Владимир Бараев - Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве

• Название: Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве
• Автор: Владимир Бараев
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 5-250-00014-2

Творчество Владимира Бараева связано с декабристской темой. Ом родился на Ангаре, вырос в Забайкалье, на Селенге, где долгие годы жили на поселении братья Бестужевы, и много лот посвятил поиску их потомков; материалы этих поисков публиковались во многих журналах, в местных газетах.

Повесть «Высоких мыслей достоянье» посвящена декабристу Михаилу Бестужеву (1800–1871), члену Северного общества, участнику восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. Действие развивастся в двух временных пластах: прошлое героя (в основном события 14 декабря 1825 года) и его настоящее (Сибирь, 1857–1858 годы).

---

Тот писал что-то, когда Бестужев вошел к нему. Узнав о побеге рабочих и смерти Митрофана, он встал и начал быстро ходить от стола к выходу и обратно.

— Распустили вы людей! Все взываете к совести и разуму, но, уверяю вас, увещеваниями людей не пробудишь. Всякий стыд, совесть давно пропиты, проданы… На что у вас судовая полиция?

Бестужев не стал особенно возражать, но все же сказал, что дело не в полицейских мерах — сплавщики сбежали как раз из-за наказания. Пытаясь отвлечь внимание от своих бед, Бестужев добавил, что совесть продается и здесь, в Усть-Зее. Муравьев остановился, взглядом требуя пояснения. И Бестужев сказал, что в компанейской лавке сахар — по рублю за фунт. Муравьев тут же приказал вызвать приказчика.

— О, эти торгаши! Как только я вступил на пост генерал-губернатора, мне пришлось взяться за акцизно-откупные дела. Прежние правители Сибири брали взятки и на злоупотребления смотрели сквозь пальцы. Борьба с откупщиками кончилась тем, что я заболел, да так, что думал, не выберусь отсюда живым. Решил поехать в Европу на воды, сдал управление Зарину,[18] но тут мне посоветовали обратиться к агинскому ламе Сультиму Бадмаеву.[19] Тибетские снадобья, иглоукалывания быстро подняли меня на ноги…

Через некоторое время показался Дадешкилиани, а за ним — испуганный приказчик. Сдернув картуз, тот сразу же пал на колени.

— Встать! — крикнул Муравьев. — Почем сахар в Чите?

— Червонец за пуд, — пролепетал приказчик.

— То есть по двадцать пять копеек за фунт, — уточнил Бестужев. Приказчик с мольбой смотрел на него.

— Простите, Христа ради! Я думал, вы — поселенец!

— Поселенец ли, тунгус или маньчжур, не имеешь права заламывать вчетверо! Пошел вон! — брезгливо крикнул Муравьев. Приказчик на полусогнутых от страха ногах выбежал из шатра.

— Мерзкое отродье! — продолжал гневаться Муравьев. — Сколько зла могут принести такие, как этот, если дать им волю!

Успокоившись, Муравьев сказал, что получил проект устава новой Амурской компании, и попросил ознакомиться с ним. Бестужев взял пакет, отдал свое письмо и пошел к себе.

«ПОЛЯРНАЯ ЗВЕЗДА»

Отряды Пьянкова и Шишлова прибыли лишь к концу дня. Усталые, измученные перегрузкой и стаскиванием барж, рабочие начали швартовку. Когда командиры явились к Бестужеву, вид у них был виноватый, настороженный. Не став пока отчитывать их, Бестужев приказал принять бочки, ящики, мешки с разобранной баржи и заняться шпаклевкой щелей. Сзади подошел Раевский. Глянув на него, Бестужев понял, что тот явился неспроста, и провел его в свою каюту. Войдя в нее, Юлий достал из кармана небольшую книжицу, на обложке которой бросились в глаза пять силуэтов и название — «Полярная звезда на 1856 год».

— Столько слышал о ней и вот только сейчас держу в руках, — Бестужев начал взволнованно листать книжку. На обороте обложки портрет Белинского, на первой странице — извещение о смерти Чаадаева, на третьей — начало-статьи «Вперед, вперед!». Бестужев горячо обнял Раевского, тот смутился и сказал, что дает лишь до утра.

Как только он вышел, Бестужев принялся за чтение. Многие неизданные стихотворения Пушкина и Рылеева он хорошо знал. Как не помнить «Послания», которое привезла в Читу Александрина Муравьева! А стихий Рылеева он слышал из уст самого автора. И тем приятнее было увидеть впервые напечатанные строки давно ушедших друзей. С Пушкиным, к великому сожалению, Бестужев не был знаком, но он хорошо знал о нем по рассказам братьев Александра и Николая, также со слов Льва Пушкина, с которым встречался у Рылеева, а последний раз видел его на Сенатской площади.

Начав читать главы из «Былого и дум» Александра Герцена, Бестужев поразился страницам о восстании и обстановке после 14 декабря.

«Никто (кроме женщин) не смел показать участия, произнести теплого слова о родных, о друзьях, которым еще вчера жали руку, но которые за ночь были взяты… Одни женщины не участвовали в этом позорном отречении от близких… и у креста стояли одни женщины… Сестры, не имевшие права ехать, удалялись от двора…»

Дойдя до этих строк, Бестужев вспомнил, как мать и сестры, с трудом добившись разрешения выехать в Сибирь, продали усадьбу, имущество, доехали до Москвы, там их вдруг остановило письмо Бенкендорфа о запрете царя продолжать путь. Более изощренного, гнусного издевательства трудно было придумать. Мать, не выдержав потрясения, умерла. Оказавшись в незнакомой, чужой Москве без всяких средств, сестры остановились у дяди, Василия Сафроновича Бестужева, тогда уже старого, больного. Начав новые хлопоты о выезде в Сибирь, они добились разрешения лишь в 1847 году. С тех пор прошло уже десять лет. Как дружно, хорошо жили они тогда! Потом женитьба, рождение Лели, через два года — Коли. Мери часто болела, стала раздражительной. У сестры Елены характер с норовом, твердый, бестужевский. Коль не поладит с кем, то надолго, если не навсегда. Вот и появилось в доме отчуждение. Сестры Оля и Маша, добрые, душевные, красивые и видные, но их судьба тоже не сложилась, остались в девицах…

Когда стало темнеть, Бестужев зажег лампу и продолжил чтение. Вдруг на палубе послышались чьи-то быстрые шаги, и, едва он успел спрятать книгу, в дверях показался Муравьев.

— Ехал мимо, дай, думаю, загляну, — улыбнулся он, внимательно оглядывая стол, стены. — Неплохо устроились. Цветов столько! Только вот накурили. Зря увлекаетесь этим…

Бестужев с удивлением смотрел на генерал-губернатора, лихорадочно соображая, чем вызван столь неожиданный визит.

— Что вы так смотрите? Некстати явился? — усмехнулся Муравьев.

— Да что вы? Очень рад. Думаю вот, как плыть дальше?

— Чего думать? Вперед! Вперед!

«Вперед! Вперед!» — да это же название статьи…

— Теперь только идите, не стойте на одном месте, — продолжал цитировать Муравьев. — Что будет, как будет, трудно сказать, никто не знает…

Бестужев поражался не только тому, что Муравьев цитирует, но и его безупречной памяти. Однако разоблачать себя Бестужев не стал. Вдруг западня?

— Что вы пугаете? — улыбнулся он. — «Трудно сказать, никто не знает». Конечно, все мы ходим под богом, но, думаю…

— Ну как, начали читать? — глядя в упор, перебил Муравьев.

— Что? — похолодел Бестужев.

— Ну как так? Я же дал вам почитать…

— Ах да! — вспомнил Бестужев об уставе компании. — Уже прочитал, но решил написать замечания.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Муравьев и, пожелав хорошего сна, удалился. Выйдя проводить его, Бестужев увидел, как он легко сбежал по трапу, вскочил на коня и поскакал вниз к Зее в сопровождении… Раевского. «Почему без Сандро? Куда так поздно — там ведь нет жилья? Вдруг… Но нет, Юлий тут ни при чем! Когда же Муравьев узнал о „Полярной звезде“? Какие крючки закидывал, как заманивал! Но как же я забыл об уставе? И чуть не попался».

На баржах никого не было — все ушли в станицу. Только два охранника с ружьями сидели у костра. Тусклые огоньки еле светились из окон новых домов. Звук балалайки донесся, какая-то грустная песня. Тревожно шумел Амур.

Вернувшись в каюту, Бестужев взялся за устав компании, прочитал о целях и предназначении новой Амурской компании, условиях приема и членства. Понял, что этот устав мало чем отличается от давно действующего в Российско-Американской компании. Развитие торговли определялось возможностями внутреннего, в основном сибирского рынка. Взяв лист бумаги, он начал писать о местных промыслах и хозяйстве, без которых нельзя развивать внутреннюю и внешнюю торговлю, о необходимости собственного флота компании, о незамерзающих портах на Сахалине и на материке, южнее Николаевска.

Изложив свои соображения, он с нетерпением вернулся к «Полярной звезде». Один из читателей журнала предлагал делать ежегодные обзоры литературы, подобные тем, которые когда-то писал Бестужев-Марлинский. Как радовали Бестужева эти строки — люди помнят брата Александра, более того, чувствуется духовное родство Герцена с декабристами. Все это казалось невероятным. После тридцати лет полного забвения декабристов вдруг прямой призыв к борьбе за освобождение крестьян, за отмену крепостного права, просьба присылать статьи, письма, воспоминания о декабристах. Переписав лондонский адрес Герцена, Бестужев решил обязательно заехать к нему по пути из Америки.

В семь утра его разбудил осторожный стук в дверь: прибежал Кузьма и сказал, что ночью Шишлов выгрузил со своей баржи несколько бочек и ящиков мужикам из поселка. Сообщив это, Кузьма попросил не идти сейчас же к Шишлову, а то тот догадается, кто доложил, и ему будет плохо. Бестужев спросил, не обижают ли его сейчас, Кузьма помялся, потом сказал:

— Да есть… То стянут чего, то соли в чай насыплют, а намедни бычий пузырь с водой в постель сунули, он лопнул, как я лег, пришлось сушить матрац, а они кричат, будто я…