Вадим Чекунов - Шанхай. Любовь подонка

• Название: Шанхай. Любовь подонка
• Автор: Вадим Чекунов
• Издательство: Литагент «Этногенез»b93af4e2-020e-11e0-8c7e-ec5afce481d9
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-904454-15-9

Главный герой романа Вадима Чекунова «Шанхай» преподает русский язык в одном из шанхайских университетов. В российском прошлом остались: взрыв на Каширке, после которого герой принял окончательное решение уехать из России, любимо-постылая бывшая жена и вся русская культура в целом, обращениями к которой наполнен роман.

Он – русский «angry writer» начала нового столетия, – «рассерженный». Его не устраивает новый мир российской действительности, потому что здесь нет ничего стоящего и искреннего, все в разной степени гадко и фальшиво.

Герой необщителен, замкнут, мелочен, подозрителен, агрессивен при похмелье и патологически лжив с раннего детства; наряду с этим бывает развязен, инфантилен, сентиментален и склонен к душевному эксгибиционизму. Эдакий романтичный подонок. И вдруг, нечаянным даром небес, в жизнь подонка приходит любовь к юной китайской девушке, в платье из красных шелков, где золотом вышиты осы, цветы и драконы. Любовь, которая прекрасна, как жизнь, и неотвратима, как смерть… Тема смерти – будущей, неизбежной – постоянно присутствует в тексте, начиная от взрыва на Каширском шоссе и заканчивая страшным землетрясением в Сычуани.

Роман написан в стилистике «оборванных строк»: обрывки воспоминаний, вырванные из записной книжки странички с описанием жизни «на китайщине», рваные куски настоящего, клочки предчувствий, невесомые фантики судьбы…

Спонтанность, разорванность, фрагментарность – вот отличительные черты романа.

Из путевых шанхайских заметок автор создал исповедальный роман о жизни и любви маленького русского человека за границей.

---

Девчонки мгновенно оценили ситуацию. Поняли, что там им ничего не светит. Смотрят на меня. Я качаю головой и отворачиваюсь.

Обычное дело. «Хэлоу», «кэн ю спик чайниз», «хау ду ю лайк Шанхай» и «вуд ю лайк ту дринк э кап оф ти».

Это не проститутки. У них другой профиль – консумация[14].

Такие милые девочки обычно представляются студентками-туристками или, наоборот, коренными шанхаянками. Очень вежливы. Иногда – трогательно сексуальны: застенчивый взгляд из-под челки, мягкий голос, открытые и по-детски невинные улыбки. Разводят на «пойти в „ти-хауз“» или ресторан. Потом соскальзывают, ровно за миг до того, как принесут чек на немыслимую сумму. Днем такие номера относительно безопасны – просто плати по счету и сваливай. Вечером или ночью могут быть последствия: приведут в такие места, где особо не повозникаешь, а если и начнешь – тут же явятся хмурые местные братки, а то и поддельные менты, в похожей на настоящую форме.

И начнется спектакль на тему «пройдемте, товарищ».

Самым неприятным может оказаться клофелин в выпивке и отправка бесчувственного тела на такси в гостиницу. Без денег, колец, телефонов, фотоаппарата и всего, что еще было.

Никогда не разговаривайте с незнакомцами – классику никто не отменял.

Особенно если вы турист.

С меня-то взятки гладки.

Последний раз я тесно общался с консуматоршами во время Специальных Олимпийских Игр. Повсюду в те дни висели рекламные плакаты: толстый мальчик в красной майке сжимает Олимпийскую медаль; выражение лица у мальчика характерное, еще то, и улыбочка специальная. Покупал ли я пиво, шел ли на работу – всюду за мной следили глаза спортивного дауна.

Встречу, открытие, сами Игры – китайцы все организовали четко и тщательно. Подошли с душой, можно лишь позавидовать.

Впрочем, если на карту поставлен престиж страны, китайцы всегда подходят к делу серьезно. На всех уровнях – от президента до волонтера. И улицы плакатами увешают, и по телевидению все растолкуют, и комитетов насоздают, и добровольцев тьму нагонят. В итоге никто из участников и гостей Игр не потерялся, а могли бы, ведь публика специфическая. Никого не обидели, всех приняли, расселили.

Шанхайцы – народ гостеприимный. Их самих многовато, но гостям они рады. Ворчат, конечно, на мигрантов и приезжих. Даже пекинцев держат за провинциалов. Но как только начинаются весенние праздники и вся понаехавшая братия покидает Шанхай, разъезжаясь по родным городам и деревням, – шанхайцы начинают озабоченно разглядывать свой город. Ни в ресторан сходить, ни в магазин, и вообще – куда бурная жизнь подевалась… Все закрыто, никого нигде нет…

Зачем я тогда оказался на улице Нанкин – не помню. Может, в консульство ездил, может, просто шлялся по городу.

В руке – бутылка пива. В наушниках, как всегда, «Ленинград»:

«Ты сегодня французской помадой напомадила губы свои…»

Отлил в «Макдональдсе». Вышел, присел на каменную скамеечку.

Был жаркий осенний день, но терпимо – без привычной душной влажности.

Напротив меня тянулись вверх строительные леса. Пахло ацетоном. Хрипло орал в наушниках Шнур. Голос его заглушали отбойные молотки: реконструкция зданий, вечная стройка и ремонт.

Здания на Нанкинлу высокие, темные. Идешь вроде бы по улице, но впечатление, что забрел в ущелье среди отвесных скал.

Гудя, тренькая и тесня толпу, проезжали машины-паровозики. Нанкинлу только условно можно назвать «пешеходной» – не вся она такая, только часть. А вообще просто спасу нет от этих «паровозиков».

В вагончиках-прицепах восседали утомленные туристы, в основном – китайцы в одинаковых белых или желтых бейсболках.

Рядом присели какие-то девчушки. Подергали меня за рукав.

Вытащил наушники. На автомате спросил по-русски: «Чего надо?»

«Хэлоу! Be а ю фром?»

Было скучно. Не отмахнулся, как обычно. Решил поддержать беседу.

Поговорили по-английски о погоде, о Шанхае. О том, о сем. Вдруг слышу совершенно неожиданный вопрос. Не «как насчет пойти пройтись, погулять, попить чаю?» и не «умеешь ли ты есть палочками?».

Вопрос был такой: «А ю спешиал олимпиан?»

Безо всякой издевки, на полном серьезе меня спросили, не участник ли я Специальной Олимпиады для умственно неполноценных людей.

Обычно я к китайской непосредственности отношусь спокойно, но тут возмутился: «Это почему вы так решили?»

Девчонки беззаботно ответили: «Ну… ты похож на спортсмена».

Удивился еще пуще: «На специального?!»

Заминка. Переглянулись: «Ну, в общем, да. А что?»

Наверное, они были правы. Моя жизнь в Шанхае убедит кого угодно – перед вами законченный даун. Городской сумасшедший. Юродивый с перегаром. Вечно молодой, вечно пьяный.

Девчонки о моих подвигах не знали, но в силу профессии легко прочли по лицу: этот дядя – дебил, взять с него денег не получится.

Ушли, не попрощавшись.

Конечно, дядя – дебил.

Я вспоминаю о втором «фуфырике», спрятанном в кармане.

Достаю, сворачиваю пробку.

Вкуса почти не чувствую, только щиплет язык слегка.

– Гуд? – спрашивает один из соотечественников.

Молча, киваю, предпочитая оставаться иностранцем.

Хотя куда лучше – быть идиотом. Это возвышенней.

Сейчас я настроен именно так: быть идиотом – благородно, жертвенно, почетно. И в то же время – исключительно выгодно и приятно.

Лицо мое сейчас, должно быть, выглядит благодушно-счастливым от грамотно сделанной алкогольной врезки. Главное теперь – не пугаться и не останавливаться, иначе срубит в самый неподходящий момент. Я уже просыпался то возле бамбуковых кустов у дома, то под сводом эстакады среди картонок, сломанных зонтиков и разодранных автомобильных кресел.

Слава богу, об этом никто не знает.

В голове, слегка онемевшей, точно по ней хорошенько вмазали доской, вяло, как пойманный карась в ведре, плавает слово «идиот».

Идиот, идиот.

Идиот…

Я люблю читать про идиотов. Особенно про ненастоящих, вымышленных. Мне нравится их придуманная жизнь. Она полна приключений, смысла, тайн и загадок. Идиотов – бумажных, литературных, обаятельных и счастливых – придумывают, как правило, тяжелобольные писатели. Припадочный Достоевский, распухший от пьянства Гашек…

Когда я еще не бросил читать книги, моим любимым идиотом был Форрест Гамп, потеснивший и князя Мышкина и бравого солдата Швейка.

Фильм я смотрел много раз, игра Тома Хэнкса завораживала. По этому фильму я учил английский. Но даже не догадывался, что он был снят по мотивам книги. Может, об этом и написано в титрах, да кто же их читает.

Однажды ранним утром я шел в круглосуточный магазин. Пахло порохом. Под ногами шуршали ошметки красной бумаги. Их было много – как если собрать осенью все кленовые листья в московском парке, измельчить их бумагорезкой, разбросать по округе… Во дворах время от времени гулко ухало, взрывалось и грохотало. В пепельном зимнем небе носились обезумевшие от страха редкие птицы. Было сыро и безлюдно. Дворники в синих спецовках невозмутимо сгребали мусор в кучи. Обшарпанные жалюзи закрытых магазинов наводили тоску. Никакого движения, даже велосипедного. Типичное утро наступившего китайского Нового года – Праздника весны.

В магазин я шел прикупить пяток чаедань – «ароматных чайных яиц». Обычные куриные яйца, сваренные вкрутую в невообразимо темной жидкости вместо простой воды. Скорлупа на них всегда почему-то давленая, но зато чистить удобно. Варят их прямо в магазинах, возле кассы, в больших кастрюлях. Яйца получаются разных оттенков – от нежного «кофе с молоком» до «дерьмо человека, сожравшего пару пачек активированного угля». Несколько лет я горделиво воздерживался от этого стремного для русского человека продукта. Потом открыл, что ими замечательно закусывать байцзю, вполне съедобная вещь.

Чем ближе подходил к магазину, тем отчетливей ощущал запах гари, даже сквозь затянувшую весь город пороховую дымку. Магазинчик, кажется, сгорел… Но нет, магазин был цел и почти невредим, только немного обуглилась стена с внешней стороны, да лопнула от жара витрина. А вот товары рикши-книготорговца, которые тот на ночь оставлял рядом, накрыв брезентом, сгорели напрочь. Скорее всего, петарда – размером с танковый снаряд – во время полночной вакханалии влетела прямо туда. Всю ночь грохотало так, что в квартире не было слышно телевизора, даже если врубить его на полную громкость. Весь Шанхай в эту ночь был похож, если взглянуть на него с высоты птичьего полета, на огромное электронное плато в искрах коротких замыканий.

Рикша стоял возле обугленной кучи и грустно разглядывал трехколесный велосипед, служивший ему складом, магазином и транспортом. Черные колеса драндулета, беззащитно-голые, без шин, выглядели совсем непразднично.

Увидев меня, рикша печально кивнул на пепелище.

Мне вдруг стало его пронзительно жаль. Накатила сентиментальная грусть, как бывает с глубокого и безнадежного похмелья, когда готов разрыдаться от любой мелочи…