Журнал «Если» - «Если», 2002 № 03

• Название: «Если», 2002 № 03
• Автор: Журнал «Если»
• Издательство: Издательство ЛК пресс
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2002
• ISBN: ISSN0136-0140

Рик КУК, Эрнест ХОГАН. ОБСИДИАНОВАЯ ЖАТВА

Существование последних хуэтлакоатлей под угрозой, равно как и жизнь детектива, не по своей воле взявшегося за расследование жуткого убийства.

Тед ЧАН. 72 БУКВЫ

Самый загадочный современный фантаст предлагает новую картину мира.

Патриция МАККИЛЛИП. ОУК-ХИЛЛ

Героиня мечтает постичь магию, но окружающих, похоже, не пронять и волшебством.

Лайза ГОЛДСТАЙН. ИСТОЧНИК ВДОХНОВЕНИЯ

Новые приключения охотника за синей птицей.

Василий МИДЯНИН. ВОЙНЫ С РЕАЛЬНОСТЬЮ

Что может предпринять человек, если окружающая его реальность сошла с ума? Только одно: объявить ей войну…

Элиот ФИНТУШЕЛ. МАЙЛО И СИЛВИ

Если поверить снам, то можно обрести невероятные способности.

Владимир АРЕНЕВ. МОНЕТКА НА УДАЧУ

Бросишь монетку — пожнешь судьбу.

Элеонор APHACOH. ПИТЬ ДОЧЕРЕЙ ГРАММАТИСТКИ

…и не грезили о свадьбе, однако мудрая мамаша все предусмотрела.

ВЕРНИСАЖ

Он испугал аудиторию в начале творческого пути и продолжает заниматься этим по сей день.

ВИДЕОДРОМ

Классик хоррора встречается с автором журнала… Новая номинация на «Оскар»… Стивен Кинг о кинематографе…

Владимир БОРИСОВ. ПРЕДНАЧАЛЬНЫЙ МИР

Великая эпопея — у них и у нас.

Вл. ГАКОВ. ПИСАТЕЛЬ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ

…но никакой Алисы.

Евгений ХАРИТОНОВ. ХОББИТЫ С ЭЛЕКТРОГИТАРАМИ

Рокеры тоже любят сказки… Правда, по-своему.

РЕЦЕНЗИИ

Жанр цветет, однако не всегда благоухает.

Владислав ГОНЧАРОВ, Наталия МАЗОВА. ТОЛПА У ОТКРЫТЫХ ВОРОТ

Холмистый ландшафт русской фзнтези.

КУРСОР

Странные новости в странные дни.

ФАНТАРИУМ

Читатели общаются с редакцией… Кинокритик объясняет суть экранного киберпанка… Издатель делится «ноу-хау»…

Геннадий ПРАШКЕВИЧ. МАЛЫЙ БЕДЕКЕР НО НФ

Мемуарные записки популярного писателя о книгах и людях.

ПЕРСОНАЛИИ

Всё об авторах номера.

---

Она снова прервалась, вычленяя его лицо из беспорядочных, пугающих воспоминаний дня. Что он сделал — предостерег ее насчет мотоциклистов или, наоборот, натравил их на нее? Она медленно вывела:

Мне придется замаскироваться, чтобы снова там появиться. Ведь они знают меня в лицо.

Шли дни, и она уяснила, что загадочное движение в доме объясняется просто; в беспрерывном хождении, смене лиц существовал некий порядок. Многие ребята работали; одни изображали противоборствующие банды, другие мастерили что-то, например, безделушки на продажу, красили одежду; материалом служил мусор с улицы или находки из ящиков на барахолке. Они приносили с собой дух иной жизни, которая текла за стенами разрушенных домов. Некоторые штучки — причудливые яркие перья, сухие листья — намекали на существование леса, но Марис догадывалась, что это только призрак, память о дубах, витающая над городскими улицами. Многое говорило о близком достатке: дорогие ткани, потускневшие кольца, выброшенные за ненадобностью бусы и пуговицы со сложным изображением, иногда даже с очертаниями голов, причем не всегда человеческих.

— Где вы это раскопали? — без устали спрашивала она. — Откуда это взялось? Что это?

Но ответы неизменно были уклончивы и сопровождались озадаченными взглядами — так уж Марис действовала на людей.

— Никто не понимает, что тебе здесь надо, — сказала ей однажды девушка, которая шила из лоскутов цветастые рубахи.

— Я приехала учиться волшебству, — ответила Марис. Простая фраза, которую она повторяла сотни раз.

— Почему? С тобой что-то стряслось? Это из-за кого-то?

Марис широко раскрыла глаза, сама до крайности озадаченная, а потом решила, что все ясно.

— Ты намекаешь на мою внешность? На мое уродство? Считаешь, что из-за этого со мной что-то приключилось, вот я и сбежала, чтобы научиться волшебству?

— Ты вовсе не… — Девушка замялась, потом попробовала снова: — Никто не приходит сюда только из-за… — Новая пауза. — То есть…

Марис почесала голову и безразлично подумала: не хватало только вшей.

— Может быть, — проговорила она, — я бы тебя поняла, если бы ты объяснила, зачем ты сама здесь.

Лицо девушки, настолько красивое, что она, казалось, борется с собственной красотой, захлопнулось, как дверь с защелкой — то же самое происходило с лицами эльфов. Потом, вглядевшись в лицо Марис с нехорошей кожей и глазами глубоководной рыбы, оно опять медленно раскрылось, и Марис увидела то, что та пыталась спрятать: страх, отвращение, надежду.

— Ты не боишься! — выпалила она. — Не боишься того, что осталось позади тебя. Вот что тебя отличает.

Марис уставилась на нее, не убирая с глаз спутанные пряди.

— Попробуй объяснить, — попросила она. — Назови свое имя.

Они долго сидели на голом матрасе, на котором Элейн шила невесть из чего рукав, без умолку болтая. Во время ужина через кухню тянулась бесконечная вереница, чтобы схватить что-нибудь пожевать и уничтожить схваченное на ходу, не переставая переругиваться с полными ртами. Марис, помогавшая поварихе, получше пригляделась к лицам вокруг. Много дней она не отличала одно от другого; все казались бледными, замкнутыми, все бросали на нее отчужденные взгляды, а то и вообще не желали на нее смотреть. Мало кто знал девушку по имени, хотя некоторые награждали ее кличками. Одна из кличек, повторенная и сейчас, сильно ее удивила: «училка»! Если разобраться, то все верно: ведь она постоянно задает вопросы, на которые невозможно ответить, то есть проверяет знания…

Этим вечером она научилась различать своих соседей, понимать выражения их лиц, глаз, поняла, кто вороватый, кто воинственный, кто болезненный, кто злой, кто напуганный. Хотя напуганы были все до одного. Каждый был настороже: кто пускал в ход кулаки, кто бил взглядом, кто голосом. Все ходили ощетинившиеся, готовые отразить удар, напуганные до полусмерти.

Дорогой Дневник, — записала она после ужина, — Элейн рассказала мне невероятные вещи. Она показала мне шрамы. Сначала она твердила, что я ничего не добьюсь, но я все-таки ее убедила; она выкрасит мне волосы своей краской для одежды, которую, как она утверждает, делают из природных материалов: орехов, ягод. Она знакома с кем-то, кто собирает все это и варит краски. Еще она обещала подумать, как быть с моим лицом, которое легко забыть, но трудно не узнать благодаря поселившимся на нем созвездиям. Она велела мне не говорить так про саму себя. А почему? Все так делают. Еще я всегда хохочу первой. Это ей непонятно. В общем, она знает кого-то, кто делает маски из перьев и крашеных тряпок, но пока говорит об этом уклончиво. Думает, что это слишком опасно. Но магия не менее опасна. Раньше я этого не знала, а теперь знаю.

Той ночью, в кромешной тьме, она проснулась, разбуженная странной музыкой. Наверное, снова отключилось электричество; хорошо хоть, на улице уцелел один-единственный фонарь, и благодаря ему она, шатаясь по дому, могла разглядеть лестницы и зловещие темные углы. Музыка манила ее вниз, как детская рука, невинная, но властная, уговаривающая: взгляни-ка на этот цветок, этот камешек, этот орешек… Она шла на зов не думая, босая, с полузакрытыми глазами, волоча за собой оборванную полу старой длинной сорочки без рукавов. Едва услышав музыку, еще не встав с постели, она схватила дневник и ручку и теперь несла их, не сознавая этого и не отдавая себе отчета, что будет делать на пустой улице среди ночи.

Дверь на улицу отозвалась на ее толчок скрипом, но скрип никого не разбудил. Шершавый тротуар еще не успел остыть. Никто нигде не играл; можно было подумать, что музыка доносится с луны. Она попыталась пошире раскрыть глаза и хоть что-то разглядеть. Музыка раздается на улице, заворожено подумала она. Это играют водопроводные трубы и кабели под асфальтом, поет электрический ток. Она чувствовала ногами вибрацию и знала: музыка вливается ей в кровь. Потом она услышала собственное бормотание: то были произвольные ноты, подобные легкому дождю. Город, покачиваясь, уплывал в даль, как рыхлый серый ком из зданий и улиц, освещенный уличными фонарями. Потом волна изменила направление, и ком стал наплывать на нее — теперь зеленый и золотисто-бежевый, пахнущий не камнем, а землей.

Она стояла на заросшем дубами холме, посреди бескрайнего леса. Деревья были огромные, старые, громоздились над ней, хотя не загораживали вид. «Я королева холма, — подумала она. — Где мое лицо?» Она нагнулась и, не переставая напевать, принялась собирать опавшие листья.

На следующий день среди страниц своего дневника она нашла дубовые листья. Она медленно, любовно вынула их. Вокруг раздавался тяжелый топот соседей, разбегающихся по своим этажам, на кухне надрывался чайник, кто-то терзал электрогитару, делая звук все пронзительнее, кто-то визжал, протестуя против насилия над слухом. Она разложила листья перед собой. Чувствуя по всему телу уколы, она взяла ручку и неуверенно вывела на чистой странице:

Спасибо.

Она попросила у Элейн нитки, объяснив, что хочет зашить юбку, и потратила утро на сшивание из листьев подобия маски. Труднее всего было устроить отверстия для глаз: листья разъезжались, сколько ниток она ни пускала в дело. Наконец она пригрозила листьям, что воспользуется ножницами, если они не послушаются, и тогда листья приняли надлежащий вид, чтобы она могла увидеть между ними город.

Она оторвала от юбки полоску на завязки для маски и спрятала свое рукоделие в дневник. Элейн, портняжничавшая у себя на матрасе, едва оторвала взгляд от шитья, когда Марис бросила ей катушку, и пододвинула изящной грязной ножкой какую-то банку.

— Вот краска, которую я тебе обещала.

— Какого она цвета?

Элейн пожала плечами.

— Кто знает? Все зависит от цвета твоих волос.

Когда волосы высохли, Марис еще раз убедилась, что они у нее совершенно бесцветные. «Бледна, как смерть», — подумала она, пытаясь пригладить это серебристое облако паутины. Все зеркала в доме были либо треснувшими, либо кривыми, в них отражалось что-то невообразимое. Что ж, каково лицо, таково и отражение, думала она, переходя от одного зеркала к другому в слабой надежде на улучшение. Наконец она перестала надеяться и взяла взаймы у соседей одежду, в которой можно выйти: рваные джинсы и черную футболку с надписью: «Йосмитский национальный парк. Вскармливай дикую природу в себе». Обуваться она не стала, на случай, если снова придется спасаться бегством.

Свернув не больше трех раз, она заблудилась. Вокруг громоздились одинаковые ветхие дома, прохожие толкали ее, не видя в упор. Город смердел, как грязный и голодный зверь, не переставая выл и рычал. Ни о каком волшебстве, даже о малейшей его вероятности не возникало и речи. Нигде не было заметно ни одного листика — сплошь камень и резкие, слепящие переходы от тени к свету. Марис открыла дневник, быстро нашла свою маску, надела ее и облегченно перевела дух. Спрятавшийся, думала она, может быть кем угодно, чем угодно. В следующую секунду она окаменела, вспомнив, что несет предметы, по которым ее ничего не стоит опознать.