Джузеппе Д’Агата - Америка о’кей

• Название: Америка о’кей
• Автор: Джузеппе Д’Агата
• Издательство: Радуга
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1987

Актуальность нового произведения известного итальянского прозаика и драматурга — в резко критическом изображении современного капитализма как символа бездуховности, невежества и насилия.

В многоплановую реалистическую структуру романа автор вплетает элементы социальной фантастики, помогающие ему создать острый, политически ангажированный памфлет.

---

— Дрянь, сволочь!

Машина молчит. Не ропщет.

Троица подходит к папе (с великим благоговением).

— Эдуард, — тихо говорит государственный секретарь.

— Ммммм.

Что должно означать: да не морочьте вы голову, ух, не мешайте нам с Иоанном любезничать.

— Извини, Эдуард, — не унимается Марк, — так сказать, дела обстоят не ахти.

Ему вторит Матфей:

— Прямо-таки из рук вон.

— Темпы производства неминуемо снизятся, — подливает масла в огонь Лука.

Эдуард недовольно поднимает брови и вопросительно смотрит на своего Иоанна.

— Ммм. Ммм?

Иоанн кивает.

— Отлично. — И тут же, насупившись, машет головой. — Прошу тебя, Эдуард, не впутывай ты меня в эти дела.

Ах ты!

Эдуард не оставляет без внимания просьбу Иоанна:

— Верно, верно.

Разговор, похоже, окончен, но теперь уже я подаю голос: «Хм», дабы привлечь внимание двух — ух! — голубков (беленькие, что тот, что другой) к кардиналам.

Каковые, по-моему, имеют сказать нечто серьезное, и меня интересует, что именно.

— Так вот, — с расстановкой говорит Марк. — Если мы, так сказать, не примем незамедлительные меры, наш экономический план может провалиться.

Матфей бормочет, не выпуская изо рта сигары:

— Этого ни в коем случае нельзя допустить, о’кей?

Эдуард думает — несколько секунд, затем говорит (решительно) «ммм» на ухо верному Иоанну (красавчику).

Божий глас схватывает на лету.

— Отлично. Папа хочет знать, сколько фунтов на душу населения?

Лука с готовностью отвечает:

— Пятилетним планом предусмотрено на четвертый, то есть на нынешний, год выбрасывание каждым гражданином в среднем по сорок фунтов мусора в день.

Матфей размахивает перфолентой с данными компьютера. Губы, обхватившие сигару, ууу, горестно сжаты.

— О’кей. А у нас и по двадцать пять не выходит.

— Верно, верно. Скверно, скверно. Ммм.

— Отлично, — переводит Иоанн. — Папа говорит, что с подобным положением мириться нельзя.

Кардиналы начинают шептаться. Но для моего привычного уха (ха-ха-ха) явственно каждое слово в их разговоре.

Марк предлагает сделать ставку (ух ты) на форсированное потребление готового платья.

Матфей, напротив, ратует за продовольственные товары. Включая стиральные порошки. Ишь ты.

Лука — поборник просвещения.

— Книги, книги и еще раз книги, — настаивает он, и при этом бородка у него дрожит. — Минимум по семь с половиной штук на человека ежедневно. Книг можно покупать бесконечно много, все равно никому и в голову не придет собирать библиотеку.

Поняли, друзья? Каждый гнет свою линию.

Так всегда. О да!

Вечно одно и то же. Всяк дует в свою дуду.

У-у! У-у! У-у!

Папа прикрыл глаза: думает. Наконец он вверяет долгожданное «ммм» Иоанну.

— Отлично, — радостным голосом произносит красавчик, бросив на папу (моего отца) восхищенно-влюбленный взгляд. — День отказа. Эдуард считает, что торжества в честь основания нашей церкви, церкви отказа, следует отметить грандиозным почином — Днем отказа. Потрясающе. В этот день все граждане сделают исключительно большие покупки. Рекордсменов ждут медали, дипломы и призы. Все на штурм рекордов; магазины, где прилавки опустеют раньше, получат премии — разумеется, товарами.

— О’кей, хорошая идея, — поддерживает Марк. — Мы еще шире вовлечем народ в разные конкурсы, обрушим на него новые диаграммы, цифры (очки), товары по льготным ценам. Так сказать, массированный удар.

— Наш Эдуард всегда на высоте положения, — подпевает Лука.

А, то-то же! Эдуард — мой отец. Ооо!

Матфей, пожевав, одобрительно выплевывает кусок сигары.

— День отказа. Недурно звучит, думаю, понравилось бы даже противникам, еретикам, раскольникам. Если бы они у нас были, ихихихи, ахахахаха. О’кей. Для производства это будет как глоток кислорода, и-и-и. И веру укрепит.

Ну разве не молодец наш защитник культа? А? По-моему, Матфея можно пощадить, ууу, у меня пока что нет оснований для его ликвидации.

Тому, кто стремится к власти, здравый смысл подсказывает: врагов следует безжалостно (беспощадно) убирать. Это истина.

А?

Слышатся звуки трубы.

О!

У!

Уже?

Нет чтобы завтра.

Лука прислушивается.

— Это войска возвращаются из Европы.

Матфей бросает в воздух шляпу.

— Ууу, ту-ру-ру! Трубы трубят победу!

— Скорее, — торопит Марк. — Бежим встречать победителя. Так сказать.

Кардиналы убегают, и одновременно в тронный зал, запыхавшись — уф, — влетает Маргарита. Папская жена.

Моя мать.

Послушайте ее. Послушайте.

— Эдуард, это наш сын Георг. Он возвращается с победой.

— Браво, браво.

Скучным тоном.

Маргарита воздевает руки с переплетенными пальцами.

— Мои молитвы защитили его.

Эге. Иоанн смотрит на Эдуарда.

— Георг вернулся, — говорит он шепотом. — Лучше мне не мозолить ему глаза. А?

— Ммм, — отвечает (кисло) Эдуард.

Иоанн улыбается.

— Отлично. Я остаюсь. Только ведь и он будет мне завидовать — не меньше других. Я его боюсь.

Эдуард мотает головой — дескать, не бойся.

— Мммм.

— Как хочешь, — ласково (о-о-о!) отвечает Иоанн. — Располагай мною по своему усмотрению. Я был и остаюсь младенчески чист и невинен. Отлично.

Маргарита начинает проявлять назойливость:

— А ты что не идешь встречать нашего сына?

— Ммм.

Ворчливое мычание Эдуарда, всегда неохотно отрывающего зад от трона, если только это не связано с тем, чтобы отправиться спать, обращено (ох ты!) к жене.

— Отлично, — без запинки расшифровывает Иоанн. — Он сказал: «Маргарита, пошла вон!»

О! Ого!

Пора. Я должен действовать. Сам не знаю — как.

Но немедленно. Сию минуту, у-у!

Колченогий Ричард.

Безмозглый Ричард.

Трусливый Ричард.

Ух!

Коварный Ричард.

Ах!

Мрачный Ричард.

Ричард без страха и упрека — а, то-то же!

9

Я крадучись — ооо! — обхожу вокруг колонны.

Выйдя на открытое место (на свет), сталкиваюсь с отцом. Опирающимся на руку Иоанна.

Мать притворяется, будто меня не замечает. И-и-и, и это в двух шагах! Ах, просто она игнорирует мое присутствие.

Отец при виде меня мрачнеет.

Он недоволен и сердито бросает мне:

— Мммммм.

Иоанн — у! — усердно переводит:

— Отлично. Ты же знаешь, аббат Йоркский, что не должен выходить из своих комнат. Безмозглый слизняк.

Сказать ему?

У, я это вычитал в одной книге.

Нет, все-таки скажу.

— Сучий сын!

Ага, сказал.

Рыча, Эдуард отвешивает мне оплеуху. Ух, от которой я лечу на пол.

Вот это затрещина, люди!

Зато — охохо — она питает мою ненависть.

Подогревает ее.

Умножает.

Мне больно. Я беспомощно барахтаюсь, перекатываясь на горбу. Ууу!

Оба голубка ушли. Маргарита собирается последовать за ними.

— Мать!

Она останавливается, не оборачиваясь. Маргарита.

— Чего тебе?

— Помоги подняться.

— Некогда. Я должна обнять Георга. Первая, раньше всех.

Эх!

Я усиленно (отчаянно) болтаю конечностями. Будто опрокинутый на спину паук.

— Я тоже твой сын.

Протягивая мне руку, она старается не смотреть на меня.

— С ним-то мне повезло.

— Ну да, а со мной вышла осечка. (Ай, ай, ай!) Скажи, мать, это правда, что я родился преждевременно?

— Беременность была неблагополучная, я тебе говорила.

— Опля! Значит, как выкидыш я нормальный, а?

— Перестань меня мучить, Ричард.

Я парирую. Молниеносно.

— Ты хочешь сказать, что Ричард действует тебе на нервы? — ору я. — Так бы и говорила! А мучиться предоставь мне!

О-о, обратите внимание, друзья: я начинаю огрызаться.

Ату!

— Муки оставь мне, я ни с кем не намерен их делить. Будь проклят день, когда ты меня зачала. Какой это был день?

— Не помню.

— Может, у тебя не было пустовки?

— К сожалению, как раз была. И-и, иначе бы ничего не вышло.

Ах!

— Тебе бы надо слезы лить, Маргарита.

— Э-э, это почему же?

— Полюбуйся, какого красавца сына ты произвела на свет. Мне и то за тебя стыдно. Охохо.

— Я не виновата.

— Виноваты твои хромосомы. И гнилые хромосомы отца.

— Не хули земного бога. Хромосомы у меня в порядке. И у твоего отца тоже. Ведь родили же мы после тебя Георга — само совершенство.

У-у, увы, я не сразу (не вдруг) нахожу, что на это сказать.

Опираясь на короткую ногу, я описываю другой ногой круг, будто циркулем. Это должно помочь мне углубиться — с целью выбора — в чащу (ухохихэхах) восклицаний, теснящихся в моем голове.

Вместо этого я должен выкапывать, выуживать, извлекать на свет слова.

Без них в исторический момент не обойтись.

И только (о-о!) ненависть может служить ведром, способным поднять их из колодца моего мозга, моего интеллекта.