Марк Твен - По экватору

• Название: По экватору
• Автор: Марк Твен
• Жанр: Классическая проза

Блог XIX века. Непосредственные впечатления типичного американца от заурядных, казалось бы, сценок повседневной жизни обитателей Австралии, Индии и Южной Африки сменяются глубокими размышлениями по поводу давно канувших в лету исторических событий; он откровенно высмеивает отвергаемые его натурой обычаи современной жизни, восхищается красотой древних легенд, оспаривает разумность проверенных жизнью стереотипов поведения и даже законов. Но в каждой строчке повествования чувствуется свежесть восприятия, мастерство литератора, своеобразный юмор и неуемная энергия.

(Перевод с англ. под ред. Е.Кабалевской.)

---

— Я намерен в ближайшие два месяца заработать сто тысяч фунтов для вас и столько же для себя.

— Ну и ну... Никогда не слыхал ничего подобного... садитесь. Любопытно... Вы чем-то... да, чем-то меня заинтересовали... именно заинтересовали... И вовсе не нашим предложением, оно тут ни при чем... нет, не оно меня привлекает, тут что-то другое, я сам еще толком не знаю что; должно быть, что-то в вас самом, вы сами по себе. И да... опять же из чистого любопытства... если я верно понял, вы хотели бы занять...

— Я сказал: «намерен».

— Извините, вы в самом деле так сказали. Я думал вы оговорились... не учли истинного значения слова.

— Нет, как раз учел.

— Н-да, должен вам сказать... погодите, я немного похожу по комнате, у меня какой-то ералаш в голове. А вы, кажется, совершенно спокойны. («Этот парень безусловно не сумасшедший, а насчет исключительной личности... что ж... может быть, даже весьма исключительная».) Н-да, кажется, меня теперь уже ничем не удивишь! Шпарьте, не стесняйтесь! Так что же вы надумали?

— Скупить весь настриг шерсти — поставка через два месяца.

— Всю шерсть?

— Всю.

— Н-да, вы все-таки ухитрились меня еще раз удивить. Что вы говорите! Вам известно, во что станет вся шерсть?

— Два с половиной миллиона фунтов стерлингов... может быть, немного больше.

— Подсчет у вас, во всяком случае, верный. А вам известно, сколько надо наличными, чтобы через два месяца вся шерсть была наша?

— Те самые сто тысяч фунтов, за которыми я пришел.

— Опять верно. Н-да, хотел бы я, чтоб они у вас были... просто чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Ну а если бы они у вас были, как бы вы с ними поступили?

— В два месяца превращу их в двести тысяч фунтов.

— Вы хотите сказать — могли бы превратить, если бы...

— Я сказал: «превращу».

— Черт возьми, вы в самом деле сказали «превращу»! Выражаетесь вы точно, ничего не скажешь, точнее быть не может. Погодите, дайте сообразить! Ведь точность речи означает трезвость ума. Клянусь честью, у вас и в самом деле есть веские, с вашей точки зрения, основания ворваться сюда с этим сумасбродным планом скупить для продажи шерсть целой колонии. Выкладывайте, меня уже ничем не проймешь — я закалился, если так можно выразиться. Почему вы собираетесь скупить всю шерсть и почему вы надеетесь выручить за нее такие деньги? То есть какие у нас основания полагать...

— Я не полагаю — я знаю.

— Опять ясно. Откуда же вы знаете?

— Франция объявила Германии войну, и в Лондоне цена нa шерсть поднялась на четырнадцать процентов и продолжает подниматься.

— Aх, вот как? Теперь-то вы попались, голубчик! Видно, думали убить меня своей новостью, думали, я вскочу как ужаленный? Так нет же — как видите, я совершенно спокоен. И по очень простой причине: я только что прочел утреннюю газету. Вот, можете взглянуть. Пятьдесят дней как из Лондона, прибыла вчера в одиннадцать вечера самым быстроходным судном. Вот они, все новости, — черным по белому. Нигде и намека нет на войну, а что касается шерсти, так это самый завалящий товар на английском рынке. Теперь ваша очередь вскакивать... Что же вы сидите? Почему вы сидите так невозмутимо, когда...

— Потому что у меня новости более свежие.

— Более свежие? Ну, знаете... да ведь пароход всего пятьдесят дней как из Лондона...

— Мои новости десятидневной давности.

— Да вы что, Мюнхгаузен? Нет, вы только послушайте, что говорит этот безумец! Где вы их взяли?

— В брюхе акулы.

— Ну, это уж слишком! Вот наглость! Полицию сюда, тащите ружье... поднимите на ноги весь город! Сумасшедшие всего мира вырвались на свободу в лице этого...

— Сядьте! И возьмите себя в руки. Что толку волноваться? Разве я волнуюсь? Волноваться совершенно ни к чему. Успеете выдумать всякие нелепицы насчет меня и моего рассудка потом, если у меня не окажется доказательств.

— О, простите, тысячу раз прошу прощения! Мне бы следовало сгореть со стыда — ведь это такой пустяк: подумаешь, что стоит послать в Англию акулу за биржевым бюллетенем!..

— Как ваше имя, сир?

— Эндрю. Что вы там строчите?

— Одну минутку. Насчет акулы... и еще кое-что. Десять строчек. Вот и все. Подпишите.

— Вы очень любезны. Благодарю вас. Позвольте-ка, тут написано... написано... скажите пожалуйста, это любопытно! Что... что такое?! Докажите это, и я тут же выложу деньги, удвою сумму, если понадобится, и разделю барыш пополам — ровно пополам. Вот, возьмите — подписано. Выполняйте обещание. Покажите мне этот самый лондонский «Таймс» десятидневной давности.

— Извольте... а вот вам и пуговицы и записная книжка человека, которого проглотила акула. Проглотила в Темзе, вне всякого сомнения. Вы увидите, что последняя запись сделана в Лондоне и помечена тем же числом, что и «Таймс»: «Per conseguentz der Kriegeserklarung, reise ich heute nach Deutschland ab, auf dapich mein Leben auf dem Altar meines Landeslegen mag». Написано на чистейшем немецком языке и означает, что по случаю объявления войны эта верноподданная душа в тот же день отбывает в Германию, чтобы положить жизнь на алтарь отечества. Он и в самом деле отбыл, бедняга, — только его тут же сцапала акула.

— Жаль человека. Однако всему свой час, успеем еще его оплакать. Теперь у нас более неотложные дела. Я пойду в контору и потихоньку запущу машину, начну закупать шерсть. Это поднимет настроение нашим париям — ненадолго, разумеется, Впрочем, в этом мире все недолговечно. Через два месяца, когда им придется поставлять товар, у них глаза на лоб полезут. Однако всему свой час, оплачем их заодно с тем беднягой. Идемте, я отведу вас к своему портному. Как, вы сказали, вас зовут?

— Сесиль Роде.

— Сразу не запомнишь. Но ничего, живы будете — привыкнем. Есть три категории людей: люди Заурядные, Исключительные и Сумасшедшие. Вас я причисляю к Исключительным, и будь что будет.

— Сделка состоялась, и молодой человек получил свой первый в жизни куш.

Жителям Сиднея следовало бы остерегаться акул, но почему-то они их по остерегаются. По воскресным дням молодежь уплывает на лодках в море, и порой оно все усеяно маленькими парусами. Когда бесшабашные юноши уж очень разойдутся, какое-нибудь суденышко невзначай опрокинется, а бывает — лодку и нарочно перевернут забавы ради... хотя кругом акулы и только того и ждут. Молодые люди тут же влезают в лодку... а случается, и не все успевают. Подобные драмы здесь далеко не редкость. Когда я был в Сиднее, случилось, что на реке Параматта, в самом ее устье, из лодки вывалился юноша и стал звать на помощь. Юноша из другой лодки прыгнул за борт — спасать его от стаи акул; однако акулы в два счета расправились с обоими.

Правительство платит премию на каждую пойманную акулу; ради этой премии рыбак насаживает на крючок или кладет в сеть кусок доброй баранины; весть об этом быстро распространяется, и на даровое угощение устремляются акулы всего Тихого океана. Недалек день, когда акулий промысел станет одним из самых доходных в этой колонии.

Глава XIV. УДИВИТЕЛЬНОЕ СОПЕРНИЧЕСТВО ДВУХ КОЛОНИЙ

Если хочешь заслужить одобрение людей — поступай справедливо и старайся изо всех сил; но собственное одобрение стоит сотни чужих, а как его заслужить — никто не знает.

Новый календарь Простофили Вильсона

В мае, еще в Нью-Йорке, я серьезно заболел; потом я чувствовал себя сносно восемьдесят два дня, хотя и не совсем оправился; на Тихом океане я снова заболел. Заболел я опять и в Сиднее, однако уже после того как совершил несколько чудесных прогулок и прочитал несколько лекций. Этот последний приступ лишил меня возможности посетить Квинсленд — врачи не советовали мне ехать на север, в более жаркий климат.

Итак, мы двинулись к югу, отклоняясь несколько на запад, и семнадцать часов ехали по железной дороге до Мельбурна, столицы колонии Виктория, — юного шестидесятилетнего города с полумиллионным населением. На карте расстояние казалось небольшим, но в такой огромной стране, как Австралия, наше представление о расстояниях путается. Сама по себе колония Виктория на карте кажется крохотной — всего с какое-нибудь графство, — а ведь она примерно такой же величины, как Англия, Шотландия и Уэльс вместе взятые, или же, если взять другое сравнение, она ровно в восемьдесят раз больше Род-Айленда и лишь втрое меньше штата Техас.

Виктория, — за исключением Мельбурна, — по-видимому, собственность горстки скваттеров, у каждого из которых овцеводческая ферма величиной с Род-Айленд. К такому выводу приходишь, как послушаешь, что говорят крутом; однако по размаху производства шерсти она намного уступает Новому Южному Уэльсу. Климат Виктории благоприятен и для других важных отраслей экономики — таких, как выращивание пшеницы и виноделие.

Мы выехали из Сиднея днем, часа в четыре. Поезд напоминал американский, ибо спальное купе было на редкость удобное; к тому же вагон был новый, чистый и красивый — ничуть не похожий на европейские. Тем не менее багаж взвесили и с нас взяли за лишний вес. Это уже было по-европейски. По-европейски — и хлопотно. Всякая мелочь на железной дороге, которая доставляет хлопоты, честно говоря, производит впечатление европейской.