Евгений Кабанов - МИССИОНЕР

• Название: МИССИОНЕР
• Автор: Евгений Кабанов
• Жанр: Эротика

Основой для развития сюжета послужила знаменитая фраза "У нас в СССР секса нет!". Молодой американский гиперсексуальный журналист русского происхождения, засланный ЦРУ в СССР с целью разложения общества с помощью секса, даже не подозревающий о своей секретной миссии, не успевает выпутаться из одной скандальной истории, как попадает в другую. ВНИМАНИЕ: в соответствии с темой в романе содержится много предельно откровенных эротических сцен, а также используется ненормативная лексика.

---

– Зоотехник совхозный дал.

– А ты его уже пробовал?

– Пробовал. Мёртвого из земли подымает.

– Надо бы это дело отметить, – радостно предложил директор, – да и для храбрости не помешало бы.

– Согласен, – сказал Аполлон.

Он подошёл к столу, взял графин.

– Обожди, – остановил его Никита Николаевич, – то, что в графине, оставим для Людмилы…

Никита Николаевич с нежностью в голосе и блаженной улыбкой на лице произнёс дорогое для него имя, затем взял в руки канистру.

– Пока ещё не под его кроватью, можем использовать, – хихикнул он.

Они выпили, закусили остатками ужина.

– Я, пожалуй, ещё стакашек вмажу, – сказал Никита Николаевич, и пояснил: – Для храбрости.

– Лучше не надо, – посоветовал Аполлон, – в вашем возрасте, Никита Николаевич, у "коня" в самый ответственный момент может отказать кое-что.

– Ты думаешь? – как бы ожидая опровержения, спросил "конь". – Так ты и мне возбудителя этого дай – он же конский.

Повизгивание Никиты Николаевича в процессе смеха походило, однако, больше на поросячье, чем лошадиное.

– Не стСит рисковать. Это вредно для печени.

– Если стоЗт, то не стСит, – снова повизжал директор, но, видно, почувствовав, что ему и так прибавилось храбрости, добавил: – Ладно-ладно, засунь под кровать.

Аполлон сунул канистру под кровать Алексея Степановича, подошёл к окну, посмотрел в него. Затем взглянул на часы.

– Смеркается, – сказал он. – Никита Николаевич, идите сюда.

Директор подошёл к Аполлону, посмотрел вслед за ним в окно.

– Вы уже можете выходить. Посидите пока вон на той скамейке, – Аполлон указал рукой в окно. – Подождёте, пока в нашем окне погаснет свет. Тогда сразу – под дверь…

– А как я узнаю наше окно? Их же, этих окон…

– А вы на подоконник поставьте что-нибудь.

– Точно… Поставлю свой портфель, его-то я узнАю.

Поставив на подоконник свой портфель, Никита Николаевич направился к двери.

Уже выходя, он обернулся.

– Только пусть хорошенько стемнеет. Темнота – друг молодёжи, – процитировал он со смешком слышанную где-то мудрость.

Аполлон сочувствующе посмотрел на исчезающую за дверью спину Никиты Николаевича. "Тоже мне молодёжь".

Глава XXXVIII

Взятие "Илиона"…

Аполлон посмотрел на часы. Было без шести минут десять. Он вышел в коридор. И как раз вовремя – из своего номера выходила Людмила Николаевна.

– Добрый вечер, Аполлон, – соблюдая конспирацию, сказала она официальным тоном.

– Добрый вечер, Милочка, – с нежнейшей улыбкой ответил ей Аполлон, вызвав тем самым на её лице некоторое замешательство.

Он поспешил развеять её недоумение и свести на нет опасения, беря её за руку и втаскивая в свой номер.

– Я один, Милочка, – прошептал он ей при этом.

Уже в номере, закрыв дверь, он страстно обнял Людмилу Николаевну.

– У нас есть пару часиков. Наши шефы разбрелись по своим знакомым.

На лице Милочки изобразилась неподдельная радость.

– Ну, Алексей Степанович, – произнесла она с ударением на "ну", – знаю я, какой у него тут друг-приятель. Ох, узнает его Тоня, она ему даст приятеля!

– Да что ты, в самом деле, Милочка! – воскликнул Аполлон. – Пусть сбросит немного напряжение после трудов праведных.

Он приник губами к её губам, не давая тем самым продолжать разговор в чисто женском русле. Милочка ответила на его выпад охотно и страстно, и, обняв за талию, потащила на кровать.

– Это ведь твоя? – спросила она, когда они уже сидели на постели.

Аполлон кивнул:

– Ты поразительно догадлива.

– Ты прелесть, Аполлоша! – с материнской нежностью посмотрела на него она. – Тут и догадываться нечего. Мой шеф всегда возле двери располагается – в демократию всё играет… как слон в посудной лавке. В гуще народа, как он выражается… А на той, – она кивнула на кровать Никиты Николаевича, – галстук твоего шефа валяется.

С этими словами она принялась страстно обнимать и лобызать Аполлона, приговаривая:

– Аполлоша… Мой мальчик… Ух, так бы и съела всего тебя… Прелесть ты моя…

Видя, что Милочка взяла бурный старт, Аполлон, дабы направить развитие событий по намеченному плану, сказал, высвобождаясь из её объятий:

– Пойдём на ту кровать, Милочка, а то эта скрипит сильно.

– Да? Что-то я не заметила, – проворковала она.

Её объёмистая задница запрыгала по постели, и вслед за этим она вновь попыталась заключить Аполлона в объятия.

Но в этот самый момент в коридоре послышался какой-то неясный шум, вслед за этим от сильного удара снаружи широко распахнулась дверь, стукнувшись о спинку кровати, и в комнату буквально ввалился… Алексей Степанович.

Вид у него был во всех смыслах потрясающий, или потрясный: левый глаз украшал свеженький малиновый фингал, изо рта пузырились слюни, помятый пиджак с надорванным рукавом был без единой пуговицы и испачкан в извёстке и в какой-то бурой грязи. И при всём при этом замминистра еле стоял на ногах, придерживаясь рукой за стену и тупо пялясь себе под ноги.

У Милочки оказалась отменная реакция: не успел ещё Алексей Степанович перевалить за порог, как она уже лежала за спиной у Аполлона. Аполлон поспешно прикрыл её ноги и венчающий их остальной роскошный организм, и оторопело уставился на заместителя министра.

Тот с треском захлопнул дверь и как лунатик, ничего не видя вокруг себя, и ничего не соображая, принялся с остервенением стаскивать с себя одежду, выкрикивая при этом не то с обидой, не то со злорадством, не то с удивлением одну единственную фразу:

– Муж…объ-елся груш…

Причём каждый раз получалось так, что, произнося "объелся", он не забывать громко икнуть после первого слога.

Оставшись в одних трусах, он на четвереньках полез под кровать, с трудом вытащил из-под неё канистру и открутил пробку. Не в силах приподнять десятикилограммовый сосуд с пола, он сам растянулся на животе на полу и, наклонив ёмкость, припал ртом к горлышку.

Глядя на него, Аполлон непроизвольно скривился.

В горле Алексея Степановича раздалось бульканье, и когда он отпал от канистры, вставшей на донышко, то бешено завращал глазами, судорожно хватая ртом воздух, как рыба на берегу.

Напуганный возможностью летального исхода, Аполлон вскочил с кровати, схватил со стола графин, подскочил с ним к Алексею Степановичу, и стал торопливо вливать в его широко раскрытый рот содержимое графина.

Алексей Степанович сделал несколько глотков, захлебнулся, ещё пуще прежнего вытаращился – прямо как живой рак, и покраснел, как варёный, делая судорожные вдохи и вяло цепляясь руками за рубашку спасителя.

До изумившегося поначалу спасителя, наконец, дошло, что он влил в несчастного дополнительную порцию спирта. Он лихорадочно освободился от захвата, подскочил к столу и схватил вазу с цветами. Цветы полетели на пол, и, подскочив к мученику, Аполлон, наконец-то, начал вливать в его пузырящуюся пасть живительную влагу.

Алексей Степанович, жадно глотая желтоватую жидкость, ухватился рукой за вазу и привстал, непонимающе тараща глаза.

Удостоверившись, что опасность миновала, Аполлон поставил пустую вазу на стол и поднял с пола Алексея Степановича. Тот, глупо улыбаясь, и пытаясь покровительственно похлопать Аполлона по щеке, промямлил:

– Муж… объ-елся груш… Муж… объ-елся груш…

– Объелся, объелся, – подтвердил Аполлон, укладывая высокое начальство в кровать.

Но Алексей Степанович оттолкнул его, и уже без всякой посторонней помощи плюхнулся в постель, уткнувшись головой в подушку и отставив кверху задницу.

Аполлон набросил на него одеяло и вернулся на свою кровать. Милочка затаилась, укутавшись с головой в одеяло. От прикосновения Аполлоновой руки она вздрогнула.

– Готов, – тихо произнёс Аполлон. – Не бойся, он уже дрыхнет.

Но со стороны кровати Алексея Степановича послышалось поскрипывание и "муж… объ-елся груш", и вслед за этим выросла его округлая фигура. Стоя на кровати, он пошарил по стене рукой и, нащупав выключатель, щёлкнул им. Свет погас, и вслед за этим снова послышалось, на этот раз умиротворённое:

– Муж… объ-елся груш…

Звук падающего на постель тяжёлого тела, поскрипывание, а затем тоненький храп, похожий, скорее, на поросячье повизгивание, возвестили о том, что важная государственная персона изволила, наконец, почивать.

– Всё, успокоился, – сказал Аполлон.

Милочка, не видевшая всего происходящего, дрожала под одеялом, боясь разоблачения.

– Да не дрожи ты, как разварник Генца, – подбодрил её Аполлон, – его теперь из пушки не разбудишь.

– Уснул? – глухо прошептала Милочка из-под одеяла.

– Вылезай, не бойся, тут темно, как у негра в жопе, – сказал Аполлон, откидывая с её лица одеяло.

– Тише, – попросила Милочка шёпотом, – дай послушать.

В наступившей тишине слышалось тихое поросячье повизгивание.

– Спит, – удовлетворённо констатировала Милочка и, страстно обхватив Аполлона за шею, зашептала: – Обними меня, Аполлоша.