Михаил Геллер - Утопия у власти

• Название: Утопия у власти
• Автор: Михаил Геллер
• Издательство: Издательство «МИК»
• Жанр: История
• Год: 2000
• ISBN: 5-87902-004-5

«Утопия у власти», систематизированное, исчерпывающее и фундаментальное исследование новой и новейшей истории России. Настоящая книга — первое московское издание, история СССР, написанная свободно, без всякой цензуры.

---

Первыми результатами новой экономической политики было ухудшение положения рабочего класса, класса-гегемона, как любили называть его агитаторы. Рабочие, по еще не изжитой дореволюционной привычке, бастуют, добиваясь улучшения положения. Сталин, выступая 2 декабря 1923 года перед московскими коммунистами, говорит о «волне брожения и забастовок, прокатившейся по некоторым районам республики в августе этого года». Но рабочие бастовали и в 1921, и в 1922 году. В «Смоленском архиве» приводятся многочисленные донесения агентов ГПУ о недовольстве рабочих мизерной зарплатой, задержкой ее выдачи, нехваткой продуктов и их дороговизной, о забастовках на заводах, мастерских, железных дорогах. Смоленские чекисты объясняли забастовки происками анархистов. В Москве виновниками объявили меньшевиков. Заметка о забастовках в типографии Высшего военного редакционного совета, опубликованная «Правдой», была озаглавлена: «Необходимо дать бой меньшевикам». Рабочие, — говорилось в заметке, — «плетутся за меньшевиками. «Забастовки» в «меньшевистской крепости» вспыхивают очень часто. Чуть что: несвоевременная выплата жалованья или другая какая-либо ненормальность (а их, к сожалению, в 27 типографии немало) и меньшевикам открывается широкое поле «деятельности». Автор заметки, подписавшийся «Алеша Упрямый», не предлагает устранить «ненормальности», он настаивает на необходимости покончить с «гнусной работой меньшевиков». А. Шляпников рассказал на Одиннадцатом съезде, что забастовки рабочих Златоуста и Брянска объявили делом рук монархистов». В забастовках виноваты были все: анархисты, меньшевики, монархисты, но, прежде всего — рабочие. На Одиннадцатом съезде Ленин теоретически обосновал вину российского пролетариата, заявив, что поскольку в Советской республике «разрушена крупная капиталистическая промышленность, поскольку фабрики и заводы стали, пролетариат исчез». Ленин не останавливается перед ревизией Маркса. Маркс, правда, писал, что на фабрики и заводы идет настоящий пролетариат, и это было правильно на протяжении 500 лет для «капитализма в целом», но, заявляет Ленин, «для России теперешней это неверно». Ленину вторит на том же съезде Зиновьев, утверждающий: «Рабочий класс в силу перипетий революции, деклассирован». Александр Шляпников говорит, обращаясь к Ленину: «Разрешите поздравить вас, что вы являетесь авангардом несуществующего класса...» Шляпников предлагал «раз навсегда запомнить, что другого и «лучшего» рабочего класса мы иметь не будем и нужно удовлетворяться тем, что есть».

Шляпников, конечно, ошибался. Ленин, а за ним Сталин никак не хотели удовлетвориться тем рабочим классом, который у них был, и которому отказывалось в имени рабочего класса. Они хотели создать и создали другой, лучший рабочий класс, который никогда бы не бастовал, который был бы всегда доволен условиями своей жизни и работы. В июне 1953 года, когда рабочие Восточного Берлина забастовали и вышли на улицу, протестуя против низкой зарплаты и высоких цен, партия заявила, что народ не оправдал ее доверия. Бертольд Брехт написал тогда стихотворение, в котором советовал партии распустить народ и выбрать себе другой. Советские вожди воспользовались этим рецептом задолго до Брехта. Партия, совершив революцию от имени класса, которого не было, приступила к формированию класса, который ей был нужен. Пренебрежение к интересам «ненастоящих пролетариев», оправданное «теоретически»,[22] становится коммунистической добродетелью. Во время дискуссии о положении в партии, разрешенной ненадолго в 1923 году, немало участников жаловались на то, что «ячейки и отдельные партийцы в глазах рабочих всегда выступают, как защитники администрации, увеличения норм выработки, всякого рода отчислений. Каждый коммунист считает своей обязанностью во что бы то ни стало оправдать в глазах рабочего всякую, даже явную несправедливость». Если же отдельные коммунисты вместе с рабочими протестуют против администрации «то наши партийные органы считают таких коммунистов невыдержанными».

Популярнейшим словом времени НЭПа, синонимом НЭПа была «смычка» — союз рабочих и крестьян. Ведущую роль в этом союзе играли рабочие, пролетариат, носитель диктатуры и прогресса, — его положение в этот период резко ухудшается; ведомую роль играет крестьянство, выражающее мелкобуржуазные стихии, — его положение начинает улучшаться, ибо сельскохозяйственные продукты становятся базой восстановления экономики страны. «1922 год, — вспоминает А. Микоян, — стал первым годом после революции, когда не только были удовлетворены внутренние потребности в хлебе, но и начался экспорт его в значительных количествах». А. Микоян не вспоминает, что экспорт зерна начался в тот период, когда АРА продолжала кормить миллионы голодающих, но бесспорно, что вывоз хлеба (и леса) был в начале 20-х годов единственным источником валюты, необходимой для торговли с заграницей. Крестьянство, важнейшая экономическая сила страны, ущемлено в правах политических. Крестьяне, которых начинают уговаривать плакатами: «Отдай свои сбережения на золотой заем и со временем ты разбогатеешь», являются гражданами второго сорта. И они великолепно это понимают. Донесения агентов ГПУ, хранящиеся в «Смоленском архиве», регистрируют настроения крестьян. В донесении, касающемся периода с 15 по 31 мая 1922 года, говорится: «Недовольство крестьян по отношению к советскому правительству и коммунистам не знает больше границ. В разговорах бедных крестьян, середняков, не говоря уже о кулаках, слышатся утверждения такого рода: «Нам готовят не свободу, а крепостное право. Мы теперь живем как при Годунове, когда помещики закабалили крестьян»

На штурм духа

Недовольство крестьян советской властью, политикой коммунистической партии обострялось в результате преследований ею церкви. «Как это ни странно, — пишет историк, — но церковь была лучше государства подготовлена к революции». Процесс подготовки к реформам, шедший с 1905 года, завершается созывом в 1917 году Синода, который 5 ноября избирает митрополита Московского Тихона патриархом. Конфликт между церковью и советским государством был неизбежен, ибо коммунистическая партия, пришедшая к власти в России, ставила своей задачей не только экономическое, политическое и социальное преображение страны. Она ставила своей задачей создание нового человека, она претендовала на духовную власть. Декрет от 23 января 1918 года прокламировал отделение церкви от государства, лишение ее имущества, юридических прав. Фактически церковь ставилась вне закона. Патриарх Тихон отвечает анафемой против явных и тайных врагов церкви, ее преследующих, призывом к верным защищать церковь. В марте 1918 года патриарх резко осуждает подписание брестского мирного договора, как измену слову, данному русскому народу и союзникам. По случаю первой годовщины революции патриарх обращается с письмом в Совнарком, в котором, перечисляя преступления новой власти, призывает прекратить кровопролитие, насилия, преследования веры, освободить узников. Трудное положение советской власти вынуждает ее смягчить свою антицерковную политику. Циркуляр народного комиссара юстиции от декабря 1918 года перечисляет то, чего больше не следует делать, но что было повсеместной практикой: запрещается самовольное закрытие церквей, конфискация для революционных нужд объектов культа, арест священнослужителей, обыски во время службы, посылка священников на трудработы и так далее. Местным советам предлагается не оскорблять религиозных чувств верующих.

Смягчение борьбы с церковью было очень кратковременным В марте 1919 года наркомюст предлагает местным властям «развернуть борьбу с суевериями»: открыть святыни и, проведя инвентаризацию, подвергнуть мощи экспертизе. Популярнейший «разоблачитель религии» Мих. Горев[23] описал вскрытие мощей Сергия Радонежского в Троице-Сергиевской лавре в 1919 году: «Верующие» уже не плачут, не делают истерических выкриков и даже не злобятся на Советскую власть. Они понимают, что никакого кощунства, ни тем более «посягательства на святыню» не совершено».

Патриарх Тихон в период гражданской войны воздерживается от поддержки одной из сторон: он предоставляет автономию епископам, епархии которых оказались под властью белых, но отказывается поддержать авторитетом церкви белых.

Голод 1921 года используется для нанесения жестокого удара по церкви. В августе патриарх Тихон обращается к главам христианских церквей с призывом помочь голодающим. Создается Церковный комитет помощи голодающим и в церквах ведется сбор даяний. Правительство не признает церковного комитета и распускает его. Е. Кускова, вспоминая «могучую энергию» патриарха, «поднявшего на дело спасения всю верующую Россиию и заграницу», считает, что эта энергия очень напугала большевиков, в глазах которых «проявление его и нашей энергии было лишь организацией контрреволюции».