Александр Листовский - Солнце над Бабатагом

• Название: Солнце над Бабатагом
• Автор: Александр Листовский
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1975

Автор написал свой роман по сохранившимся дневникам, которые он вел во время борьбы с басмачеством, будучи командиром эскадрона 61-го Речецкого кавалерийского полка 11-й кавалерийской дивизии.

---

Ташмурад подошел, достал из поясного платка лепешку и, отломив кусок, отдал ишаку.

— Ну как, сынок? — спросил Назар-ака, продолжая проводить пучком соломы по мягкой шерсти осла.

Юноша помолчал.

Старик взглянул на него.

— Ты что, заболел? — спросил он, с тревогой оглядывая хмурое лицо сына.

— Нет, отец я здоров, — сказал Ташмурад — но до моих ушей донесся ветер слухов…

— Каких слухов, сынок?

— Говорят, за горами народ больше не работает на баев и все люди равны. — Ташмурад взглянул отцу прямо в глаза.

— Глупости говоришь! — сказал сердито старик. — Разве можно не работать на баев? Так предрек сам аллах! — При упоминании имени аллаха старик бросил солому, прочел короткую молитву и провел ладонями по лицу и бороде, соединив кончики пальцев.

— Я вижу, зараза коснулась тебя, — заговорил он горячо. — Ты что, новой жизни захотел? А ты знаешь, сколько голов полетело? Это были головы тех, кто говорил о новой жизни. Живи, как жили твои отцы и деды, и молчи! Иначе аллах накажет тебя, и ты попадешь в яму!

Ташмурад ничего не ответил. Он взял свою лошадь и, простившись с отцом, направился в Бабатаг, где в ауле Ташчи ждал его курбаши Мустафакул, только что получивший приказ Ибрагим-бека идти на соединение с ним в кишлак Джан-Чека…

Путь Ташмурада лежал через базар. Проезжая мимо чайханы, он вновь увидел Парду, беседовавшего с братьями-медниками Абдуллой и Рахимом. «А ведь он правильно говорил: слезами не зальешь пламя байской жадности», — подумал юноша, оглядываясь на Парду, который, заметив его, приветливо кивал головой. Но тут же сомнения охватили молодого таджика, и он, чтобы не совершить греха, схватился за пришитый к халату талисман, решив больше не думать о слышанном. Однако не проехал Ташмурад и двух шагов, как снова подумал о том же.

Им овладело никогда еще не испытанное чувство радостного сознания, что он может стать таким же человеком, как и этот локаец.

Тем временем Парда беседовал с Абдуллой и Рахимом.

— Когда придет конец вашему терпению? — спрашивал он. — Разве у вас хорошая жизнь?

— Какая наша жизнь? Самая плохая наша жизнь, — тихо сказал Рахим, беспокойно взглянув на сидевшего у самовара тучного человека в чалме. — Но что делать? Кругом байские уши. Чуть не так скажешь — смерть. Плохо дехканину. Между двух огней стоит. В прошлом году через кишлак Пайзаву проходили кизиласкеры. А как только они отдохнули и дальше пошли, басмачи спрашивают: «Зачем кормили неверных?» И опять побои, поборы и смерть. Одного старика палками забили. Одежду сорвали. Били так, как каракулевую овцу, чтобы она сбросила ягненка.

— Почему же вы терпите? Рахим пожал плечами и ничего не ответил.

— Так предрешено, — важно сказал Абдулла. — Богатых и бедных сам бог творил. Одни едят мясо, другие, догрызают брошенные им кости. Так было с начала начал.

— Нет, он неверно говорит. Я не хочу с этим мириться, — заметил Рахим, бросив на брата негодующий взгляд.

В чайхану вошел Кастрыко.

— А, черт, и здесь полно! — сказал он с досадой, оглядывая людей, сидевших вокруг самовара. — А ну, подвинься! — он грубо толкнул Абдуллу.

— Зачем вы так, товарищ командир? — вспыхнул. Парда.

— Что? — Кастрыко презрительно посмотрел на него. — Всякая пешка мне будет указывать?

Парда побледнел.

— Я не пешка. Я — человек, — сказал он с достоинством.

Кастрыко шагнул к нему с угрожающим видом.

— Учить меня? А ну, марш отсюда! — крикнул он.

Парда молча поднялся и, расплатившись с чайханщиком, вышел.

Юношу душила обида. Раньше, когда он был наемником бая, который всячески ругал его, бил и издевался над ним, он принимал это как должное. Но, попав в эскадрон, Парда вскоре почувствовал себя равным среди людей. Сердечное отношение новых товарищей пробудило в нем сознание человеческого достоинства.

«Почему командир обозвал меня так? — думал он, — Зачем он унизил меня?». Мучительное чувство оскорбленной гордости поднялось в нем с новой силой. Лицо его стало гневным. Он, стиснув зубы, направился к Седову.

Петр Дмитриевич брился, сидя перед зеркалом.

— Товарищ военком, командир Кастрыко меня оскорбил, — сказал Парда прерывистым от волнения голосом.

Седов отложил бритву и настороженно посмотрел на молодого локайца.

— Что? Оскорбил?.. Минуточку! Как же он тебя оскорбил?

Юноша стал подробно рассказывать о случившемся.

Постой, — сказал Петр Дмитриевич, — ты, следовательно, так ему и ответил, что я, мол, не пешка, а человек?

— Да.

— Ловко!.. Хорошо, я разберусь в этом деле, — сказал Седов, помрачнев. — Ты не волнуйся, ты — человек. Да еще какой человек! А сейчас поди пошли ко мне Кондратенко.

Парда ушел.

«Скажи пожалуйста, какие, люди растут! — думал Седов, намыливая щеку. — Всего год тому назад каждый бай им помыкал, а теперь не дает себя в обиду. Хороший малый. А Кастрыко я задам».

— А, черт! — он схватился за щеку.

— Порезались, товарищ военком? — участливо спросил подошедший Кондратенко.

— Порежешься с таким народом! — воскликнул с досадой Петр Дмитриевич. Он оторвал кусочек бумаги и, залепив ранку, рассказал Кондратенко о случае с Пардой.

— Его и красноармейцы не любят, — сказал молодой командир. — Слова доброго от него не услышишь. А уж самомнение!..

— Минуточку! У тебя кто прикреплен к Парде?

— Я сам ему помогаю.

— Ты сам? Вот это хорошо. Ну и как он?

— Товарищ военком, вы «же сами знаете: Парда замечательный парень. Честный, правдивый. А способности! За три месяца научился читать и писать.

— Как он на политзанятиях?

— Очень активен…

— Надо его в партию готовить, — сказал Седов, помолчав.

— Конечно! — подхватил Кондратенко. — Я имею это в виду.

— Ну вот и действуй. А когда придет время, я первый дам рекомендацию… Минуточку! Ты сейчас что думаешь делать?

— Во взвод пойду. Мы там помещение оборудуем.

— Вот и великолепно. Вместе и пойдем, я посмотрю.

Петр Дмитриевич убрал бритву и, умывшись, вместе с Кондратенко вышел из комнаты.

8

Насупив густые брови, Ибрагим-бек молча слушал мирзу Мумина, читавшего послание эмира бухарского.

Тут же в юрте находились курбаши, улемы, ишаны и муллы.

Тусклый свет мерцавшей плошки освещал хмурые борода, тые лица, парчовые, как ризы, цветные халаты и белые чалмы.

— «…А затем радую вас следующим, — читал мир за Мумин, — молитвы наши услышаны: тяжелая артиллерия на слонах, двадцать полков английской кавалерии двинуты к берегам Амударьи. За ними тронемся и мы с главными силами.

Всех славных борцов за ислам награждаем высокими чинами и шлем нашп грамоты и подарки. Его превосходительство, светлейшего мужа, благороднейшего Ибрагим-бека, главнокомандующего Нашими войсками в священной Бухаре, награждаем особо рукописным кораном с нашей надписью и печатью, маузером с ручкой из драгоценных камней, чалмой индусского шелка и штанами английского сукна».

Мирза Мумин помолчал, бросил быстрый взгляд на Ибрагим-бека и, отпив глоток чаю из стоявшей перед ним пиалы, продолжал:

— «До наших ушей донесся ветер слухов, что многие мусульмане покачнулись и перешли на сторону неверных. Беспощадно уничтожайте их, и аллах вас наградит.

Ваше сообщение о помощи Мирзы-Саида, работающего сейчас для нас у красных, принесло нам большую радость. Передайте Мирзе-Саиду грамоту — мы производим его в генералы.

Шлите как можно больше скота и денег.

Амин.

И больще ничего — аллах больше нас знает.

Эмир Саид-Алим».

Мирза Мумин кончил читать и, густо покашляв, свернул фирман в трубку.

Ибрагим-бек собрался было сказать что-то, но в эту минуту снаружи донесся быстрый конский топот. Слышно было, как лошадь скакала, четко отбивая три такта.

Стук копыт, рассыпавшись мелкой дробью, замер около юрты. Потом раздались голоса и, откинув сюзане, в юрту вошел Мирза-Саид. Это был маленький вертлявый человечек с собранным в морщины голым, как у кастрата, обезьяньим лицом, за что и получил кличку Маймун. Арестованный в 1922 году по подозрению в принадлежности к группе иттыхадистов, Маймун был освобожден прокурором Касымовым и бежал в Восточную Бухару. Здесь, прикинувшись преданным революции, он проник в Особый отдел по борьбе с басмачами, или «Осбоби-одиль», как называли это учреждение местные жители.

— Насилу приехал, — сказал он после взаимных приветствий. — Начальник гарнизона все сведения требовал, где басмачи. Налаял я ему, как сто кишлачных собак. Сказал, жена, мол, умирает, ну и сюда прискакал.

Маймун поправил чалму и присел на ковер.

— С какими вестями вы прибыли? — спросил Ибрагим-бек, поднимая глаза на него.

— Плохие вести, бек-бобо. Шатаются дехкане. Многие смотрят в сторону красных и дают сведения о наших отрядах.