Владимир Аренев - Магус

• Название: Магус
• Автор: Владимир Аренев
• Издательство: Форум
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2006
• ISBN: 5-91134-010-0

Италия эпохи Возрождения, очень похожая на нашу… да не совсем! Здесь в фамильных поместьях обитают призраки, здесь маленький волшебный народец сосуществует с людьми, здесь Церковь дозволила чародейство — и она же создала орден законников-магусов. Всегда найдутся те, кто захочет обратить чудо во вред другим. Магусы как раз и призваны раскрывать преступления, совершенные с помощью магии. «Закон превыше всего!» — вот их девиз.

Но так ли все просто? Черно-белый мир вдруг оказывается многоцветным! — и магус Обэрто уже не знает, кто прав, кто виноват. Заурядная кража фамильных перстней в поместье древнего рода Циникулли оборачивается длинным, запутанным, сложным делом. Погони, выстрелы из-за угла, тайны призраков, веселые проделки волшебного народца, пираты и ювелиры — все перемешалось в этой истории. Фейерверк чудес, калейдоскоп захватывающих приключений! — но когда произойдет чудо настоящее — заметит ли его мессер Обэрто?.. заметишь ли его ты, читатель?..

В книгу также вошла повесть «Заклятый клад» — фэнтези, основанная на украинской демонологии.

---

— А Святое Писание на что?! Кто по нему не живет, разве может… — Он вдруг понимает что-то и замолкает. Долго смотрит в пол, растерянно качая головой, наконец поднимает взгляд на магуса. — Вот вы к чему вели, мессер! Про заповедь нумер не помню какой — про «не укради» напомнить решили? Я ж говорю: проповедь!

— Ты веришь в Святое Писание и так пренебрежительно отзываешься о проповедях? — Обэрто не скрывает иронии. — Но и к Святому Писанию, похоже, у тебя совсем не канонический подход?

— Хотите в еретики меня записать?

— Хочу на твой вопрос ответить. Попроще, как и просил. Когда ты решаешь, как поступить в ситуации обычной, ты опираешься на знания, правила, законы, заложенные в тебя с детства родителями, вообще людьми, которые тебя окружали. Но разве знал ты хоть что-нибудь о Святом Писании, когда сделал первый вдох? Нет, однако тогда тебя по жизни вела твоя душа. Уже тогда законы Божьи были вложены в тебя.

— Эк вы! — не выдерживает Фантин. — Прям как по писаному строчите.

Магус улыбается, чуть покровительственно, но дружелюбно:

— Ты не первый, кому приходится объяснять, что к чему, и доказывать правоту нашего ордена.

— Первым были вы? — простодушно уточняет «виллан». — Вы уж простите, мессер, но похожи вы сейчас на проповедника. Причем на такого, который сам не уверен в том, в чем убеждает других. Что человек от рождения наделен душой, известно каждому. Из Священного Писания, если вам вдруг захочется об этом спросить. А что в жизни следовать Его заповедям не всегда и не у всех получается — думаю, вы и сами об этом знаете.

— А почему, как ты думаешь?

— Греховны мы по природе своей. Ну и мир не совершенен, поскольку осквернен сатаною. Тут бы хоть половину заповедей не нарушить!

— А законы человеческие, не Божьи? Зачем они, по-твоему, нужны?

— Думаю, чтоб примирить природу человеческую, греховную, с душою его. И с заповедями, наверное. Хотя вам, — добавляет после паузы, — все ж видней, вы ученый.

— Да нет, ты правильно сказал: чтобы примирить в нас две природы: небесную и земную. Но когда ты решаешься нарушить заповеди и земные законы, что тобою движет?

Фантин краснеет.

— Хотите вы, мессер, меня обидеть, вот что движет сейчас вами! Только не выйдет. Складно говорите, красиво, правильно. А ногтем ваши слова поддень — краска посыпется! Или закон, скажете, для одних один, для других — другой? Или спорить будете, что нынче, как и прежде: если у тебя есть деньги и власть, можешь на законы земные класть, уж простите за невольный стишок. Вот и приходится другим, кто победнее да послабже, приспосабливаться. Тут не до земных законов, порой — и не до заповедей! — почти кричит Фантин. — От суда мирского бежим, перед судом небесным стараемся грехи отмолить, выклянчить хотя б отсрочку, хотя бы надежду на помилование. А ваша братия так любит отнимать даже ее!

— Мне странно это слышать. Из всех возможных путей, что лежали перед тобой, ты отдал предпочтение тому, который поставил тебя против законов Божьих и человеческих. Потому что он показался самым легким! Но разве Господь обещал, что путь к Нему — именно таков?

— Ваш, само собой, тернистее, мессер! — с сарказмом отвечает Фантин.

— Я живу в согласии с законами. Более того, я служу им — а значит, служу Господу и людям. Ты спрашивал, отчего я не испугался тогда. Ответ прост: это моя работа. Разве тревожен сапожник, когда тачает сапоги? Или венесийский стеклодув, готовя очередную вазу, волнуется более, чем делал бы это любой мастер?

— Ну-у, если он настоящий художник…

— Я не про художников. У тех работа творческая, а у меня — ремесленная. Я не создаю ничего нового, всего лишь занимаюсь поиском тех, кто нарушает законы. Выполняю свой долг по мере возможностей. Я — в ладу с законами и небесными, и земными. Поэтому не волнуюсь, не трепещу перед опасностью сверх необходимого: знаю, что правота за мной и закон на моей стороне.

— Говорю же, тернистый у вас путь! Но это я б еще посмотрел на вас, мессер, если б судьба по-другому вами распорядилась. Проще простого о законности рассуждать, когда брюхо сыто и кошелек полон! Вот вы мне за услугу мою, как сговаривались, заплатите, тогда и я, глядишь, беседу такую смогу поддержать на равных… Только, мессер, вы на Циникулли не очень рассчитывайте, ага. У них надобность в вас отпала, уж простите, что сразу не сказал, как-то к слову не приходилось.

— Нашлись перстни?

— Именно что нашлись! Да не просто перстни, а вместе с похитителями! И знаете…

Он не успевает договорить — с улицы доносится гул голосов, слов еще не разобрать, но ясно, что люди чрезвычайно взволнованны. Фантин выглядывает в окно и хлопает себя ладонью по лбу:

— Забыл! Их же сегодня как раз казнят. Через час, на Площади Акаций.

— «Их»? Кого «их»?! Впрочем, неважно. Мне нужно быть на казни, обязательно. Помоги!

— Куда, мессер?! Вы и на ногах-то едва стоите!

— Найди какую-нибудь повозку, найми, я заплачу.

Фантин в отчаянии смотрит на магуса, взвешивая, насколько тот тверд в своем решении, наконец машет рукой и бежит вниз, спросить у Ходяги про повозку. Это потом, по дороге на площадь, «виллан» расскажет Обэрто о подробностях поимки воров. Вот ведь, будет запальчиво восклицать, какая история! Если б тогда ихняя «Цирцея» на мель не села — и это, заметьте, в бухте, где все пути-дорожки, маршруты то есть, известны-переизвестны, где сесть на мель — ну, вроде как в луже утонуть: или в усмерть пьяным надобно быть или совсем не в себе!.. А они, кажется, вполне нормальные, взрослые мужики — ну, эти, с «Цирцеи». Так вот, говорю, если б галера ихняя на мель не села, так и уплыли бы перстни невесть куда. Уж и вы, мессер, не нашли бы их, и никто не нашел. А тут случайность, совпадение, гримаса фортуны: принуждены были остаться, оказались на мели — и в прямом, и в переносном смысле — и решили добычку сплавить, чтобы хоть какую монету за нее выручить. Дурачье! Вот ювелир, к которому обратились, — тот дураком не был, хоть по секрету скажу вам, сам, случается, скупает такое-всякое, ага; но здесь же совсем особый случай, он и обратился (как честный гражданин!) к кому надо. А шкипера послал погулять часок, пока деньги достанет — и уж по возвращении тот угодил аккурат в засаду, а там и остальных труханули, за ними тотчас наблюдение установили — и выяснилось, между прочим, что у боцмана, кока и еще у одного матроса как раз по перстню и имеется. Да у шкипера еще были. Словом, туда-сюда, слово за слово (в застенках кто разговорчивым не сделается?) — признались, голубчики, во всем, как есть признались! А потом уж и «Цирцею» ихнюю в доках внимательней осмотрели и обнаружили — представьте себе! — что морячки не только перевозкой сельди промышляли!.. Не-е, не каперством, хуже, мессер; каперство — все ж таки благородная профессия, хоть и, по-вашему, не слишком законная. Но торговать людьми, живыми людьми!.. Это, доложу я вам, произвело впечатление! Пока вы лежали в отключке, случился суд, обычно они у нас до-олго тянутся, но сей раз, видать, поступил наказ, чтоб без проволочек. Опять же дело прозрачное и младенцу очевидное, какие тут могут быть мнения? — повесить позорнейшим образом, без эшафота, как подлых собак (хотели и без причастия, да фра Дженерозо воспрепятствовал, сказал, чересчур это, не по-христиански и не по-людски). А я как услышал, так и обмер весь: ну, думаю, пропало мое вознаграждение. Если у семьи Циникулли надобность в вас отпадет, значит, и вы мне много не заплатите. Хотел, честно признаюсь, сбежать, да стража эта в доме напротив… потом еще о портретах своих узнал — куда уж, думаю, тут, думаю, одна надежда на вас, что очнетесь и в обиду не дадите. А вы, едва в себя пришли, давай поучать, только душу растравили, ей-же-ей! Теперь сам чуть живой, а на колымаге этой трясетесь — что вы, неужели казней не видывали?! А? Да нет, какие мальчишки, на «Цирцее» самый молодой — года на три меня старше, не иначе. Не возьму я в толк, к чему такие вопросы задаете. Нет-нет, спрашивайте, ежели надобно, за спрос денег не берут, хотя я, признаться, не против бы…

Обэрто заверит его тогда, что непременно вознаградит Фантина и за то, что пошел с ним на виллу, и за заботу, и за рассказы. И воодушевленный «виллан», пока они будут тащиться на повозке к Площади Акаций, еще раз подтвердит: да, и после поимки морячков Малимор наведывался в «Стоптанный сапог», о здоровье мессера беспокоился, вот и сегодня заходил. Да, стража нарисовалась напротив «Сапога» сразу, как Фантин перебрался туда с беспамятным магусом, а вот с картиночками стала расхаживать уже позже. Ага, аккурат как поймали душегубов, так и…

…Потом они приедут на Площадь Акаций, где напротив Дворца Заседаний, рядом со старым, искривленным деревом вершится правосудие. Там уже будет не протолкнуться от зевак; к акации, под длинную и прочную ветвь со свисающей с нее петлей подведут одного за другим моряков с «Цирцеи», помогут взойти по шаткой лесенке (многие не будут способны сделать это сами, ибо застенки инквизиции — они, господа, только душу выводят на путь праведности и спасения, а тело зачастую при этом калечат) — и моряки с телами, напоминающими ствол дерева, на котором их вздергивают, примут смерть по-разному: одни молча (и не только потому, что лишены языка; случаются ведь и такие, кто перед лицом вечности проявляет вдруг скрытое доселе мужество), другие — вымаливая пощаду, хотя сами же признанием своим подписали себе смертный приговор, поздно на попятную идти!.. а шкипер их в ужасе отшатнется и ткнет пальцем в толпу, и замычит что-то нечленораздельное («…этому точно укоротили язычок!»), и даже взойдя по лесенке к очередной петле (для каждого забрасывали новую, а затем перерезали и тела складывали сбоку, в чудовищную поленницу) — даже просунув голову в петлю, шкипер будет тыкать пальцем в толпу, где как раз окажутся повозка с магусом и Фантином и многие другие из «Сапога», — будет указывать на них, и мычать отчаянно, и в конце концов повиснет, пошатываясь, исторгнув из тела своего как душу, так и менее возвышенное содержимое, и на лице шкипера читаться будет самый неподдельный ужас. Впрочем, никак со смертью его не связанный, что уже удивительно и достойно внимания.