запутаться во всем этом, надорваться и вообще помереть досрочно, с опережением графика, и попасть в пекло буквально поперед батьки. Нельзя ли все же как-то понизить градус, чтоб было уже интересно, но все еще в моей власти, под моим контролем? – вяло говорил себе Доктор, идя по расстрельному кафельному, с низким потолком подземному коридору, какие встречаются в мрачных нездоровых местах, где люди не живут. Уже брезжил слабый свет, значит, скоро будет выход наверх. И точно: вот они, ступеньки, поднимаешься – а там, считай, упрешься в позеленевшего от холода бронзового истукана. Вот – всю жизнь человек мечтал сбежать из этой страны и больше в нее никогда не возвращаться, а не пустили его и убили совсем молоденьким, руками киллера-гастролера. И вот теперь покойный стоит в самой середине не сильно любимого государства и еще, может, тыщу лет будет так стоять против своей воли; никто ж не спрашивал его.