Юлиан Стрыйковский - Аустерия

• Название: Аустерия
• Автор: Юлиан Стрыйковский
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7516-0880-4, 978-5-9953-0060-1

Действие романа «Аустерия» польского прозаика Юлиана Стрыйковского происходит в самом начале Первой мировой войны в заштатном галицийском городишке. В еврейском трактире, аустерии, оказываются самые разные персонажи, ищущие спасения от наступающих российских войск: местные уроженцы-евреи, хасиды, польский ксендз, австро-венгерский офицер. Никто еще не знает, чем чревата будущая война, но трагедия уже началась: погибает девушка, в городе бушует пожар и казацкий погром.

По этому роману знаменитый польский режиссер Ежи Кавалерович в 1982 г. снял одноименный фильм, получивший приз «Золотой лев» на национальном фестивале в Гданьске.

---

Окна были закрыты, воздух тяжелый, спертый. В небе за окнами мерцала в центре светлого круга луна.

Под стеной, как наседка с цыплятами, сидела горбатенькая, обхватив руками своих детей. Все шестеро спали. Горбунья что-то бормотала, а черная мать со светленьким толстячком и мать с двумя девочками-близняшками слушали. Клевали носом и задремывали.

Гершон хотел тихонько уйти, но остался. Его заворожил голос горбуньи, читающей из большой истрепанной книги «Идите и смотрите»[45] про святых женщин. Субботний мрак врывался в низкое окошко, и она, отложив книгу, продолжила по памяти:

— …сидела под деревом из теплых краев, на котором растут финики, и судила сынов Израилевых. Почему судила? Потому что они согрешили, и было братьям нашим очень горько. А когда было сладко? — спросите вы, дщери иудейские. Но еще нужно спросить, почему нашим евреям никогда не было сладко. Да потому, что они никогда не слушали того, что им заповедал Всевышний, да благословенно имя Его, и грешили. Вы спросите, дщери иудейские, когда грешили? Так я вам сейчас отвечу. В пустыне они грешили. В земле Израильской грешили. Что бы Бог ни сделал, все им было нехорошо, все было плохо. Даже манна с неба была нехороша. А ведь в манне были все вкусы, и ни одна еврейка не сумела бы приготовить такой обед. Кто подумает о рыбе и захочет съесть кусочек рыбы, для того манна будет иметь вкус рыбы, кто подумает о мясе и захочет съесть кусочек жирного мяса, для того манна будет иметь вкус жирного тушеного мяса под соусом, приправленным чесноком, кто подумает о пуримской хале с изюмом, для того манна будет иметь вкус пуримской халы с изюмом, кто подумает о субботней коврижке, для того манна будет иметь вкус субботней коврижки с миндалем, кто подумает о клецках с гусиными шкварками, для того манна будет иметь вкус клецок, каждый мог подумать о самых дорогих и самых лучших блюдах, какие подают на царском пиру. А евреи роптали и упрекали Моисея: зачем ты вывел нас из Египта? Мы тебя просили? Мы за тобой посылали? Там нам было лучше! Мы наедались досыта. Миски полны были лука и чеснока. Так что же делает Бог? Он разгневался и наслал на землю огненных змей. И эти огненные змеи спалили грешников. А почему Бог, да благословенно имя Его, послал не кого-нибудь, а змей? — спросите вы, дщери иудейские. Да потому, что змей тоже согрешил языком. У змея раздвоенный язык, то есть он согрешил дважды: один раз, когда уговорил Еву съесть яблоко с запретного древа, и второй раз, когда восстал против Бога и потому был сурово наказан. Бог проклял змея, чтобы его язык ощущал только один вкус — вкус пыли на земле. И с тех пор, что бы змей ни ел, даже самые лучшие яства, всегда ему кажется, что это земля… И Девора сидела под деревом из теплых краев… Субботний день зимой короче обычного. Сейчас мать прикажет младшей из сестер зажечь свечу. Сейчас отец вернется из синагоги сапожников, и скажет благословение над свечой Авдалы,[46] и попрощается с царицей субботой до следующей пятницы… Девора-пророчица пела Богу, чтобы Он спас народ Израиля. Потому что напал на него Сисара-ненавистник и выгонял людей из шатров. Девора-пророчица велела собрать войско и разгромила Сисару-ненавистника со всеми его полчищами, с его конями, с его колесницами. И потом вышла Девора, вышла и запела Богу: слушайте, цари, внимайте, владыки. Я Господу буду петь, Богу Израиля. Селения стояли пустые, пока не восстала я, Девора, мать во Израиле. Великая была война, и звезды сражались с неба, с путей своих, и метали стрелы в войско Сисары. У коней отваливались копыта, а вода в потоках вышла из берегов, и само море вскипело и затопило войско Сисары-ненавистника. Все погибли, один только Сисара сошел с колесницы. Как-то ухитрился спрыгнуть и бросился бежать. Но у дверей шатра уже стояла скромная дщерь иудейская, жена благочестивого еврея, да будет она благословенна среди женщин в шатрах. Сисара попросил у нее воды, а Иаиль дала ему молока, чтобы он сразу уснул. Дам ему теплого молока, чтобы сразу уснул враг Израиля. Дала ему теплого молока, чтобы он сразу уснул, и сливок в горшочке, какие подают знати. Иаиль ждала и молилась Богу, чтобы сразу уснул враг Израиля. Читала молитву искупления, какую читают над петухом в канун Судного дня, чтобы петух взял на себя все грехи и унес их после смерти с собой. А когда Сисара уснул, взяла в левую руку гвоздь, а в правую железный молот и вогнала гвоздь в висок. И вот уже Сисара лежит мертвый у ее ног. Лежит такой же мертвый, как фараон, которого Бог сбросил в Красное море, как Аман, который хотел повесить всех евреев, а был повешен сам, потому что сделать так уговорила царя Артаксеркса жена его, прекрасная Есфирь, ибо так пожелал Господь, который нас избрал, чтобы спасать во всяком несчастье, а не отдавать на мучения врагам, да будут вычеркнуты их имена, потому что у нас добрый Бог, потому что…

— Вы не видели моего папу?

Гершон обернулся.

Маленькая девочка тянула его за рукав.

— А кто твой папа?

— Меня зовут Лена Соловейчик. Моего папулю зовут Фроим Соловейчик, а мою мамулю зовут Хана Соловейчик. Мы живем на рыночной площади. Мой папа торгует вином. Вы его знаете?

— Знаю.

— И что будет дальше?

— Что ты имеешь в виду?

— Вы не понимаете?

— Сколько тебе лет?

— Мамуля спит. И три мои сестрички спят. Я самая старшая, и я не сплю. Вон она, моя мать, та, что храпит. Ужасно не люблю, когда храпят. Папа тоже не любит, когда храпят.

— Ты прекрасно говоришь по-польски. Наверно, у тебя в школе хорошие оценки.

— Э-э-э, не стоит об этом! Зачем, какой смысл? Правда? Но если вам уж очень хочется знать, оценки у меня не хорошие, а отличные. Но это не важно. Правда?

— Так ты, наверно, лучшая ученица в классе, да?

— Ну конечно!

— А всеобщую историю знаешь?

— Это мы еще не проходили.

— Но знаменитых исторических личностей знаешь?

— Ой, нет.

— Почему?

— А зачем они мне?

— Это же очень интересно…

— У меня другие заботы.

— У тебя — заботы? Ты ведь еще маленькая!

— Не такая уж и маленькая.

— И какие же у тебя заботы?

— Я не могу ночью спать и вижу разные вещи.

— Какие?

— Не скажу.

— Скажи, скажи.

— Не скажу. Вы все равно не поверите.

— Поверю.

— Вы знаете, что мы не здешние? Мы убежали из Кишинева.

— Знаю, но ты не можешь этого помнить.

— Сама я не помню, но все знаю. Знаю даже, что, если б не папуля, мамули сейчас не было бы в живых. Папуля взял топор, и казак испугался. Папуля ему сказал, что его убьет.

— И убил?

— Не знаю. Я спрошу у папы.

— Лучше не спрашивай.

— Почему?

— Не надо детям спрашивать про такие вещи.

— А вы меня почему спросили?

— Ложись спать.

— Я не буду спать.

— Почему?

— Потому что кто-то должен не спать.

— Именно ты?

— Вы не знаете мою мамулю. Она храпит. Она даже разговаривает во сне. Отец просыпается и сердится. Один раз мама сказала моей сестричке: «Сашка, надень брюки, на улице сильный мороз». Я ужасно смеялась. У меня нет ни одного брата. Очень жаль! А не сплю я, потому что я очень нервный ребенок. Мамуля водила меня к доктору.

— Ложись спать.

— Вы уже уходите?

— Да. Времени нет.

— Жаль. А я думала, вы еще со мной побудете. А когда будет время, придете?

— Приду. А что сказать твоему папуле?

— Ничего. Скажите, что я сплю.

— Ложись, я еще немножко подожду.

Ленка легла, прислонилась головой к мощному материнскому плечу.

Явдоха стояла на пороге коровника. Красные ноги широко расставлены.

— Не видела старика? — спросил сапожник Гершон.

— Ни.

— А где он может быть?

— Нэ знаю.

— Ксендз его ищет.

Явдоха пожала плечами.

Гершон оглядел двор. Никого. Только лошадь пекаря трясла пустой торбой.

Сапожник Гершон пошел в сторону сада. На него налетела запыхавшаяся Бланка, жена фотографа Вильфа.

— Не видели моего мужа? Он ходил за мной. А теперь я не знаю…

— Старого Тага там нет? — спросил сапожник Гершон.

Бланка не ответила и побежала к коровнику.

— Есть там кто-нибудь? — спросила у Явдохи.

Явдоха молчала.

Бланка сделала шаг вперед.

Явдоха заступила ей дорогу.

— Пропусти, — скривилась Бланка.

— Нэ пущу!

— Я прошу меня пропустить, — тихо сказала Бланка.

— Ни!

— Почему?

— Нэ пущу!

— Мне очень нужно!

Явдоха молчала.

Гершон вернулся из сада.

— Там никого нет. Только ваш муж…

— Скажите ей!.. — со злостью потребовала Бланка.

— Впусти ее, Явдоха.

Явдоха покачала головой.

— Я должна спрятаться.

— От кого?

— Ни о чем не спрашивайте. Я брошусь в ручей.

Э-э, он давно высох. А меня, Явдоха, тоже не впустишь? Кого ты там прячешь? Почему такая вредная? Есть там кто-нибудь или никого нет?