Ричард Адамс - Бездомные псы

• Название: Бездомные псы
• Автор: Ричард Адамс
• Издательство: Азбука, Терра-Книжный клуб
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1997
• ISBN: 5-7684-0259-4

С экспериментальной станции, где проводятся жестокие опыты над животными, бегут два приятеля — дворняга Раф и фокстерьер Шустрик. Но долгожданная свобода таит новые опасности и испытания.

Роман мэтра английской литературы Ричарда Адамса, автора «Корабельного холма» и «Путешествия кроликов», почитаемого наряду с Кэрроллом и Толкином, критики относят к жанру «фэнтези о животных». «Чумные псы» — это философский роман-путешествие, увлекательная история о приключениях двух псов, убежавших из биолаборатории, где над ними ставились жестокие эксперименты.

Снятый по книге в 1982 году одноименный анимационный фильм произвел эффект разорвавшейся бомбы: взбудораженная общественность, общества защиты животных и Гринпис обвинили правительства практически всех стран в бесчеловечности, истреблении братьев наших меньших и непрекращающихся разработках биологического оружия.

Умная, тонкая, поистине гуманная книга, прочитав которую человек никогда не сможет жестоко относиться к животным…

TIMES

---

Знаешь, забавно — я, конечно, знал свое имя, а имени хозяина нет. Может, у него и вовсе не было имени, как вон у лиса.

Но ее имя я знал отлично, потому что хозяин часто называл ее по имени. Я чуял ее еще с улицы, и тогда хозяин открывал окно и со смехом говорил одно и то же: «Вот ыдёт Энни Моссити». Иногда я рычал, но хозяину это не нравилось. Он не позволял мне проявлять неуважение к ней, даже когда ее не было. Надо было хорошо себя вести с людьми — со всеми людьми в нашем доме. Но я считал, что для такой, как она, это имя слишком длинное и важное, и для себя отбрасывал «Вот ыдёт», называя ее «Энни Моссити», а то и вовсе «Моссити». Однажды хозяин строго выговорил мне за то, что я радостно прыгал и вилял хвостом, когда она уходила, а он нес к двери ее сумку. Я ничего не мог с собой поделать: я знал, что она уходит, — и скатертью дорога! Тем более что, когда она уходила, мне всегда доставался какой-нибудь лакомый кусочек — сама она никогда бы мне не дала! — что-нибудь вроде остатков торта со взбитыми сливками…

Шустрик запнулся и умолк.

— Но однажды… однажды… — Он тихонько заскулил и потерся о солому своей покалеченной головой. Порыв ветра качнул старый мешок, висящий на гвозде у них над головами, и тот захлопал, словно крылья огромной хищной птицы. — Как-то вечером, стояло позднее лето, почти что осень, мы вернулись домой из бумажного дома. Хозяину было не до меня, и я юркнул в сад да и заснул там на солнышке в зарослях рододендрона у самых ворот. Знаешь, Раф, летом на кустах большие розовые цветы с твою голову, и в цветах этих жужжат пчелы. Это было особое, мое собственное место — что-то вроде тайного логова. Там я себя чувствовал в полной безопасности, самым счастливым псом на свете. Солнце уже садилось, я проснулся и стал уже подумывать об ужине и чувствовал себя несколько настороже — тебе, наверное, знакомо это чувство, когда ты голоден. А потом сквозь листву я услышал шаги и увидел, как мелькнул желтый шарф на дорожке. Я сообразил, что хозяин направляется к воротам, держа в руке бумажку. И я знал зачем — опустить ее в большой красный ящик. Я тебе уже рассказывал, как люди играют с бумажками. Да ты и сам говорил, как они возились с ними, когда следили за тобой в железном баке. Для них это то же самое, как для нас — обнюхивать разные вещи. Точно так и на улице: фонарные столбы — для нас, а красные ящики, большие и круглые, — для людей. Я до сих пор не понимаю, отчего некоторые хозяева — нет, не мой, конечно! — не очень-то одобряют, когда их собаки мочатся и обнюхивают собачьи столбы, ведь сами люди делают то же самое подле своих красных ящиков. В конце концов все мы живые существа, и они лишь метят свой участок и заявляют на него права, как мы с тобой. Когда человек выходит на прогулку, обычно это бывает вечером, он часто берет с собой бумажку — на ней, сам понимаешь, его запах — и запихивает ее в один из больших красных ящиков. А когда встречает другого человека, мужчину или женщину, которые делают то же самое, он обычно немножко разговаривает с ними, как бы обнюхивает. Совсем как мы с тобой!

Я уже рассказывал тебе, какой хороший мой хозяин, и, знаешь, он так радовался бумажкам! Ничуть не меньше, чем пес, который обнюхивает столбик. А иногда, когда вечером он приходил домой из бумажного дома, он садился за стол и что-то царапал на еще одной бумажке, а потом выходил прогуляться и бросал эту бумажку в красный ящик, что стоял на улице неподалеку от нашего дома.

Ну так вот, как раз за этим хозяин и вышел из дома в тот вечер. В таких случаях он почти всегда звал меня, чтобы отправиться вместе, но в тот вечер он, наверное, не мог меня отыскать и, видно, подумал, что ничего страшного, дескать, на большую вечернюю прогулку мы можем сходить и попозже. Как бы то ни было, за ворота он вышел без меня. А минуты через две я подумал, отчего бы мне не отправиться следом за ним, просто так, развлечения ради. Понимаешь, я просто хотел удивить его. Я подождал, пока хозяин завернет за угол в конце нашей улицы, а потом выскочил из рододендронов и перепрыгнул прямо через ворота. Прыгал я тогда здорово. Этому научил меня хозяин. Он, бывало, говорит мне: «Прыг-скок, сахара кусок!» — а я, ничего не задев, перепрыгиваю через стол и получаю за это кусочек сахару. Ну вот, прыгнул я, значит, через ворота, побежал по улице и завернул за угол вслед за хозяином.

Большой красный ящик стоял на другой стороне дороги, и надо было очень осторожно переходить эту дорогу, потому что там часто проезжали легковые машины и грузовики. И все дело в том, что, когда хозяин брал меня с собой, он, как правило, держал меня на поводке и переходил дорогу в одном и том же месте, помеченном черной и белой краской. Через дорогу мы с ним переходили только там — и нигде больше. Впереди я увидел хозяина, он как раз приближался к этому самому месту, помахивая своей палкой и держа в руке бумажку. И тут я сказал себе: «Пора удивить его!» — и побежал к нему по черно-белым меткам на дороге…

Шустрик умолк и теперь просто лежал с закрытыми глазами на сырой соломе. Раф молча ждал, сильно рассчитывая на то, что Шустрик перестанет рассказывать и в итоге предотвратит или хотя бы изменит, должно быть, ужасную концовку. И то сказать, у кого из нас не было подобных мыслей, когда грустная история приближается к своей кульминации? Так афинские архонты казнили как лжеца брадобрея, который первым сообщил им о поражении в битве при Сиракузах, ибо разве из самого факта, что с брадобреем поступили как со лжецом, не вытекает, что он и впрямь солгал и, стало быть, никакого поражения не было?

Через некоторое время клонящаяся к западу луна осветила место, где лежали два пса. И этот прорвавшийся свет, казалось, положил конец тщетным попыткам Шустрика скрыть печальный финал своего рассказа; Шустрик открыл глаза и продолжил:

— Я был уже на середине дороги, но вдруг сзади услышал, как хозяин крикнул мне: «Шустрик! Стой!»

Как тебе известно, я всегда слушался хозяина и поэтому тут же застыл на месте. А потом… потом на дороге послышался страшный скрежещущий звук, и в то же мгновение подбежал хозяин, сгреб меня в охапку и отбросил в сточную канаву на другой стороне дороги. И пока я падал, я услышал, что на хозяина наехал грузовик… Ох, Раф, звук этот был ужасный! Я услышал, как хозяин ударился головой о дорогу — до конца дней не забуду! Голова хозяина на дороге…

Все кругом было засыпано битым стеклом. Я поранил осколком лапу. Из грузовика вылез человек, и другие люди сразу подбежали — сперва один-два, а потом все больше и больше. Они вытерли чем-то лицо хозяину — пол-лица было в крови, — и никто не обращал на меня внимания. А потом зазвонил звонок и подъехала большая белая машина, из нее вылезли люди в голубой одежде. Я рассказывал тебе, как хозяин разговаривал с таким звонком у себя в комнате, и я подумал, что, наверное, они приехали с таким же — только этот звонок был очень громкий, — подумал, что они хотят поговорить с хозяином, но он ничего не говорил. Он лежал на дороге как мертвый. Глаза его были закрыты, вся одежда в крови. Люди всё понимали… да, всё понимали. Водитель грузовика кричал и плакал — он был совсем еще мальчик. А потом голубой человек увидал меня, путавшегося под ногами, и схватил за ошейник. Тут подошла наша седая женщина в фартуке — казалось, там собрались все наши соседи по улице, — она взяла меня на поводок и увела к себе в дом. Но больше добра я от нее не видал — она явно ненавидела меня! Да и другие тоже! Она заперла меня в угольном чулане, но я так выл, что в конце концов она выпустила меня и оставила в кухне.

Я плохо все помню, но хозяина я с тех пор больше не видел. Неверное, его закопали в землю. Так уж у них водится, сам знаешь. А на следующий день пришла Энни Моссити. Она стояла в дверях кухни и смотрела на меня. Никогда не забуду ее взгляда. Думаешь, она сказала хоть словечко такому несчастному псу, как я? Ничуть не бывало! Она что-то буркнула седой женщине, и они ушли. А на следующий день она опять пришла, на этот раз с корзинкой, сунула меня в нее и повезла в машине. Машина была не наша, она пахла ею. Энни Моссити везла меня долго, а потом отдала белохалатникам. Ни минуты не сомневаюсь, что она поступила так, желая, чтобы со мной случилось что-нибудь ужасное.

— Оттого ты так часто и говоришь мне, что упал? — спросил Раф после долгого молчания, однако Шустрик ничего не ответил, и Раф продолжил: — Плох этот мир для животных. Ты, наверное, и впрямь упал — с неба то есть. Но ведь нельзя вернуться туда, откуда ты пришел. Нельзя. Так что все в прошлом, Шустрик. Это не может повториться.

— Нет, может… и повторяется, — тихо сказал Шустрик. — Это ужасно. Дело в том, что люди способны на вещи, которые значительно хуже, чем просто покалечить тебя или заморить голодом. Они могут изменять мир — и мы с тобой видели как! Но теперь я понимаю, что сделали они это через меня. Вышло все, как хотела Энни Моссити. Уж не знаю, что на мой счет говорила она белохалатникам, но теперь я уверен, что все плохое исходит из моей башки, и несчастья происходят снова и снова. Они зарождаются у меня в башке, а из нее выползают в мир, как черви из мяса, и превращаются в мух. Когда мы с тобой сбежали от белохалатников, мы думали, что люди подевали куда-то все дома и парки. А на самом деле это я их уничтожил. Помнишь водителя грузовика, который тем утром бросал в меня камни? Так вот, он знал, кто я такой. И человек с овчарками тоже знал. Случившееся с моим хозяином повторяется снова. К примеру, та белая машина со звонком — ты же сам говорил, что видел ее у моста. Человек с добрым голосом — тот самый смуглолицый мужчина с машиной у моста — это я убил его. Говорю тебе, нет теперь иного мира, кроме как раны у меня в башке, и ты, Раф, тоже там. И я не хочу выходить оттуда — хватит с меня! Если я смогу умереть и покончить со всем этим, я останусь здесь да так и сделаю. А может, я уже умер? Или, может, даже смерть тут бессильна.