Владимир Аренев - Магус

• Название: Магус
• Автор: Владимир Аренев
• Издательство: Форум
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2006
• ISBN: 5-91134-010-0

Италия эпохи Возрождения, очень похожая на нашу… да не совсем! Здесь в фамильных поместьях обитают призраки, здесь маленький волшебный народец сосуществует с людьми, здесь Церковь дозволила чародейство — и она же создала орден законников-магусов. Всегда найдутся те, кто захочет обратить чудо во вред другим. Магусы как раз и призваны раскрывать преступления, совершенные с помощью магии. «Закон превыше всего!» — вот их девиз.

Но так ли все просто? Черно-белый мир вдруг оказывается многоцветным! — и магус Обэрто уже не знает, кто прав, кто виноват. Заурядная кража фамильных перстней в поместье древнего рода Циникулли оборачивается длинным, запутанным, сложным делом. Погони, выстрелы из-за угла, тайны призраков, веселые проделки волшебного народца, пираты и ювелиры — все перемешалось в этой истории. Фейерверк чудес, калейдоскоп захватывающих приключений! — но когда произойдет чудо настоящее — заметит ли его мессер Обэрто?.. заметишь ли его ты, читатель?..

В книгу также вошла повесть «Заклятый клад» — фэнтези, основанная на украинской демонологии.

---

Путник глядит на Мыколку, устало поводит плечами — и вздрагивает сломанными крыльями плащ за его спиной. Этот жест почему-то обнадеживает хлопчика, и он по привычке продолжает тоненько, жалостливо тянуть:

— Дядьку! Дя-адь! Дай, а?..

И глазами показывает на сундучок за спиной у странника, мол, и так же ж видно, что денежки у тебя водятся. Так чего жмешься, в самом деле? На богоугодное дело бы… — у нас вон мамку хвороба замела прошлым летом, хозяйство на одной бабусе держится, а батька мы с колыбели не видали, козаком, говорят, был.

А вы ж, дядьку, знаете, какие сейчас времена.

Ну так и дали б на хлебушек, в самом деле, вместо чтоб стоять столпом соляным, про который нам старый Грыгорий любит вечерами рассказывать — ну про тот столп, что был сперва человеком, а потом провинился перед Господом и стал столпом. Ну, не важно.

Дайте, дядьку!

— А что, малец, далеко еще до Межигорки?

Ага, ну вот, совсем другое дело! Раз спрашивает, значит…

— Да не, не очень. Можно сказать, что и рядом совсем. Вот как звоны звонить станут, так даже и услышать сможете. — А сам глазами так и стреляет на сундучок, что заместо дорожного мешка хитро привязан ремнями к дядьковой спине! Знатный сундучок, в таких только коштовности и переносить, туда далее и каптан, будь он новеньким и хоть золотом расшитым, положить — святотатство. Да и, если честно, глупо, потому что кроме расшитого золотом каптана туда ж ничего и не поместится. Сундучок размером с кицьку Мурку дворовую, когда она вот-вот окошиться должна.

…И — живой! Вернее, кажется, что живой, — так поблескивают бока у сундучка, будто глаза у стрекозы разноцветной. Только крылья и лапы кто-то этой стрекозе пообрывал.

— До ночи дойду?

О чем это? А, да, про Межигорку!

— Дойдете! Даже и раньше дойдете, к обеду.

Ой, про обед не надо было — вон как сразу в животе заурчало. И Марийка, младшая сестренка, совсем разнюнилась. Испугалась-таки как-будто-живого сундучка.

Мыколка повернулся успокоить сестричку, а когда снова посмотрел на шлях, странника уже не было.

«А жалко, что не кобзарь, — подумалось невпопад. — А то бы напросился к нему в ученики — всё лучше, чем тут за гусями ходить.

…Или к козакам уйду, обязательно, когда вырасту, уйду к козакам!»

Гуси, кстати, разбежались, теперь сгонять их…

И вдруг явилась ниоткуда, прямо почти как дядька на шляху, странная мысль: может, и хорошо, что не дал прохожий ни медяка. А уж тем более, подумал Мыколка, не взял бы он ни монеты из того сундучка, даже золотой бы — не взял.

…Если там вообще — деньги.

Глава первая РАСТОПТАННЫЙ ЖУПАН

Ой, танцую до упаду на истрепанном шляху!
То ли к Богу возвращаюсь, то ль от черта я бегу.
Или с Долей по последней чарке пью.
Иль Костлявой чоботами морду бью.
Ой, танцую, рассыпаю гопака! Помяните ж добрым словом козака!

…Над селом — судьбы незримая рука.
Ой, танцую!..

«… принят еси на века».

Лето стояло в скирдах, скошенное, высушенное, ломкое. Лето почти закончилось. Оно уже сочилось осенью, все чаще уступая ей то там, то здесь пару-тройку пожелтевших листков. Скоро все отдаст, швырнет сменщице в лицо, будто колоду крапленых карт. Скоро, скоро….

Но сегодня был один из тех дней, куда осени ходу нет. Последний, прощальный банкет лета — в самом разгаре. Солнце, теплый ветерок, щебетанье птах — гуляй не хочу!

А и гуляли! Так гуляли, что гул стоял, небось, до самого Киева. Как же иначе, такой козак в монастырь уходит — тут грех не проводить побратима в последнюю путь-дорожку. Да и ему, старому Андрию Ярчуку, известному характернику и просто доброму товарищу, грех со светом не попрощаться. Тем более в монастырь идет — там лишние грехи ни к чему, и тех, что за век его долгий блохами понасели, хватит с лихвой.

Так что все устроили по козацкому обычаю, как положено. Музыкантов наняли самых-рассамых, чтоб умели до самой души достать смычками да бубнами; возы с горилкою и всяческой провизией скрипели колесами по шляху уже добрых десять дней, — и все это время гулянье не прекращалось ни на миг. Андрий, вырядившись в наироскошные свои одежды, щедро сыпал червонцами направо и налево (музыкантов и харч, натурально, оплачивал тоже он); плясал и пел песни, угощал всех встречных-поперечных, кто только выказывал желание почтить старого козака…

Сопровождавшие его сичевые товарищи только понимающе кивали головами да подкручивали кверху усы: «Знамо дело! Такой человек со светом белым прощается! Сколько всего перевидано, сколько голов татарских да ляших срублено, сколько жизней козацких спасено! Вот так жизнь была у козака!.. Вот так жизнь… была… Ну, оно и не дивно, что теперь решил в монастырь податься. Все ж таки — характерник. Пришла пора и о Боге вспомнить, на склоне-то лет…»

— Тату, а как это — характерник?

— Это, сынку, козак такой, что может разные чудасеи творить. Захочет — волком обернется, захочет — глаза человеку отведет. Говорят, они в шинок приходят да так устраивают, чтоб, не плативши денег, и горилки выпить, и сдачу еще с шинкаря получить.

— А у тебя одно на уме! Только про выпивку и думаешь, старый пень! Ты, сынку, не слушай его. Характерник — он у козаков в первую очередь заместо лекаря. За что и почет ему, и уважение. Но, конечно, в походе может всякое устроить. Бывало, заберутся козаки в татарскую землю, а на них идет войско нехристей. Так они спешатся, коней в одно место сгонят, вокруг повтыкают пики — вот едут татары и видят лес. Так и проезжают мимо.

— Ну ты, Оксана, сильна выдумывать. По-твоему, у татар совсем голов на плечах нет? А про раненых, это ты правильно…

— Тату, а почему вон тот дядька плачет?

— Да откуда ж мне знать?

— Это Гнат Голый, — хмыкает рядом сивоусый дед. Как и все межигорские, он вышел проводить в последний путь козака (а заодно — угоститься дармовым продуктом да горилочкой). — Андрий Гната выходил, когда тот, считай, одной ногой в могиле стоял.

— А-а… — В толпе вздохнули, глядючи на дебелого козарлюгу, который ехал, прямой, как столб, с окаменевшим лицом, — и только на щеках его проступали две влажные ниточки-дорожки. Издали — и не приметишь, если нарочно не приглядываться.

И не приглядываются. Когда козак в монастырь уходит, принято веселиться, а не слезы лить. Но Гнату — можно.

Голый едет впереди возов, сразу же за Андрием, конем не правит, а только смутно глядит в спину своего спасителя. Как будто запомнить тщится — на века запомнить, до самой могилы, откуда однажды уже был спасен-вытащен Ярчуком.

Словно ощутив на себе этот взгляд, Андрий оборачивается.

— Нэ журыся, Гнатэ!

И улыбнулся — как искрящимся счастьем осыпал, с головы до ног!

Невозможно не улыбнуться в ответ. Какие там слезы?!..

А он уже снова глядит перед собой, невысокий, кряжистый, загорелый. Развеваются по ветру рукава-распоры голубого жупана, покачивается серебряная кисточка на заломленной шапке со смушковым околышем, волнами идут роскошные синие шаровары, лукаво блестят на солнце начищенные остроносые чоботы. И на удивление естественно смотрится все это богатство на Андрие, который всегда чурался роскоши, даже на гулянку одевался неброско, да и вообще не любил привлекать к себе внимание. Чем, кстати, оное внимание и привлекал, ибо среди козаков скромность и неприметность в диковинку. Однако ж характерник он и есть характерник, да и народ на Сич приходит разный.

И не сказать, чтоб уж совсем нелюдим был Ярчук, товарищами не пренебрегал, всякий мог ему душу свою излить; вот он свою — никому. Разве что Богу теперь откроет; много придется рассказывать, да ведь и времени у них предостаточно, что у Господа, что у Андрия.

— Мамо, а чем в монастыре козаку заняться?

— Да чем обычно люди в монастыре занимаются… Богу молиться о спасении душ грешных, монахам помогать по хозяйству.

— Эт, Оксана, что говоришь! В обычный монастырь козака б разве приняли?! Только в наш, Межигорский. И знаешь почему?

— Я знаю, тату, я! В прошлом годе мы с Иваном на пруду рыбалили и видели, как возы козацкие в монастырь ехали, рыбу везли, соль, еще много разного. Вот за это!

— Правильно, сынку. Наш монастырь вообще, говорят, на козацкий кошт отстроен — и лыцарство сюда всегда подарки посылает. Вот потому и принимают они старых козаков к себе, потому даже и Ярчука взяли. Значит, угоден он Богу, хоть и много в жизни натворил… разного…

И идут посполитые вслед за возами, угощаются угощением, удивляются, глядя на характерника. А тот словно и не слышит их и не видит — едет себе и едет; шлях вьется под копытами коня придавленной змеей, но Андрий на то внимания не обращает, знает, что в конце одно: брама деревянная, за которой — другая жизнь.