Альберт Шпеер - Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945

• Название: Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945
• Автор: Альберт Шпеер
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-9524-1531-8

Долгие годы Шпеер был очевидцем и непосредственным участником событий, происходивших за кулисами нацистского государства. С сентября 1930 года он – руководитель военного строительства, а с февраля 1942-го – имперский министр вооружения.

Гитлер оценил его способности, и в течение девяти лет Шпеер был в числе приближенных, пользующихся особым доверием фюрера. Приговоренный к двадцати годам тюремного заключения в Шпандау, знаменитый архитектор пытался осмыслить то, что произошло за это время с ним и его родиной.

---

Однако, когда дело доходило до закладки первого камня, невозможно было оставить в темноте сановников, министров, рейхсляйтеров и гауляйтеров, хотя и они не могли похвастаться импозантной внешностью.

Церемониймейстеры выбились из сил, пытаясь научить их хотя бы строиться в одну линию. Когда появился Гитлер, они замерли по стойке «смирно» и вскинули руки в партийном приветствии. При закладке первого камня нюрнбергского Конгрессхалле Гитлер, заметив во втором ряду меня, прервал торжественную церемонию и протянул мне руку. Я был так потрясен этой необычной демонстрацией благосклонности, что со смачным шлепком уронил занесенную в приветствии руку на лысину стоявшего впереди Юлиуса Штрайхера, гауляйтера Франконии.

Во время нюрнбергских партийных съездов Гитлер большую часть времени избегал общения с приближенными, либо уединяясь для подготовки своих речей, либо исполняя одну из своих бесчисленных обязанностей. Больше всего он любил принимать иностранных гостей и делегации, количество которых увеличивалось с каждым годом. Особое предпочтение он отдавал представителям западных демократий. Наспех обедая, он просил зачитывать их имена и явно радовался интересу, который весь мир проявлял к национал-социалистической Германии.

Я тоже напряженно работал в Нюрнберге, поскольку отвечал за все здания, в которых мог появиться Гитлер в период съезда. Как «главный декоратор», перед началом мероприятия я должен был проверить все убранство, а затем мчался на следующий объект. В то время я обожал знамена и использовал их где только мог, внося игру цвета в мрачную архитектуру. Знамя со свастикой, разработанное Гитлером, лучше подходило для этих целей, чем флаг, разделенный на три цветных полосы, и часто для увеличения интенсивности красного цвета я добавлял золотые ленты. Конечно, я понимал, что не совсем уместно использовать такой величественный символ государства, как знамя, в чисто декораторских целях – для достижения гармонии фасадов или сокрытия – от крыши до тротуара – безобразных зданий XIX века. Пусть так, но я всегда стремился к театральному эффекту. В узких улочках Гослара и Нюрнберга я устраивал истинную вакханалию знамен, натягивая их от дома к дому так, что они почти целиком заслоняли небо.

Из-за множества дел я пропустил почти все выступления Гитлера, кроме «речей о культуре», как он сам называл их. Обычно черновые наброски он делал еще в Оберзальцберге. Пожалуй, в то время я любил его речи не столько за риторическое великолепие, сколько за остроту и высокий интеллектуальный уровень. В Шпандау я принял решение перечитать их, когда выйду на свободу. Я ожидал найти в них хотя бы один аспект моего бывшего мира, который не вызвал бы у меня, сегодняшнего, отвращения. Однако мне пришлось разочароваться. Прежде те речи много значили для меня, теперь же казались бессодержательными и бесполезными. Более того, Гитлер открыто провозглашал в них намерение извратить само понятие культуры и заставить ее служить своим целям в достижении могущества. Я так и не сумел понять, почему его разглагольствования когда-то производили на меня столь сильное впечатление. В чем же было дело?

Я также никогда не пропускал первое событие партийных съездов – «Мейстерзингеров» в исполнении труппы Берлинской государственной оперы. Оркестром дирижировал Фуртвенглер. На таком гала-представлении, сопоставимом разве что со спектаклями в Байройте, естественно было ожидать аншлага. Более тысячи партийных руководителей получали приглашения и билеты, но они явно предпочитали исследовать качество нюрнбергского пива или вина земли Франкония. Каждый из них, вероятно, предполагал, что уж остальные наверняка выполняют свой партийный долг и слушают оперу. Согласно пропагандистским мифам, верхушка партийного руководства интересовалась музыкой. Однако в реальности лидеры партии были людьми грубыми, словно неограненные алмазы, и не имели склонности ни к классической музыке, ни к живописи, ни к литературе. Даже немногие представители интеллигенции в окружении Гитлера, такие, как Геббельс, не утруждали себя регулярными посещениями Берлинской филармонии, где оркестром дирижировал сам Фуртвенглер. Из выдающихся лидеров Третьего рейха на концертах можно было встретить лишь министра внутренних дел Фрика. Да и Гитлер, вроде бы неравнодушный к музыке, после 1933 года посещал концерты в Берлинской филармонии лишь в редких случаях, когда того требовал официальный протокол.

Учитывая все вышесказанное, нетрудно понять, что, когда в 1933 году Гитлер появился в центральной ложе, намереваясь послушать «Мейстерзингеров», зал Нюрнбергской оперы был почти пуст. В крайней досаде Гитлер заявил, что ничего не может быть оскорбительнее и труднее для артиста, чем играть перед пустым залом. Он приказал разослать патрули и вытащить партийных руководителей из квартир, пивных, кафе и доставить их в Оперу, но даже после этого множество кресел пустовало. На другой день многие со смехом рассказывали, где и как отлавливали загулявших партийцев.

В следующем году Гитлер просто приказал партийным лидерам присутствовать на торжественном спектакле. Бедняг одолевала скука, многих явно клонило ко сну. По мнению Гитлера, редкие аплодисменты не соответствовали великолепному исполнению. Начиная с 1935 года равнодушных партийных руководителей заменили беспартийной публикой, которой приходилось выкладывать за билеты наличные деньги. Только тогда сумели создать требуемые Гитлером «атмосферу» и овации, необходимые артистам для вдохновения.

Поздно ночью после беготни по городу я возвращался в отель «Дойчер-Хоф», полностью зарезервированный для персонала Гитлера, гауляйтеров и рейхсляйтеров. В ресторане отеля я обычно заставал группу гауляйтеров из числа «старых борцов». Наливаясь пивом, они в бешенстве разглагольствовали о предательстве партией принципов революции и интересов рабочего класса. Здесь становилось очевидным, что идеи Грегора Штрассера, когда-то возглавлявшего антикапиталистическое крыло НСДАП, хотя и сведенные к напыщенным фразам, все еще живы. Только алкоголь мог вернуть этим недовольным прежний революционный пыл.

В 1934 году на партийном съезде впервые были продемонстрированы военные учения. В тот же вечер Гитлер официально посетил солдатский бивак. Бывший ефрейтор словно вернулся в знакомый мир. Он общался с солдатами у лагерных костров, обменивался с ними шутками и, вернувшись со встречи явно расслабленным, за легким ужином рассказал нам множество мельчайших деталей.

Правда, высшее армейское командование вовсе не пришло в восторг. Армейский адъютант Хоссбах говорил о «нарушениях солдатами дисциплины» и настаивал на том, чтобы впредь не допускать подобной фамильярности, поскольку она умаляет достоинство главы государства. В узком кругу Гитлер выразил раздражение этой критикой, но готов был подчиниться. Меня поразила его робость, но, вероятно, он полагал, что с армией следует быть настороже, и еще не очень уверенно чувствовал себя в роли главы государства.

Во время подготовки к партийным съездам я встретил женщину, которая произвела на меня неизгладимое впечатление еще в мои студенческие дни, – Лени Рифеншталь, ведущую актрису и режиссера известных фильмов об альпинизме и горнолыжном спорте. Гитлер поручил ей создавать фильмы о партийных съездах. Как единственная официально привлеченная к партийным действам женщина, она часто конфликтовала с партийными функционерами, и те вскоре подняли мятеж против нее. Нацисты, традиционно выступавшие против феминистского движения, терпеть не могли эту самоуверенную женщину, прекрасно умевшую подчинять мужчин во имя своих целей. Чтобы вытеснить ее, плелись интриги, Гесса заваливали клеветническими доносами, но после первого же фильма о партийном съезде нападки прекратились. Даже самые упорные противники убедились в режиссерском таланте Лени Рифеншталь.

Когда я впервые был представлен ей, она достала из маленького саквояжа пожелтевшую газетную вырезку и сказала: «Три года назад, когда вы реконструировали резиденцию окружного партийного руководства, я вырезала ваш портрет из газеты». Я удивленно спросил, почему она это сделала, а она ответила: «Я тогда подумала, что с вашей головой вы смогли бы хорошо сыграть роль… в одном из моих фильмов, разумеется».

Кстати сказать, мне запомнилось, как в 1935 году отснятая на одном из торжественных заседаний съезда кинопленка оказалась испорченной. По предложению Лени Рифеншталь Гитлер приказал повторить съемку в студии. Меня вызвали воспроизвести в павильоне часть зала Конгрессхалле, а также сцену и кафедру оратора, на которые направили свет прожекторов. Вокруг суетилась съемочная группа, а Штрайхер, Розенберг и Франк прохаживались туда-сюда с текстом в руках и усердно учили свои роли. Прибывшего Гесса попросили позировать для первых кадров. Как на партийном съезде перед тридцатитысячной аудиторией, Гесс торжественно вскинул руку, пылко повернулся точно туда, где сидел бы Гитлер, быстро принял стойку «смирно» и воскликнул: «Мой фюрер! Я приветствую вас от имени партийного съезда! Объявляю съезд открытым. Слово предоставляется фюреру!»