Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные.

• Название: Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные.
• Автор: Константин Радов
• Жанр: Научная Фантастика

АИ-мемуары. Может ли обыкновенный человек изменить мир, даже если найдет точку опоры?

---

Во всяком случае, два года занятий контрабандой и мелким разбоем в медитерранских водах не представляли в глазах царя серьезного проступка. Скорее наоборот, шли в заслугу - вроде успешного экзамена. Разбивали-то турецких подданных. Во время будущей войны такой опыт несомненно пригодится. Затруднение оказалось лишь в том, что Луку и его корабль не могли найти: я, грешным делом, начал подумывать, что они погибли или попали в плен к магометанам.

Отсутствие самых опытных моряков было особенно обидно в момент, когда на два корабля, во всем подобных 'Януарию', требовались команды. 'Св. Зосима' и 'Св. Савватий', почти готовые накануне моего ареста, долго потом стояли на баженинской верфи без рангоута. Мокли под дождем, рассыхались под солнцем, мерзли под снегом - и вот теперь, по внесении мною недоплаченных денег, были окончены и переданы приказчикам торговой компании.

Однако людей с великим трудом хватило на одно судно.

Необученные крестьяне, привлеченные верным куском хлеба, имелись в избытке - но они, по опыту, не должны составлять более половины состава. Иначе трудности плавания становятся чрезмерными. Лишившись теперь возможности обращаться к царю напрямую, я попытался зайти через генерал-адмирала.

- Федор Матвеевич, ведомо мне о неувязках с выплатой жалованья по флоту. Не сочтет ли государь уместным в мирное время передавать часть матросов и морских офицеров на торговые суда - с тем, чтобы при угрозе войны оные моряки возвращались по первому зову?

- Александр Иваныч, в спокойное время - может, и сочтет. Только Бог весть, когда сего спокойствия дождемся. С английским королем отношения хуже некуда, чуть не война. С турками - тоже на грани. А сколько народу довелось на Волгу и в Астрахань услать, лучше не спрашивай. Оставь надежду, у меня кругом некомплект.

Так что по весне соловецкие чудотворцы разлучились: из Архангельска в Лондон, а оттуда в Петербург ушел один 'Зосима'. 'Савватий' же остался в порту, чтобы неспешно набрать и обучить команду.

Эти трудности, связанные с ростом коммерческих оборотов, благополучной картины в общем не портили. Но почему-то, чем лучше шли дела, тем меньше было мира в моей душе. Еще недавно для счастья хватало сознания, что остался жив и на свободе. Теперь вольный воздух перестал пьянить - и наступило похмелье. Днем дела отвлекали, но по ночам становилось так тоскливо, что впору завыть на луну. Волчатины переел, что ли?

Чужеродность моя в санкт-петербургском обществе стала не просто заметна, а прямо разительна. Совсем обойтись без посещения города не удавалось, но я ограничил поездки в столицу сухим деловым визитированием необходимых персон. Большинство остальных делали вид, что незнакомы - а возможно, чистосердечно меня не замечали. В этих кругах человек, утративший расположение государя, никому не интересен. Даже деньги не придадут ему вес.

Взамен простые мужики на улицах часто узнавали мою карету и кланялись - бывало, что и по-старинному, в ноги. Популярность объяснялась просто. Предмет ссоры с государем, повлекшей мою опалу, не составлял тайны - да и как удержать солдата, чтоб не рассказал приятелю? Через три дня историю знала вся гвардия, через неделю - весь Петербург. Передавали из уст в уста с украшениями, с пиитическими вольностями в духе народных сказок: персонаж, сотворенный народной молвой, мало походил на оригинал. Он, скорее, отвечал извечной крестьянской мечте иметь защитника от 'злых бояр' у царского трона. Сия химера причиняла много неудобств. Из самых безнадежных дыр земли русской потянулись ко мне просители. Такое порой рассказывали - спаси Христос! И чем я мог им помочь? Превратить свое сердце в ночной горшок для слива народного горя? Притомившись объяснять, что потерял всякий вес в государстве, разыскал отставного подьячего-крючкотвора и назначил ему от себя жалованье за то, чтобы служил путеводителем крестьян по кругам канцелярского ада. Как ни странно, он принял службу с охотой: вероятно, рассчитывал перед смертью искупить грехи, не потратив на подкуп небесного воинства ни алтына - наоборот, еще заработав на добрых делах.

Этим и ограничилась помощь. Ни в коем случае не стоило идти на поводу у мужиков, навязывающих мне должность заступника. Не стоило хотя бы затем, что сие угрожало сделать графа Читтанова центром кристаллизации общего недовольства - а недовольных Петром было достаточно во всех сословиях. Наивно думать, что подобная конспирация могла ускользнуть от взгляда Тайной канцелярии.

Если б я мог немедля распрощаться с этой печальной страной - то непременно так бы и сделал. Но начинать в Европе с нуля, на пустом месте? Года не те. Пока достигнешь нужных степеней богатства, жизнь кончится. Надо потерпеть несколько лет. Следовать неукоснительно плану - и деньги вскорости, с будущего лета, начнут плавно перетекать в Англию. Точнее - в Уэльс, на берег Бристольского залива, где пора начинать плести третий узел гигантской сети для уловления золота, наряду с Приладожьем и Уралом. Лондон не годится: там пришлось бы вступить в соперничество с компанией Кроули - при очевидных преимуществах на стороне любезного друга Джона. К тому же коммерция западного побережья больше ориентирована в сторону Вест-Индии, которая меня как раз и интересует.

Увидит Петр, что не пропаду без его службы! Отнять у Меншикова наворованное и выпереть за границу - на что бы он сгодился? Ну, случись война, может, приняли бы кавалерийским полковником. А по мирному времени - разве только в лакеи, благодаря росту и стати. И то до первой покражи.

Обида на царя отчасти умерялась тем, что мое любимое детище, богородицкую ландмилицию, он разорять не спешил. Полагаю, булавинский бунт ему был памятен - а здесь не какие-то воровские казаки: двадцатитысячный корпус, обученный правильному строю. Стоило хорошенько подумать, прежде чем ущемлять военных поселенцев. Тем более, в Азове не обреталось людей, в достаточной мере облеченных царским доверием. Федор Матвеевич Апраксин давно уже числился правителем губернии лишь номинально, вице-губернатор Колычев был отозван и подозреваем в присвоении семисот тысяч казенных рублей, а сменивший его Петр Измайлов, обер-комендант крепости Осеред, по молодости да неопытности мог и дров наломать.

Понятно, что в таких обстоятельствах надлежало послать ревизора с обширными полномочиями. Только кого? Вельможи высших рангов покидать столицу не любят: возраст к путешествиям не располагает, вдобавок на каждом целый Монблан многоразличных государственных обязанностей, которые не бросишь. Надежные люди из молодых тоже все при деле - да и не так их много, сказать по совести. Первоначально сия комиссия была сказана Ягужинскому - но Павел Иванович уже достаточно завельможничался, чтобы найти способ таковую беду избыть. Потом праздновали победу над Швецией, потом в Персию ходили... Только по возвращении из похода государь вспомнил, что собирался ревизовать сделанное мною на юге, и послал бригадира Александра Румянцева, принадлежащего к самому ближнему его кругу. Мужья царских метресс - почти члены семьи.

Раньше в России был обычай - в знак особой милости царь жаловал боярину шубу со своего плеча. Петр завел новый: стал жаловать б...й с царского, кхм... В общем, амбициозным и небрезгливым офицерам открылись блестящие возможности для карьеры. Справедливости ради, следует заметить, что девки все были отменные: крепкого телосложения и бойкого нрава. У Петра в этом смысле здоровый, не испорченный цивилизацией, вкус.

Волокита с ревизией сыграла в мою пользу. Когда Александр Иванович приехал на линию, тучи с турецкой стороны сгустились такие, что возвращать воинских людей в холопство не решился бы и самый алчный помещик. А ведь всего за полгода многие думали, что Персия как спелый плод свалится прямо в руки! Князь Борис Куракин писал царю из Гааги: '...великая слава имени вашего еще превзошла в высший тот градус, что никоторому монарху чрез многие секули могли приписать. Правда же желюзия не убавляется от многих потенций, но паче умножается о великой потенции Вашего Величества; но что могут делать? Токмо пациенцию иметь'.

Переломным пунктом стало убиение князя Александра Бековича Черкасского. Сей крещеный кабардинский княжич, из аманатов, воспитанный наравне с родными детьми в семье Голицыных, был одно время вице-губернатором казанским, а потом возглавил новосозданную Астраханскую губернию. Главная должность его состояла в укреплении русского влияния по обе стороны Каспийского моря - здесь он добыл для царя немалые авантажи. Сразу по окончании турецкой войны Петр поручил Александру Бековичу войти в коммуникацию с Хивой, и только набег Бахты-Гирея, вкупе с открывшейся среди калмыков шатостью, заставил отложить до лучшего времени безумный поход. Уняли ногаев и калмыков - начались междоусобия в Кабарде. Можно спорить, насколько уместно было применять русские войска для истребления кровников рода Бекмурзиных - но имейте в виду, что князь совершенно потерял бы уважение соплеменников, если б не вмешался в пользу родни. О подданстве кабардинцев пришлось бы забыть.