Наталья Баранова-Шестова - Жизнь Льва Шествоа (По переписке и воспоминаниям современиков) том 1

• Название: Жизнь Льва Шествоа (По переписке и воспоминаниям современиков) том 1
• Автор: Наталья Баранова-Шестова
• Издательство: La Presse Libre
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993
• ISBN: 2-904228-09-8

Автор выражает глубокую признательность Еве Иоффе за помощь в работе над книгой и перепечатку рукописи; внучке Шестова Светлане Машке; Владимиру Баранову, Михаилу Лазареву, Александру Лурье и Александру Севу — за поддержку автора при создании книги; а также г-же Бланш Бронштейн-Винавер за перевод рукописи на французский язык и г-ну Мишелю Карассу за подготовку французского издания этой книги в издательстве «Плазма»,

Февраль 1983 Париж

---

Таню застал еще — но на следующее утро она уехала на урок к Высоцким. От А.Е. бодрые письма: у нее есть работа — и она довольна… В Chatelпоеду в среду, т. е. через два дня. У нас здесь проф. обед — нужно и мне принять участие. Зато потом опять 4 недели буду под наблюдением А.Е. «поправляться». Чувствую себя совсем недурно, дорога не утомила. Видно, берлинский са- наториум сказывается. Все утверждают, что вид у меня

прекрасный. А я занимаю всех рассказами о берлинских чудесах «июньского сезона» и все слушают с разинутыми ртами. И ведь есть что рассказывать!.. Ремизова уже видел. Сидит в своей драгоценной квартире — без гроша. Пришлось ему фунты сейчас отдать. Он совершенно оборвался. Но все больше и больше завоевывает симпатии французов. По-видимому, Plonвыпустит «В поле блакитном». С missHarrisonони переводят протопопа Аввакума. Серафима Павловна уже утверждена преподавательницей при InstitutSlave(4000 фр. в год жалованья). Я думаю, что, хотя ближайшие месяцы и будет трудно, но все же, в конце концов, все устроится, насколько такой человек, как он, может устроиться. Всего Вам доброго. Лечитесь и Вы, Мирра Яковлевна, держите в прижим М.Е.: пусть уж он к сентябрю вернется совсем здоровым. Не забывайте и мне писать (в Chatel) — как Вы живете. Еще раз всего доброго и еще раз спасибо за сердечное отношение и за всю заботу, которой Вы меня окружили в Берлине. (6.07.1924).

9 июля Шестов поехал в Шатель. Анна Ел. оттуда пишет Эйтингону о здоровье Шестова:

Я нахожу, что он поправился у вас, хотя боли все продолжаются, никак нельзя от них отделаться. Он с удовольствием вспоминает, как жил у вас, это время было для него моральным отдыхом; также о блинах и варениках рассказывает с удовольствием, особенно после неудачного здешнего обеда. (17.07.1924).

18 июля Наташа успешно сдала последний экзамен для получения диплома инженера парижской Высшей Электротехнической школы. Шестов сообщил об этом событии Гершензону и другим русским друзьям. Гершензон его поздравляет с окончанием «родительского курса»:

И дочка — инженер, разве не хорошо? Все очень хорошо; вы с Анной Ел. кончили заданный вам урок и теперь можете дать себе больше свободы. Я сказал бы даже, что этот момент — вот день окончания курса вашей Наташи — торжественный момент: это и вы кончили курс, другой,

ваш родительский. И вас от души поздравляю. (Москва, 29.07.1924).

«Родительский курс» был нелегким — плата за учение была высокой. В школе в течение девяти месяцев Наташа была перегружена работой. Чтобы ей помочь, ее часто «освобождали» от домашних работ, которые падали на других членов семьи. Хотя у Наташи и были хорошие отметки, но полной уверенности, что она справится с работой, не было. Очень мешали болезни: Шестова (в октябре и ноябре), Наташи, Тани и Анны Ел. (в феврале и марте). Когда диплом был получен, вся семья вздохнула с облегчением.

***

В 1924 году, как и в предыдущем, Шестов был приглашен в Понтиньи (декада «Муза и благодать», 8-18 августа 1924 г.). Он поехал туда из Шателя через Париж и потом вернулся в Шатель. Перед отъездом из Шателя он пишет Эйтингону:

Время бежит — уже не только июнь, а и июль прошел и на Ваше письмо, писанное в Франценсбаде, приходится отвечать в Баварию. Письмо Ваше очень порадовало и меня, и Анну Елеазаровну. Видно, лечение и отдых пошли Вам на пользу. Нужно надеяться, что после месячного пребывания в Баварии — Вы вернетесь в Берлин совсем обновленным. Очевидно, что «отдых необходим» — это одна из тех истин, которые все знают и все забывают, пока она так или иначе о себе сама не напомнит. Хорошо, что Вы вспомнили вовремя — и приняли меры, и что Мирра Яковлевна успела сделать, что нужно. Теперь остается и на будущее время не забывать. У нас тоже все благополучно. Здесь в ChatePeчудесно. Мы живем почти в горах, наш дом — последний в городе, и за ним уже холмы, поля, леса, виноградники. Прогулок сколько угодно и одна лучше другой. Я исходил здесь уже все окрестности и за

один месяц, который я здесь провел, по-видимому, я очень окреп. Боли стали появляться реже, стали не такими назойливыми, я заметно прибавил в весе. Чувствую себя сильнее. Устроены мы хорошо — А.Е. в этом отношении мастерица и умеет подчинить себе даже пансионных хозяек [149]. Все данные за то, что ближайший год будет лучшим, чем предыдущий, тем более, что мои каникулы протянутся еще целых два месяца. Но уже и сейчас я начал немного работать. И опять потянуло меня к Плотину. По-моему, он в некотором отношении самый загадочный из всех когда- либо живших философов, по крайней мере из древних. Из новых ему можно противопоставить разве только Спинозу. И как когда-то со Спинозой, так теперь я не могу расстаться с Плотином, пока не «достранствую» до тех невидных глубин его внутренней истории, о которых в истории философии принято думать, что их не бывает. У него, как и у Спинозы, на поверхность выплывает как раз то, что для него имело меньше всего значения, а то, что для него было то тьрштатор, что он больше всего ценил и искал, об этом он говорит всегда мимоходом, как бы нехотя и к соблазну всех его изучающих, т. к. это находится в противоречии с тем, чему он сам всегда «учил» в своей школе. Конечно, и у других философов чувствуется такое противоречие. Но у Плотина это противоречие между системой, общим построением и отдельными признаниями особенно заметно и кажется мне особенно знаменательным. Каждый раз представляется, что все больше и больше постигаешь смысл этой двойственности и потому хочется еще и еще раз вернуться к нему и его писаниям. И ужасно досадно, что приходится, подчиняясь режиму (хотя и благодатному) отдавать Плотиновским загадкам часы — а все время заботам о лечении. Но, авось, зимой будет иначе. Послезавтра еду, через Париж в Pontigny, где пробуду 8-18 августа. На всякий случай сообщаю Вам свой тамошний адрес: AbbayedePontigny (Yonne).

От Маркана уже больше месяца ничего не получаю. Вероятно, книга [ «DostoiewskiundNietzsche»] уже вышла. Может быть, Вы даже и получили уже экземпляр — я попросил его выслать Вам во Франценсбад. Получил уже и итальянскую корректуру — набрана первая половина «Т. и Н.». Нужно надеяться, что к осени появится и итальянский перевод [150]. (Шатель, 4.08.1925).

Вернувшись из Понтиньи в Шатель, Шестов снова пишет Эйтингону:

Таня еще на уроке, но получила уже от Luchaireпредложение с 1-го октября начать у него работать. Наташа (я, кажется писал Вам, что она из 210 кончила десятой свою школу) еще пока отдыхает — верно, на днях приедет к нам: А.Е. нашла здесь для нее урок. Таковы наши дела. Как видите, жаловаться нельзя. Я даже понемногу работаю — хотя писать еще не решаюсь — только читаю и обдумываю. В Pontignyбыло много любопытного — но в письме этого не расскажешь. Уж подождем, когда увидеться придется. (1.09.1924).

Между прочим, когда я был в Pontigny, пришло письмо от KarlEinstein'а, в котором он мне сообщает, что он сейчас очень близок к издательству Kiepenteuerи что он предлагает мне у этого издателя выпустить одну из своих книг. В Pontignyбыло несколько немцев, между ними Мах Scheellerи Curtius(с Шеллером я, между прочим, очень сошелся: он оказалось — в этом я убедился из беседы с ним — хорошо прочел «Т. и Д.»). Я спросил его о Kiepenteuer'е. Он сказал, что это один из лучших нем. издателей. Тогда я написал Магсап'у — ссылаясь на Шеллера. Но и это не помогло — Маркан до сих пор не дал своего согласия. Т. к. мне хочется быть оптимистом, то я стараюсь думать, что это к лучшему. И в самом деле, если только

в Германии условия изменятся, все вероятия, что и Маркан будет иметь больше возможности печатать и эту возможность использует. Сегодня получил письмо от Гершензона. Он до сих пор жил в санатории под Москвой, теперь едет в Г.(?), под Севастополем. Говорит, что за лето окреп. Я надеюсь, что в Крыму он еще больше окрепнет и что помощь пришла вовремя к нему. Живется им очень нелегко. Все уплотняют — существование постоянно отравлено борьбой за всевозможные мелочи. Вдобавок ко всему жена его руку сломала. Я даже не представляю себе, что с ними было бы, если бы его не поддержали. Мирра Яковлевна может рассчитывать, что на том свете ей много грехов простят за ее хлопоты! И вообще жизнь в России трудна — а для такого человека, как Гершензон, она ужасна. А В.Иванов — уже в Берлине. Очень жаль, что меня там нет: я бы его Вам показал — есть на что посмотреть. А Вы все-таки, Макс Ефимович, не очень уж погружайтесь в работу и не забывайте «режима». Берите пример с меня: я все отдыхаю и лечусь, лечусь и отдыхаю. Все время почти ничего не делал — только изредка в Вашего Dilteyзаглядывал и каждый раз мысленно благодарил Вас: его книги мне очень и очень полезны. Из Chatelпоедем в Vichy. А.Е. могла бы уже уехать, т. к. работа у нее окончилась, но она не хочет меня бросить и пробудет со мной здесь до конца моего лечения, то есть до 20–22.9. (12.09. 1924).

Немецкий издатель Кипентейер, о котором пишет Шестов, его книг не издал. О своем пребывании в Понтиньи Шестов написал довольно кратко. Можно предположить, что, несмотря на несколько интересных встреч, ему там в этом году было не совсем по душе. Впоследствии он туда больше не ездил, вероятно, потому, что у него было чувство, что атмосфера этих собраний была неблагоприятна для высказывания его мыслей. Про Таню, которая с ним поехала, он пишет Фане из Понтиньи: «Таня, конечно, на седьмом небе». Она ездила туда еще несколько раз одна (1927 — см. стр.348; и, возможно, 1925, 1926, 1928).