Уильям Мак Нил - В погоне за мощью. Технология, вооруженная сила и общество в XI-XX веках

• Название: В погоне за мощью. Технология, вооруженная сила и общество в XI-XX веках
• Автор: Уильям Мак Нил
• Издательство: Издательский дом «Территория будущего»
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 5-91129-004-9

---

Военное командование союзников также было интегрировано — однако лишь в последний момент и то несовершенно. Решение объединить союзные армии во Франции под командованием фельдмаршала Фердинанда Фоша было принято в марте 1918 г., когда последнее германское наступление прорвало линию обороны (но так и не достигло решающего успеха). Пост главнокомандующего не позволял Фошу отдавать британским и американским войскам приказы, не взвесив предварительно самым тщательным образом чувства своих британских и американских коллег. Таким образом, дипломатия и профессиональные совещания упрочняли цепочку военного командования, в то же время позволяя французской, британской, американской и бельгийской армиям достаточно эффективно координировать контрнаступление последних недель войны.

Реакция союзников на углубление кризиса в 1917–1918 гг. лишь подчеркнула возможности транснационального управления, более полное осуществление которого оказалось отложенным до Второй мировой войны. В то же время достигнутая в границах Германии, Франции и Великобритании мобилизация людских и материальных ресурсов к концу войны подошла к абсолютным пределам, предоставляемым этими ресурсами планировщикам. Специалисты могли подсчитать, в чем вооруженные силы нуждались для проведения запланированных операций, и к 1918 г. управленческие знания были достаточными, чтобы организовать ресурсы целого государства, будто оно было одной единой компанией, созданной в целях снабжения вооруженных сил всем необходимым.

Предшествующие бюрократические структуры частной промышленности, правительства и вооруженных сил объединились, чтобы осуществить эту задачу — однако принципы управления (предполагавшие беспрепятственный поток соответствующим образом отобранных факторов разрушения) оставались теми же, что были созданы в 1880-х крупными компаниями для производства и распределения товаров частного потребления. Вероятно, можно оспорить это утверждение тем, что в частном бизнесе измеряемые деньгами затраты воспринимались столь значимыми, что планирование потока материалов всегда было жестко подчинено финансовому расчету — тогда как в военное время материальные факторы производства и разрушения для большинства отвечающих за государственное планирование лиц значили больше, нежели вопросы денежной стоимости. Однако финансовый контроль по-прежнему осуществлялся в каждой из воюющих стран — как на общегосударственном уровне, так и у частных компаний и корпораций.

Будь то война или мир, взаимодействие между финансовыми расчетами затрат и количественным подсчетом людских ресурсов, продовольствия, топлива, транспорта и сырьевых материалов всегда является достаточно сложным. В Первой мировой войне катастрофа могла разразиться лишь при условии утраты контроля над одной из этих двух составных. Инфляция и последующее за ней нарушение функционирования экономики России в 1917 г., и физическая нехватка продовольствия и людских ресурсов в Германии в 1918 г. повлекла поражение обеих держав. В обоих случаях пределы целенаправленного государственного управления были продемонстрированы лишь слегка отличающимися друг от друга способами. Успешная поддержка военных усилий требовала от материальных и финансовых планов совместного их осуществления с достаточной степенью точности и реалистичности. Руководители основных воюющих держав в ходе Первой мировой войны достигли в этом успехов, о возможности которых прежде никто и не мог мечтать. С учетом глобального распространения плановых экономик во второй половине XX века, в грядущие времена именно это и будет рассматриваться в качестве главного исторического последствия Первой мировой войны.

Реакция в межвоенный период и возврат к управляемой экономике в период Второй мировой войны

Современникам этих событий и тем, кому посчастливилось выжить в подобных испытаниях, развязка могла показаться абсурдной. Стоило вооруженным действиям закончиться, как управлявшие военными усилиями бюрократии чрезвычайного времени были расформированы (даже в Советском Союзе), и большая часть наложенных на действия частных лиц ограничений военного времени была отменена. Точнее говоря, в Центральной и Восточной Европе до 1923 г. царили революции и страх перед их наступлением. Даже в Соединенных Штатах действенный политический лозунг «возврата к нормальной жизни» так никогда и не был сколько-нибудь серьезно принят к исполнению. Блеск проявившихся во время войны новых возможностей массового производства и городской жизни был слишком заманчивым и сохранил свою притягательность и с наступлением мира[494]. Однако пусть даже и предопределенная, частная погоня за благосостоянием воспринималась как данность, и в 1920-х Соединенные Штаты с недосягаемым где-либо иначе энтузиазмом открыли для себя возможности массового производства автомобилей и других предметов потребления.

На противоположном полюсе находился Советский Союз, разоренный гражданской войной и революцией, однако полный решимости построить социализм— пусть даже в одной-единственной стране. Однако даже здесь наступила реакция: проводимая в 1921–1928 гг. Новая экономическая политика (НЭП) самым явным образом полагалась на рыночную инициативу в деле восстановления сельского хозяйства, а также легкой промышленности. В остальной Европе оставшийся после войны осадок вымывался крайне медленно, поскольку изменения границ и программы передела земли в Восточной Европе, восстановление причиненных войной разрушений во Франции, катастрофическая инфляция в Германии (а также всеобщие долги и репарации) продлили экономическую нестабильность. Предоставленные Германии новые американские кредиты ознаменовали краткий период промышленного благоденствия, однако наступление Великой Депрессии стало началом нового кризиса. Реакция была различной, однако в России, Германии и Соединенных Штатах возврат к открытым в ходе Первой мировой войны моделям политического управления стал в середине 1930-х очевидным. На Дальнем Востоке Япония после 1932 г. начала создавать свою собственную военную экономику. Разразившаяся в конце того же десятилетия Вторая мировая война продлилась достаточно долго, чтобы сделать управляемую экономику нормальной для всех наиболее развитых промышленных государств мира.

С удаления в полвека родство мобилизации военного времени и правительственных программ (являющихся реакцией на экономический кризис 1930-х) видится очевидным. Однако в то время мало кто различал или даже желал признавать это. Например, первый пятилетний план 1928–1932 гг. России повсюду провозглашался в качестве памятника социалистической системе, тогда как его очевидная военная направленность систематически скрывалась[495]. Однако в ходе второго пятилетнего плана 1932–1937 гг. быстрый рост объема военной продукции наглядно выявил родство плановой экономики советского образца и военной мобилизации. Разумеется, риторика русского планирования с самого начала была военной. Герои социалистического труда одерживали победы на производственных фронтах — как сельского хозяйства, так и промышленности. Пропаганда облекала эти усилия в ореол идеологического энтузиазма, чтобы слить в единое сотрудничающее целое партию и народ, правителей и трудящихся, управленцев и подчиненных. Военная пропаганда крайне схожими методами стремилась добиться именно такого результата[496].

Несмотря на неоправданные потери в годы подавления крестьянства, достижения Советов в ускорении темпа индустриализации были поистине огромными, что и было доказано успехами во Второй мировой войне. На стороне русских были быстрый рост населения, обильные природные богатства, а также автократическая традиция в политике, делавшая подчинение приказам гораздо более естественным, нежели в любой другой части Европы. В то же время вера в светлое будущее и апокалиптические посулы марксизма помогали переносить лишения действительности. Парадоксальное сочетание военизированного управления с революционной и освободительной идеологиями доказало свою жизнеспособность.

Япония отреагировала на депрессию возобновлением агрессивной экспансии в материковой Азии. В марионеточной Маньчжурии— государстве, созданном в 1932 г. японской армией — государственные корпорации за кратчайшие сроки осуществили процесс промышленного развития. Добыча угля и производство железа взлетели вверх точно так же, как при разворачивании русскими разработки месторождений угля и железных руд в Западной Сибири[497]. В самой Японии ввоз сырья из Маньчжурии позволил обеспечить пятикратный рост объема производства тяжелой промышленности в 1930–1942 гг., тогда как легкая промышленность осталась почти на прежнем уровне[498]. Вооружения были как причиной, так и основным местом приложения усилий всего процесса развития.