Питер Акройд - Хоксмур

• Название: Хоксмур
• Автор: Питер Акройд
• Издательство: Астрель, Corpus
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-34949-2

Питер Акройд — один из самых титулованных английских писателей, член Королевского общества литературы, командор Ордена Британской империи. Мировую известность приобрели его бестселлеры «Дом доктора Ди», «Чаттертон», «Процесс Элизабет Кри», «Журнал Виктора Франкенштейна».

Исторический детектив «Хоксмур» получил сразу две награды: премию Уитбреда, одну из наиболее авторитетных литературных премий, и премию «Гардиан».

В начале XVIII века архитектор Николас Дайер (прототип знаменитого зодчего, Николаса Хоксмура) возводит в Лондоне шесть церквей взамен пострадавших от Великого пожара. Он, последователь религиозного культа, в основания этих построек кладет обязательную жертву — невинного ребенка. Двести пятьдесят лет спустя детектив Скотланд-Ярда Н. Хоксмур расследует серию убийств, совершенных в церквах Дайера. Между Дайером и Хоксмуром существует определенная связь, но в чем она состоит? Автор заставляет читателя самостоятельно искать разгадку этой тайны.

---

Та девчонка на панель пойдет, не успеешь оглянуться, добавил я.

Что поделаешь, сэр, такова участь сих женщин, что растут на улице; сие делается на потребу черни — те ведь несомненно уж совершили над нею не одно насилье в своем пылком воображеньи. Сам я никогда не женился, говорит он, погружаясь меж тем в дрему. Но тут ему снова пришел на мысль предмет его разговора: всем известно, сэр, продолжал он, потянувшись за новым стаканом Французского вина, что толпа нынче повсюду бунтует, да так ужасно вопит и завывает, что я в собственном своем доме себя едва слышу. Видали Вы, что я укрепил на окнах двойныя железныя решетки — тут он махнул в их сторону гусиною косточкой, — а то они взяли привычку на жилища в округе нападать, стражники же и в ус не дуют, только знай зады почесывают.

Вино начинало разогревать мою кровь, и я отвечал: возможно ли в таком случае говорить о благе человечества и общественной пользе, когда на улицах видим одни лишь свирепыя выходки? Тут викарий снова рыгнул. Люди суть созданья нерациональныя, продолжал я, они погрязли в плоти, ослеплены страстью, одержимы выходками и закоснели в пороке.

Пудинга не желаете ли, господин Дайер?

Они подобны насекомым, кои, будучи рождены в испражнениях, оным же обязаны цветом своим и запахом своим.

Покуда я говорил, викарий Приддон дул на свою миску с похлебкою. Да, говорит, толпа сия мерзопакостна, а потому нам должно благодарить Господа за достойное Правительство; ибо, хотя могила всех уравняет и преимущества рождения и доброго характера, возможно, не станут учитываться в будущем, но для вселенского порядку и экономии необходимо иметь различия в происхождении и достоинстве. Не соизволите ли передать мне тот ящичек с зубочистками?

Тогда я, положивши нож, снова заговорил: чернь готова дразнить калек, словно медведей, они дикого быка на улицы готовы выпустить для потехи. Когда палач в Тибурне отпускает нещастного, бьющегося в воздухе, женщины и дети дерутся за то, чтобы дергать его за ноги. После же берут кусок его платья, целуют и плюют на него.

Да, времена нынче печальныя настали. Дайте-ка мне, господин Дайер, тот ящичек с зубочистками.

И все-таки нам должно радоваться, продолжал я, настроившись на иной лад, ибо они суть зеркало нашего века, в коем все мы способны видеть самих себя.

Как же, как же, господин Дайер, все пребывает в движеньи, и все мы способны мало-помалу изменяться. Он-было собрался далее распространяться о сущности времени, но я, не обладая сим товаром в изобилии, откланялся, оставивши его тянуться за ящичком с зубочистками.

И вот теперь Вальтер вручает мне письмо от Приддона; ничего не разберу без очков, говорю, я их разбил, уронивши наземь возле Св. Марии Вулнот. Однако Вы, Вальтер, сделайте мне одолжение, напишите к доброму викарию, что ему не следует опасаться заразы, идущей от сих языческих олтарей, да скажите ему, что мы строим превосходный обращик Христианства, равного коему ему в Лондоне не найти. Вальтер взял свое перо и стал ждать, ибо знал, что это еще не конец. Сообщили ли Вы помощнику каменщика о том, прибавил я, что табличку мою должно сделать из твердого камня и грубой на ощупь?

Все сделано, отвечал он со вздохом.

Когда же табличка будет завершена, то растолкуйте всем пояснее, Вальтер, чтобы к ней никто не смел притрогиваться; я желаю сам ею заниматься, быть сам себе резчиком. Надпись будет моя собственная. Вальтер повернулся к окну, дабы скрыть от меня лицо, но я-то знал, что за мысли роятся у него в голове. Боится, как бы не стать предметом насмешек и подозрений за то, что выполняет мои приказания и выглядит черезчур близким со мною. Что это Вы так угрюмы? спросил я у него.

Я? Я не угрюм.

Я, Вальтер, это и по осанке Вашей вижу, да только в мрачности нету никакой нужды. За сим я прибавил: нынче они мне хвалы не поют, однако работы моей им не забыть вовеки.

На этом он внезапно обернулся: ох, совершенно запамятовал, говорит, сэр Христофор передал, что ему надобно без промедленья видеть Ваши чертежи, подотвесные и отвесные; завтра он идет в Комиссию и должен их подробно изучить.

Кто Вам это сказал?

Мастер Гейес сообщил, отвечал он, слегка покрасневши.

А где сейчас, по-Вашему, сэр Христ.?

Ушел в Кран-каурт, лекцию читать. Сообщить господину Гейесу, чтобы планы туда отнес? Тут он осекся, увидавши мое лицо. Или же мне самому отнести?

Нет, отвечал я, я скоро пойду с ними сам, у меня другие дела до сэра Христ. имеются. Однако не удержался, чтобы не добавить: о господине Гейесе я Вам говорить запрещаю; разве не велел я Вам никому, кроме себя самого, не доверять?

Итак, пребывая в некоем душевном расстройстве, отправился я в карете в Кран-каурт, туда, где Грешемиты, иначе — члены Королевской Академии Наук, иначе — знатоки, иначе — шарлатаны, иначе — пройдохи, режут невидимых глазу существ, что в сыре заводятся, и рассуждают по части атомов — мошенники, на каких помочиться тянет. Я скорее останусь сидеть у себя в углу, нежели подвергну себя этому мучению — посещению их собраний, где они трещат о своих наблюдениях и мыслях, о своих догадках и мнениях, о своих вероятностях и понятиях, о своих порождениях и разложениях, о своих увеличениях и уменьшениях, о своих инструментах и количествах. И все-таки я отправился туда повидать сэра Христ. по необходимости: естьли показать ему чертежи, то он их без промедленья одобрит, естьли же оставить это дело на произвол судьбы, то позднее он станет изучать их с великим тщанием и обнаружит по своему вкусу всяческие изъяны.

Сэр Христофор Рен тут ли? спросил я у гнусного лицом привратника, подойдя к двери.

Он занят с персонами высочайшей важности, говорит тот, и допустить Вас к нему ни в коем случае не возможно. А после добавляет с надменным видом: там иностранцы присутствуют.

У меня бумаги высочайшей важности, отвечал я и, сделавши строгое лицо (для чего прикусил губу), протиснулся мимо него.

В зале было огромное число народу, кое-кого я узнал и направился к верхушке лесницы, дабы они меня не заметили; а не то скажут: поглядите, это же мастер Дайер, презренный Архитектор, человек, недостойный того, чтобы слушать наши речи. Я услыхал голос сэра Христ., который вдруг наполнил меня страхом, да таким, что я не мог к нему приближиться и вместо того направился в хранилище с библиотекою (под кои отданы три комнаты, соединенныя в одну). Там я уселся на стул и, чтобы успокоиться, принялся разглядывать книги, что меня окружали: Рассуждения о дымовых заслонках прислонены были к Гипотезе о землетрясениях, а та готова была рухнуть на Рассуждения об огне и пламени. Я чуть было не расхохотался в голос при виде сих разумников, занятых своими учеными спорами. Снявши с полки Новое устройство мира Д-ра Бернета, я заметил, что на обложке некой Философ-мудрец написал в опровержение Моисея; дай им волю, так они бы и умельца по мышеловкам пустили состязаться с инженером.

В хранилище пахло сыростию и угольною пылью, когда же я быстро поднялся, чтобы избавиться от внезапной судороги в правой ноге, то стукнулся головою обо что-то живое, находившееся надо мною; я едва не закричал, но, в ужасе воздевши глаза, увидал, что это незнакомого вида птица, окаменевшая и подвешенная на проволоке. А, Вы обнаружили одну из наших редкостей, произнес, обращаясь ко мне, голос в углу, и я, щурясь в полумраке, разглядел старика, уродливого фигурою и печального лицом, указывавшего на висящую птицу. Это белогрудый Египетской гусь, сказал он, нынче полагают, что они совершенно перевелись в мире. И все-таки, добавил он, подходя ко мне, помните ли слова поэта:

Что создано, тому уж не пропасть,
Над нами совершенства вечна власть.

Вечна — да, это правда, сказал он, поглаживая перстом обвисшее птичье крыло, истинная правда, что вечна; однакожь, добавил он поспешно, это представляет собою большую пользу для нынешней Воздушной Механики. Я тоже коснулся до крыла птицы, не придумавши, что сказать. Вокруг Вас, продолжал он, находятся явления Природы, относящиеся ко множеству ея царств: в этой бутыли Вы можете созерцать змея, найденного во внутренностях живого человека, а там, вон в том ящике, — насекомых, что заводятся в зубах и теле человека; в деревянном сундуке, что рядом, Вы найдете всевозможные мхи и грибы, а вон там, на той полке, некоторые окаменевшие растительные организмы. Там, в том углу, продолжал он, обходя помещение кругом, находится обезьяна с Вест-Индских островов, ростом с человека, а вот в этом шкапу — несколько морских сокровищ с Барбадосских островов. Тайны Природы вскоре перестанут быть тайнами; на этих словах он слегка шмыгнул носом. Однакожь я забываюсь, прибавил он, видали ли Вы плод, помещенный в уксус, что только недавно доставили? Нет? Тогда Вам следует осмотреть этого гомункулюса. На сем он повел меня за руку к стеклянной банке, установленной на столе, в которой содержался во взвешенном состоянии сей предмет. Естьли все пойдет хорошо, говорит он, завтра будем резать; мне самому интересно взглянуть на его математическия пропорции.