Александр Грин - Том 4. Алые паруса. Романы

• Название: Том 4. Алые паруса. Романы
• Автор: Александр Грин
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-280-02046-Х, 5-280-01609-8

В четвертый том Собрания сочинений А.С. Грина вошли произведения крупной формы: феерия «Алые паруса», романы «Блистающий мир», «Золотая цепь», «Сокровище африканских гор», хорошо известные читателю.

Впервые публикуется по автографу 1926 года «Мотылек медной иглы» — начало коллективного романа «Большие пожары», печатавшегося в «Огоньке» в 1927 году.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

— Теперь, — заметил американец, — вы приобрели преданного слугу, вроде моего Селима. Позовем вашего Цаупере. Я не думаю сегодня писать, поэтому пусть он расскажет нам свои похождения.

Цаупере явился; колодки на его шее уже не было, ее разбили носильщики. Прежде всего он попросил табаку и стал курить, затем, сев на землю, сказал:

— Я из Удоэ, там. — Он показал рукой на юг. — Наша деревня большая, там бывает торг и приходит много народу. Два раза солнце перешло землю, а моя жена Мзута не возвращалась; она пошла просить соли. Я пошел искать Мзуту, и встретил ее, и побил, потому что она дала за соль клык. Потом мы сели, это было уже близко от нашей деревни, и ели соль. Она много съела. Я хотел отнять, как услышал стрельбу, и оба мы забыли о соли. «Подождем идти, — сказала Мзута. — Надо узнать». Я велел ей сидеть, а сам пополз к деревне и посмотрел. На улице лежало много убитых, все были наши. Вдруг снова начали стрелять. Я увидел арабов. Они бегали как ящерицы, махали ружьями и сгоняли народ. Скоро появились колодки и цепи. Наших стали заковывать, они плакали и кричали, а разбойники били по головам и плечам кнутами. Мое сердце перестало биться, музунгу, когда я увидел это. Я лежал и боялся, как вдруг к моей голове из куста выглянула еще голова: это был Ииоки, мой дядя. «Я убежал, — сказал он. — Ты тоже спрячься. Там пришел Сулейман бен-Назиб и триста человек с ним». — «Горе нам!» — сказал я и тут услышал позади шорох — то подползла Мзута. Мы стали горевать и советоваться, что нам делать, как вдруг будто мне в уши — пуф, пуф, два ружья сразу, и Мзута упала мертвая. Тут же на нас наскочило пять арабов и связали Ииоки и меня. Я молчал, так как уши их закрыты для нас. Я подумал: «Что будет дальше?» Ииоки громко кричал, потом плюнул и попал в глаз арабу. Тогда другой араб отрубил голову Ииоки, толкнул ее ногой и сказал: «Так будет всем непокорным». Мне было жаль Мзуту, но я тогда не мог плакать.

Меня сковали с другими, потом арабы зажгли деревню. Мы пошли через горы и с гор оглянулись: много позади было дыма, и он звал нас назад. Нам не сказали, куда мы идем, и нам было уже все равно. Я раньше не был рабом; но один старик был рабом в Габоне, на западе, и дорогой рассказал, как жил там. Он был у фанов. Фаны — большое племя колдунов. Работа тяжелая, но можно освободиться. «Как?» — спросил я. «Если тебе надоела цепь и ты устал — скажи смотрителю. Он даст бутылку рома. Ты выпьешь ром и будешь пьяный, веселый. Тогда фан ударит тебя по голове палицей и разобьет череп.» Я тоже сказал, что не буду работать, но мне не разбили голову, а позвали к старикам, потому что я хорошо находил воду и где говорил: «Ройте!» — там был колодец. Старшины не убили меня, а приказали работать. Я работал три дня, потом убежал. Два года я шел домой, не знал, так ли я иду. Однажды встретил я лесного человека (гориллу), а ты знаешь, что он может говорить, но не хочет, чтобы его не сделали рабом. Но мне он сказал: «Ты ходишь кругом. Иди прямо на скалы, там будет ручей, потом маленькая, потом большая река. Когда будет большая река, иди на восток». Я пошел так и был дома.

Он не говорил больше, а мне стало еще хуже, и я стал думать, как убежать. Много из нас умерло дорогой. Половина умерла. Я не захворал. Я шел еще долго, когда увидел веселого белого музунгу. Музунгу бросил мне ножик белых, где был гвоздь, которым можно пилить. Ночью я лег на цепь и пилил ее, пока из пальцев не пошла кровь и цепь сломалась. Гиены перестали выть, когда я допилил вторую цепь; скоро утро. Я выполз и побежал. Никто не увидел меня.

Рассказчик картинно жестикулировал и смеялся, говоря это; он уже забыл свои страдания.

Гент сказал:

— Выпей, Цаупере, стакан водки.

Негр жадно проглотил угощение. Глаза его заблистали, широкое лицо маслено улыбалось. Затем он взял руку Гента, положил себе на голову и, пробормотав: «Цаупере твой раб, музунгу!» — скрылся в палатку носильщиков.

Скоро Гент имел случай убедиться в заботливой преданности этого человека. Кстати сказать, он был очень силен, так что таскал поклажу шутя. Однажды после долгого перехода в болотистой местности сапоги путешественников так потрескались и набухли, что все — Шау, Фаркугар, Стэнли и Гент — шли босиком, бросив обувь на повозку. Вечером, как всегда, носильщики разбирали палатки. Гент вместе со Стэнли хотел войти в свой шатер. Гент шел впереди. Вдруг Цаупере, неотлучно сопровождавший его особу, припал к земле и, отстранив Гента, вытащил из земли несколько заостренных щепочек, верхние концы которых были покрыты чем-то густым и темным, вроде дегтя.

— Смотри, музунгу, и ты, толстый музунгу (так называли негры Стэнли), смотрите! Здесь был ваш враг! Вот — смерть! — Он протягивал к ним таинственные щепочки, закатывая глаза и корчась, как в смертных судорогах.

— Вот так бывает, — продолжал Цаупере. — Человек ступит, ранит ногу и умрет прежде, чем вспомнит, как звали его отца!

Гент понюхал отравленный конец предательской щепки. Неизвестное вещество издавало удушливый терпкий запах, но сами щепочки не были вырезаны ножом, и это ввело путешественников в сомнение.

— Может быть, щепки случайно попали в землю, Цаупере, — сказал Стэнли.

— Случайно?.. Смотри, музунгу! — Взволнованный Цаупере сбегал к повозке, где лежали связанные куры, и, взяв одну, уколол затрепыхавшуюся птицу в голень. — Смотри: больше не живет.

Он опустил жертву опыта к ногам Гента. Курица слабо закричала, дернула головой и вытянулась. Она была мертва.

Путешественники, несмотря на жару, почувствовали неприятный холод.

Гент ласково потрепал Цаупере по плечу.

— Спасибо, друг, — сказал он, — я не забуду этого.

— Цаупере твой раб, — просто ответил негр, — он будет служить музунгу.

— Надо скрыть это от людей, — сказал Стэнли. — Ты, Цаупере, никому не говори о щепках. Я думаю, — обратился он к Генту, — что излишняя болтовня нам вредна. Пагасисы суеверны и могут принять покушение как указание на «неугодность» нашего путешествия кому-то… там. Ихнему дьяволу.

— Да, — согласился Гент.

После этого случая несколько дней прошло тихо в путешествии по гористой местности, пока караван не остановился на берегу озера Угомбо. Озерные берега сплошь заросли камышами и тростником, с широкими тропами, по которым проходили на водопой гиппопотамы, буйволы, жирафы, зебры и антилопы. В спокойной воде плавали черные лебеди, утки; на кочках стояли великаны — огромные, толстоклювые и зобатые создания, так странно напоминающие белых факельщиков, с их длинными фалдами; по отмелям сновали розовые ибисы, резко кричали цапли; пронзительные крики туканов — птиц с гребенчатыми каменными наростами на крепких клювах — временами врывались в хор птичьего гомона; по кустарнику ворковали дикие голуби, певуче свистали кулики, описывая над водой ровные и быстрые линии. Здесь караван простоял два дня, и на этой стоянке выяснились взаимные отношения между Фаркугаром, Шау — с одной, и Стэнли — с другой стороны.

IX. Урок вежливости

Фаркугар был сварлив, зол, капризен и избалован. Над ним все смеялись — так он был беспомощен и требователен. Ему услуживали несколько человек, и он ругал их отборными выражениями, достойными отбросов острога. Кроме того, Фаркугар жестоко бил своего повара; ездил, не слезая с седла, благодаря чему прикончил трех ослов, не вынесших его беспокойной тяжести. Будучи начальником третьего каравана, он истратил до соединения с караваном Стэнли столько бус, проволоки и материи, что всего этого при нормальном расходе хватило бы на три месяца. Он вечно баловал себя, покупая дичь, пальмовое пиво, масло, гусей и кур, яйца и фрукты, причем платил с бестолковой щедростью. Конвойные были так напуганы припадками его бешенства, что боялись к нему подходить.

Вдобавок ко всему этому его поразила странная болезнь; нечто вроде водянки, соединенной с перемежающейся лихорадкой. Он стал совершенно невыносимым, хотя с Шау в последнее время ладил, чувствуя в экс-моряке родную душу, обиженную деспотизмом американца. По поводу этого деспотизма надо сказать, что только благодаря железной настойчивости и необходимой суровости Стэнли смог достигнуть цели. Слабость погубила бы его вернее пули, выпущенной в упор.

— Фаркугар разорит нас, — сказал утром Стэнли Генту. — Он уморит всех ослов и растратит еще несколько тюков. Я хочу оставить его в попутной деревне до выздоровления, снабдив на несколько месяцев товаром, чтобы не умер с голода. На обратном пути я возьму его с собой. Кстати, приходите позавтракать. Я позвал их обоих: Шау тоже нуждается в хорошей проповеди.

Солнце стояло еще низко над горизонтом, заглядывая в палатку, когда Селим принес и расставил завтрак: куски жареной козлятины, горячие оладьи, тушеную печенку и крепкий вареный с сахаром кофе. Стэнли развивал Генту свой взгляд на происхождение озера Угомбо. Дело в том, что вокруг озера местность на много миль обнаруживала слой раковичной трухи и фосфоритов. Стэнли предполагал поэтому, что Угомбо — остаток огромного внутреннего озера.