Александр Пушкин - Старые годы

• Название: Старые годы
• Автор: Александр Пушкин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1989

На первую половину XIX века приходился расцвет русской исторической прозы, и в центре внимания сочинителей оказалась эпоха Петра I. В настоящем сборнике собраны произведения, воскрешающие величественный облик преобразователя России и наиболее увлекательные сюжеты отечественной истории начали XVIII века Все эти сочинения пользовались большим успехом у современников и до сих пор сохранили свое художественное и познавательное значение.

Составление и подготовка текста А. Рогинского.

---

Уехали. Варвара Сергеевна бросилась в образную и, упав пред иконами на колени, слезно благодарила святых угодников и заступников за спасение Володи от службы. А Володя — поминай как звали, набекренил меховую шапочку да на конюшню. Управляющий, дворецкий, дядька, буфетчик, старший конюх, ключник и многие другие дворовые чины с разных сторон опрометью бежали на конюшню на случай могущих последовать приказаний от лица Володимера Степаныча. На прилавке лежал связанный Иван и разговаривал с конюхами.

— Фомич! — сказал Володя управляющему, — где у нас нынче острог?

— А в старом амбаре. Там в окно не пролезешь.

— А кто из конюхов вчера приставал к Палашке, когда я спал после обеда?

— Ерема! — отвечал Фомич.

— Вяжи его!

Связали.

— А кто стучал ономнясь в окно к пряхам, когда я там был с Ефремычем?

— Сергей, истопник!

— Вяжи его! А кто еще на неделе провинился?

— Да Андрюшка, что на псарне, украл в Татарской слободе молодого кобеля для твоей милости. Татаре приходили жаловаться Варваре Сергеевне. Барыня сказала, что без твой милости она не порешит такого большого дела!

— Много она смыслит. Поди-ка, Фомич, свяжи Андрюшку: зачем не украл он и чалой суки? А я ему еще три раза наказывал: кобеля и суку. Поди же, Фомич, всех свяжи, да в острог, а завтра всех четырех отвези в Кострому прямо в воеводскую канцелярию. Завтра в провинции некрутов принимают.

— В солдаты! — завопил Иван, рванувшись так, что чуть было веревки не разлетелись.

— В солдаты! — сказал со смехом Володя. — Завтра ты уже не мой, так сегодня рассчитаемся. Эй, ты, конюх, плетей!

— Не бей его, Володимер Степаныч, — сказал Фомич тихо Володе, — не бей, а то неравно его в провинции не примут.

— Ну, будь по-твоему! — сказал Володя, отходя с досадой. — А жаль! Сам было хотел силы попробовать, руку приложить, на водку ему прикинуть. А где Домна, Ефремыч?

— Как указать изволил — в чулочницах! — отвечал Ефремыч, и все отправились на задний двор.

III. ЗАДНИЙ ДВОР

Задний двор был истинный содом в древнем, допетровском быту дворян наших. Здесь развращалось молодое дворянство с издетства, без особенного усилия, так, неприметно, исподволь. Здесь почерпались те предрассудки, которых доныне еще вполне не могли искоренить воля Петра Великого и просвещение. Развратная от совместного сожительства дворовая челядь на перерыв старалась угождать всем наклонностям своих молодых господ, будущих властителей, творила в них новые и грязные вожделения, зарождала суеверия и холопские предрассудки, воспитывала, пестовала порок по глупому невежеству, не из расчета, потому что из тех же наклонностей образовалась домашняя тирания, какую едва ли представляет история. Из этих, так сказать, частных недостатков общественной жизни на старой Руси рождались те огромные политические пороки, с которыми трудно было ладить самим, великим духом и силою, государям нашим. Только внимательно рассматривая общественный быт средних времен нашего отечества, мы можем объяснить себе характер и существо боярских смут в истории нашей, тогда только мы можем уразуметь важность, сложность и действительность боярских происков и некоторым образом измерить величие и мудрость государей, разрушивших эту новую гидру. Во время, нами описываемое, домашний быт дворян наших был разбит, разрушен, но только в столице да указах. Москва, эта огромная губерния, как тогда ее и называли, боролась с новым порядком. Провинции, то есть главные города и уезды, с смущенным сердцем слышали об нем, как о зловещей комете, обещающей горе и несчастие. Сравнивали нововведения с нашествием татар, повиновались указам, как татарским вооруженным сборщикам податей, время свое называли черным годом и веровали, что этот черный год минет скоро и прежний порядок восстановится,

И задний двор в уездах оставался фламандской копией с сералей восточных богачей. На огромной кухне в больших котлах повара числом шесть варили кушанья для стола господского и многочисленной челяди. Весело было на кухне? Беспрестанно гости: то пряха, то швея, то чулочница, то постельная, то ткачиха, то прачка, то конюх, то псарь, то комнатный, то верховой слуга, уж кто-нибудь, а верно есть гость на кухне. Двенадцать судомоек от нечего делать шептались с парнями у дверей кухни. Наконец, садовник с учениками и работниками, окончив вечерние работы, вышел из сада; сторожа ударили палками в деревянные доски, и, откуда ни возьмись, кухня наполнилась псарями, конюхами, сокольничими и всякого рода и звания дворовыми людьми Варвары Сергеевны. Последней вошла новопоступившая в придворный штат чулочница Домна. Никто на нее не обращал никакого внимания. Определения стали так часты во дворе Варвары Сергеевны с тех пор, как Владимир Степанович разлюбил горничную девушку Парашку, что почти не проходило недели без умножения девичьего штата новым субъектом. В кухне и поварне едва разместилась дворня и, захватив деревянные ложки и ломти хлеба, стала хлебать щи, расставленные во многих местах в муравленых мисах.

— Что ты это, Доня, не ешь! — сказал старый конюх. — Ведь это не поможет. Себя только истомишь понапрасну. Барин дело повершил. Другого конца не будет.

— Не хочется, старик, — отвечала Домна, подперлась локотком и пригорюнилась. — Что-то мой Иван теперь делает? — подумала Домна вслух, и Палашка, швея, обрадовалась, раскраснелась и засмеялась:

— Что делает? Крыс в старом амбаре ловит. Бедный! Ей-то знатно будет спать, а ему-то каково.

— Да, — сказал старый конюх, — ты это знаешь, Палашка, ты ведь швея, а с чулочницами спишь!

— От иного подальше, от другого поближе, — отвечала Палашка с нахальным смехом и ударила ложкой по лбу старого конюха. — И такие дураки мимо наших окон не ходи! Да и спишь вволю. Барыня в наши хоромы не смей носа показать.

— Уж и не смей!

— Вестимо, не смей! Барыня было раз с бессонницы пошла с Парашей по двору бродить, Видно, Парашка со злости на нас навела. Барыня на крыльцо, а барин из своего окна как прикрикнет: «Куды ты! Тебе что за дело, иди спать, а я за людьми и сам досмотрю».

— И что ж барыня?

— Да что барыня. Говорит: «Спасибо тебе, Володя, что ты за хозяйством так смотришь!»

— Скажет она ему завтра «спасибо», — прервал конюх, поглаживая седую бороду, — как узнает, что он лучших трех парней да Ивана из Кудиновки в солдаты отдал.

— В солдаты! — закричала Домна, как полоумная.

— Смирно! — закричал поварчук. — Барин идет!

Люди поднялись из-за стола, и в сопровождении первых чинов своего двора вошел Володя.

— Домна! Поди-тка сюда, — сказал Володя, остано-вясь в дверях.

— А на что тебе?

— Поди, узнаешь.

— Не пойду.

— Так поведут.

Домна встала так решительно, так непринужденно, что все изумились, и вышла на небольшой грязный дворик за Володей.

— Ну, Доня! Я тебя велел в комнаты взять. Видишь, какой я добрый! Ну, поцелуй же меня.

Домна оттолкнула его и пустилась бежать к главным хоромам. Володя гнался за нею. Напрасно. Она вбежала в спальню, где с полдюжины девок раздевали Варвару Сергеевну.

— Воры! Разбойники! — закричала она и схватила подушку.

— Твой сын вор! Твой сын разбойник! — кричала Домна, упав перед постелью Варвары Сергеевны. — Помилуй! Матушка барыня! Не выдавай моего Ивана в солдаты, жениха моего, жизнь мою! Руки на себя наложу, вот-те Христос, а сыну твоему не дамся!

— Что ты там городишь, бестия! — закричала Варвара Сергеевна, оправясь и швырнув в Домну подушкой.

— Ну что, Володя съел тебя, что ли? Ну, говори, что он с тобою сделал?

— Да, что сделал? Цаловаться лез!

— Велика беда! Да что он, взрослый, что ли? Уж и девушки поцеловать не может, и пошутить ребенку нельзя! Так на что он и барин, и помещик, коли уж и своих тронуть неволя! Экая развратница! Чай, при любовнике пристал! Видишь, откуда стыду научилась, мерзавка! В солдаты его, в солдаты, благо нужно. Дам я ему на дворе у меня развратничать!

Вбежал Володя. Варвара Сергеевна еще больше разгорячилась:

— Чего же ты это смотришь, Володя! И ночью от этих беспутных покою нет. Тьфу ты, нечисть какая! Вон ее, со двора долой, а любовника в солдаты! Слышишь, Володя, в солдаты! Завтра же пошли в провинцию. Прочь, с глаз долой, негодная!

Домна встала. Через двери поклонилась образам, сказала с каким-то неопределенным чувством:

— Прости и заступи, Господи! — и бросилась из комнаты.

— Лови ее! Лови! — закричал Володя и побежал за нею в погоню.

Рано поутру на другой день рекруты были сданы, сто рублей на богадельню заплачены. Управляющий воротился из провинции, но Володя не возвращался. Он отправился с Ефремычем и со всеми верховыми в погоню за Домной. Едва к ночи приехал он, и то с пустыми руками. Утомленный, он бросился на постель, разослав всех слуг искать Домну. Перед утром на дворе под окнами Володи кто-то сказал: «Нашли!»