Игорь Федорцов - Камень, брошенный богом

• Название: Камень, брошенный богом
• Автор: Игорь Федорцов
• Жанр: Фэнтези

По мотивам прочитанной макулатуры и просмотренных киноподелок…

---

— Вырвемся в Тиар, толи еще будет! — пообещал я Маршалси. В качестве закуски я выбрал персик. Ворсистый бок фрукта приятно шершавил язык.

— Я думал, ты забыл, — усмехнулся Маршалси, прицеливаясь ко второй бутылке.

— Война всего лишь развлечение, говорят в Гюнце, — задумчиво и назидательно произнес я, отчиняя "Гальдернскую пастушку", — а возложенные обязанности святой долг. — И приложился к горлышку.

— Святости в тебе, что в дворняге королевской крови, — не принял моего афоризма Маршалси и допил оставленную мной долю в бутылке. — Хорош, думаю. Путь долгий. Времени мало.

Идальго пожал мне руку и направился к черному ходу. В дверях попросил.

— Извинись за меня перед сеньорой Монной.

— Договорились, — махнул я ему.

Толкаться на кухне без особой нужды моему благородию не личило. Похапав с тарелки творожников, шугнув котейку с лежанки, хлопнул по сдобной корме повариху, я отправился на прежнее место ссылки, в библиотечное кресло. Но не тут то было! По дороге меня перехватил Арно и доложил, Мое Сиятельство ожидают к трапезе. Повздыхав и поматюкавшись, облегчая сердце, я бы предпочел отдельный столик, отправился осчастливить своим присутствием заждавшихся домочадцев.

Как в кино про крестного отца, близкие Гонзаговского семейства собрались за общим столом. Жена, родственница, любовница, маркиза из столицы, заполошный бард с мандолиной и парочка неприятно знакомых псов. Я прокрался мимо Душегуба и Людоеда и занял полагающее место во главе кампании. По правую руку согласно этикету хорошего дома оказались: Югоне в декольтированном робе; Амадеус юный и умытый; и Душегуб, положивший слюнявую морду на скатерть. По левую: в белом, что невеста, Валери; в прозрачных кружевах, Монна; Бона в синем бархате; и Людоед, в шерсти и блохах, тянущийся розовым языком к тарелке с поросенком в молочной подливке.

Пока я усаживался, тетушка Монна не сводила с меня вопрошающего взгляда. Её щеки попеременно краснели, розовели, покрывались болезненной бледностью, а в глазах то вспыхивали искорки негодования, то нежные огоньки печали и тоски.

— Сеньора Монна, — обратился я к томящейся неизвестностью матроне, — сеньор Маршалси просит извинить его за отсутствие. Обстановка потребовала срочно покинуть Эль Гураб.

Сеньора Монна молча кивнула, принимая извинения, и потянулась к плечистой бутыли "Альджернон Дук". На такой подвиг даже я бы не решился. В емкости не меньше полведра.

Замешкавшийся слуга, опередил тетушку, хотя подозреваю, она управилась и без него, и налил ей в кубок мистель55. Насколько можно судить по густоте цвета, жидкость содержала просто убийственный градус.

Я подал знак слугам накладывать присутствующим харч по тарелкам и наполнять бокалы и кубки славным вином. Конечно не таким славным как мистель "Альджернон Дук", а гораздо легче.

— Вы еще не покончили с вашим Бергом? — спросила меня между первым и вторым куском маркиза Де Лоак.

— Увы, недруги не всякий раз попадаются на дороге и позволяют себя убить, — бодрячком ответил я, наблюдая, как ловко сеньора выковыривает глаз из запеченной рыбины.

— Как вам это удалось? — любопытствовала Югоне, наколов рыбье око на зуб вилки.

— Стащить хваленный баттардо? — "не вник" в смысл вопроса я.

— Да нет же, — надула губки на мою непонятливость Югоне, — поразить Ренескюра.

— Если бы знал, милая маркиза, непременно стал давать платные уроки, — позволил я себе легкую пикировку. — Наверное, мою руку направило небесное проведение.

— Вы обманываете меня, граф, — рассмеялась Югоне.

До чего симпатично она выглядела! Зря я ей позволил покинуть меня, там на кордоне. Могло ведь что-нибудь и случиться. Чувствуете смысл последнего слова?!!

— Никогда не обманываю женщин, — заявил я со всей серьезность. — Но и правды не говорю.

Маркиза рассмеялась вновь, и её смех мне понравился.

Расслабившись за рюмкой и беседой, я удостоил вниманием сидящих слева. Супруга Гонзаго была непроницаема в чувствах и мыслях. Монна самозабвенно топила тоску в вине, Бона недобро косилась на меня, а Людоед многообещающе подмигивал желтым глазом.

Забудем прошлое! Брось свининки и я променяю подол этой курвы на шпоры твоих сапог! — сулился пес.

Что ж так дешево, — уничижил я "Иуду" в собачьей шкуре.

Не пожрешь пару деньков, скинешь себе цену, — оправдывал измену хвостатый ренегат.

Я перевел взгляд на маркизу. Не совсем конечно на нее. Декольте её темно-вишневого платья, в жемчужной вышивке порадовало глаз. Опережая аморальную мысль, сразу переключился на барда. Несчастный рифмоплет ничего не ел, не пил, сидел как на иголках, выжидая, когда ему позволят сразить нас вокалом и стихом.

— Амадеус, — обратился я к страдавшему песняру. — Будь любезен, исполни для наших прекрасных сеньор несколько своих сочинений.

Бард воспрянул, как богатырь от пригоршни живой водицы. Он отставил нетронутую тарелку подальше и отодвинулся от стола.

— Если будет дозволено, я исполню цикл баллад, посвященный нашему походу к Эшби и Луибассу, — начал с преамбулы служитель муз. — Исполняется впервые. Надеюсь на вашу снисходительность, сеньора Валери. Как мне отрекомендовал сеньор Вирх… граф, ваше мнение как доброй поклонницы поэзии мне важно услышать.

— Начинай, начинай, Амадеус, — поторопил я барда, избегая испытывающего взгляда Валери. Оно и понятно, откуда Гонзаго знать любит его жена поэзию или нет.

Бард запел. Про топот копыт, звон стали и женские глаза в слезах. От его музицирование сеньора Монна, кажется, абсолютно протрезвела. Когда дело дошло до тягот войны, ран и умирания, тетушкины глаза, само собой наполнились соленой влагой. Чудесные исцеления, возвращение и встречи вызвали у Монны легкое всхлипывание.

— Ваше исполнение весьма приятно, — скромно похвалила Валери, ждущего барда.

— Соглашусь с тобой, дорогая, — поддержала её Югоне. — Только, пожалуй, слишком много печали.

— Такова, правда, войны, — глубокомысленно заметил Амадеус, раскрасневшийся от счастья.

— По мне ничего особенного, — подвязалась к разговору Бона. Как же! Она не могла не добавить в бочку меда свой плевок дегтя. — Так поют на каждой ярмарке.

— Вы, сеньора Бона ничего не понимаете, — встала горой за поэта тетушка Монна. — Петь одно, а выражать чувства посредствам музыки и слов совсем другое.

— О чем вы? Какие чувства, милейшая сеньора Монна, — зашипела рассерженной кошкой Бона. — Пусть он лучше споет, как они обошлись с обозом. С сеньоритами Лузой, Валидией и Кариной.

Откуда стерва все знает, — вспыхнул от злости я, — найду блядского стукача — вздерну!

— Кто эти сеньориты, — обратилась ко мне за разъяснениями Югоне.

— Сеньору Эберж интересуют нравы и быт походных маркитанток, — скривился я с брезгливой гримасой. Футы-нуты непотребство, какое. — Что я тебе говорил, — напомнил я барду свое предупреждение и поторопил, — Продолжай!

— Позвольте, я исполню еще несколько баллад, — дополнительно попросил разрешения у дам (вот бабский угодник!) Амадеус. — Исключительно лирических и посвященных особам имена, которых не имею права озвучить.

Я махнул рукой. Давай валяй!

Бард спел. Героиню первой баллады я узнал без труда. Моя сказка о Жанне Д" Арк начинала новую жизнь. Вторая повествовала о прекрасной молочнице, отравившей из ревности возлюбленного молочным пудингом. Третья рассказывала об уродливой тюремщице, позволившей невольнику бежать, в обмен на ласки.

— Женщина воительница? Нонсенс! — категорично заявила Бона. — У нас этим занимаются жрицы Святой Кабиры, но не благородные сеньориты.

Маркиза так же высказала сомнения по поводу последней баллады.

— Признайтесь, милый Амадеус вы придумали сюжет.

Амадеус, раскрасневшийся от волнений, ждал приговора Валери.

— Право я не знаю, — боролась с собой супруга Гонзаго. Ей не хотелось огорчать барда, и в то же время она не особо верила в правдивость историй56.

— Смею заверить, моя фантазия при написании баллад была скромна, — оправдывался Амадеус, не ожидавший единодушного недоверия своих слушательниц.

Знай, перед кем мечешь бисер, сынок! — втихую посмеивался я.

Бард раскраснелся и, по-моему, был близок к апоплексическому удару. Пришлось заступиться за несчастного стихослагателя.