Джон Харвуд - Сеанс

• Название: Сеанс
• Автор: Джон Харвуд
• Издательство: Книжный клуб 36.6
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-98697-145-2

«Сеанс» — это спиритический детектив, в котором участвуют призраки, оборачивающиеся людьми, и люди, становящиеся призраками. Это мистическая история, уносящая читателя в викторианскую Англию. История, в которой сплетаются наука и оккультизм, убийства и страшные воспламенения людей, любовь и жадность, нечеловеческий ужас и стойкость духа человеческого.

---

Тем не менее на следующий день я явился в контору очень рано и провел все утро, меряя шагами комнату и то и дело взглядывая в окно на омытую дождем улицу да еще мучая Джосаю бесконечными вопросами о телеграммах и посыльных. Неспокойная совесть мешала мне произнести имя Раксфорд, так что к тому времени, как я вышел, чтобы спешно проглотить ланч в гостинице «Скрещенные ключи»,[18] он был явно озабочен состоянием моего душевного здоровья. Но когда я возвратился, никаких сообщений для меня не было. А затем, в половине четвертого, когда я успел убедить себя, что ничего уже не случится, Джосая объявил, что некий мистер Дрейтон желает видеть меня по срочному делу.

Я представлял себе Дрейтона человеком высокого роста, а он оказался на несколько дюймов ниже меня, хрупким и сутулым, с длинным бледным лицом и глазами встревоженного спаниеля; на нем был порыжевший черный костюм. Руки у него заметно дрожали.

— Мистер Монтегю, сэр, — проговорил он, — простите, что беспокою вас, но доктор Раксфорд… Мистер Магнус, то есть… сказал, мне надо к вам обратиться, если… Ну, это мой хозяин, мистер Монтегю. Он сегодня утром не вышел забрать поднос с завтраком… или ланчем и не отвечает, когда я в дверь стучу, так что я подумал…

— Все правильно, — сказал я. — А доктору Раксфорду вы сообщили?

— Я послал телеграмму по пути сюда, сэр, но ответ должен прийти из Вудбриджа, так что до Холла он дойдет самое раннее в шесть, даже если мистер Магнус ответит обратной почтой.

— Ясно… Я так понимаю, что вы хотели бы, чтобы я поехал с вами в Холл и посмотрел, все ли в порядке. — Я старался говорить спокойно и уверенно, но под ложечкой у меня стал затягиваться какой-то ледяной узел.

— Спасибо, сэр, если бы вы могли, все были бы очень благодарны. Грымз ждет на улице, с коляской, сэр, только, боюсь, она открытая, так что вам придется закутаться потеплей.

Через десять минут мы отправились в путь. Дождь почти прекратился, но серые, гонимые ветром тучи неслись низко над вымокшей землей. Грымз, угрюмый, мрачный человек с выступающей вперед нижней челюстью (он удивительным образом соответствовал своей фамилии) сидел, нахохлившись в огромном толстом пальто, раскачиваясь, словно мешок с мукой; казалось, он заснул крепким сном еще до того, как мы миновали первый помильный столб. Дрейтон сидел рядом со мной в кузове древнего экипажа; поначалу я пытался его разговорить, но тщетно: он ничего не видел, ничего необычного до сегодняшнего утра не замечал. Хозяин отпустил его накануне в семь вечера — задолго до того, как началась гроза, — сказав, что до завтрака ему больше ничего не понадобится. Гроза была очень сильная, сильно гремело, но Дрейтон оставался у себя в комнате весь вечер и не мог сказать, возможно ли, что молния ударила в Холл, или нет: ни малейшего любопытства на этот счет он не проявил. Я спросил, считает ли он, что громоотводы дают какое-то облегчение, но он, казалось, даже не знал, что такое громоотвод. Он прожил в Холле сорок лет, и все, как ему представлялось, оставалось там без изменений вплоть до сегодняшнего утра. На этом я сдался, оставил свои расспросы и плотнее закутался в теплое пальто.

Два с половиною бесконечных часа мы шлепали по грязи и тряслись по ухабам мимо пустых полей, болот и небольших лесных участков. Лошади упорно тащили вперед нашу коляску, ни разу не убыстрив, но и не замедлив шага. Казалось, они знают каждый поворот на этом пути, ибо Грымз за всю дорогу так и не пошевелился. Дрейтон тоже задремал, как только я перестал задавать ему вопросы; голова его склонилась на грудь и мерно покачивалась. Несмотря на мое теплое пальто и шарф, холод пробирал меня до костей, замедляя ход моих мыслей до состояния какого-то тупого транса, полного опасений, и в конце концов я погрузился в сон, вроде бы сознавая каждый скрип и погромыхивание коляски и одновременно ощущая тепло и безопасность собственного кресла у камина, всего-навсего для того лишь, чтобы затем вдруг очнуться, полуокоченев, во мраке Монашьего леса. Я нащупал часы и увидел, что уже минуло шесть. Прошло еще пятнадцать минут, прежде чем впереди стал виден гигантский дуб, и Грымз приподнялся из глубин своего огромного пальто и произнес тоном человека, радующегося чужой беде: «Раксфорд 'Олл!»

Окутанный влажным туманом так, что его громоотводы были почти невидимы в мятущихся низко над кронами деревьев туманных прядях, Холл выглядел еще более темным и разрушающимся, чем я его помнил, а земля вокруг дома еще более заросшей дикими травами. Единственным признаком жизни был дымок из трубы дряхлого коттеджа Грымза, едва поднимавшийся к небу в пропитанном влагой воздухе.

Мы подъехали к парадному входу и остановились посреди сорняков. Я расправил затекшие члены и, спустившись из коляски, обнаружил, что ноги у меня так замерзли, что почти не чувствуют земли, на которой стоят. Дрейтон был в еще более печальном состоянии: мне пришлось помочь ему сойти, несмотря на его протесты; да как же он переносит зиму? — подумал я. Грымз оставался недвижим на своем месте: казалось, он ничего вокруг не замечает, однако он тотчас же уехал, стоило нам вылезти из коляски.

Я со всей ясностью осознал неопределенность своего положения, когда Дрейтон сражался с дверным замком (открывать двери, очевидно, не входило в обязанности горничной), а затем провел меня в огромное гулкое помещение, господствующей чертой которого была лестница, поднимающаяся во мрак. Высоко над головой я с трудом мог различить очертания лестничной площадки — той, с которой, по-видимому, и упал, разбившись насмерть, Феликс Раксфорд. Пол здесь был голый, выложенный неровными каменными плитами, стены облицованы темными дубовыми панелями в бесчисленных червоточинах. Все вокруг пропахло старостью, сыростью и гниением; смертельный холод пронизывал воздух.

— Может быть, — сказал я Дрейтону, пытаясь преодолеть дрожь в голосе, — вы сами сначала пойдете наверх, а потом уже я: ведь вполне вероятно, что ваш хозяин просто проспал.

Он ответил мне умоляющим взглядом, полным такого страха, что стало ясно — я просто обязан пойти вместе с ним; и пока мы медленно поднимались по ступеням мимо гобеленов, столь потемневших от времени и въевшейся грязи, что разобрать их сюжеты было совершенно невозможно, я от всей души пожалел, что сделал Магнусу это безрассудное предложение. Мы миновали поворот; когда мы подходили к площадке, я понял — по описанию Магнуса, — что прямо перед нами дверь в кабинет, а две двустворчатые двери в стене с темными панелями, что подальше, слева от нас, ведут в библиотеку и на галерею. Серый туман клубился у окон, расположенных высоко над нашими головами и в конце площадки: здесь было пока еще достаточно света, но он быстро угасал.

— Я полагаю, вам нужно постучать еще раз, — сказал я Дрейтону.

Он поднял дрожащую руку и стал слабенько постукивать в дверь; ответа не последовало. Я подошел к нему и постучал в свою очередь; я стучал все более громко, так что эхо — словно от выстрелов — стало метаться вверх и вниз по лестничному пролету. Я надавил на ручку, но дверь не шевельнулась.

— Это вот этот, сэр, — сказал Дрейтон. Лицо его стало пепельно-серым, ключи прыгали и позвякивали в его трясущейся руке, когда он протянул их мне. Ключ не входил в скважину: с другой стороны в нее явно был вставлен ключ и так повернут, чтобы его нельзя было вытолкнуть. — Простите пожалуйста, сэр, — произнес Дрейтон еле слышно. — Боюсь, я должен… — и он указал на стул у стены справа от нас.

— А где же горничная? — спросил я, помогая ему дойти до стула. Он пробормотал что-то неразборчивое. — А миссис Грымз? Впрочем, неважно, — сказал я. — Покажите мне ключи к другим дверям.

Он указал на них дрожащим пальцем и опустился на стул, прижав руку к сердцу.

Стук моего собственного сердца казался мне неестественно громким, когда я приблизился ко входу в библиотеку. И опять двери не шелохнулись, и ключ не вошел в скважину. Так что оставалась только галерея. Потертый ковер местами протерся насквозь, и мне не нравилось, как отдается здесь эхо — пугающе, словно звук бегущих ног. Я бросил взгляд на перила, когда подошел к последним дверям: перила починили вполне умело, так что не осталось и следа несчастного случая — если это был несчастный случай.

И снова двери были заперты изнутри. Я забарабанил по филенкам — безрезультатно, вызвав лишь целый залп эхо. Я мог бы отправиться на поиски Грымза, но сколько времени это заняло бы? И послушается ли он меня, если я его отыщу? Мне не хотелось входить во владения Корнелиуса при свете свечей.

Из всех трех дверей, дверь в кабинет выглядела чуть менее прочной, чем другие. Я прошел назад, к Дрейтону, который как-то обмяк на стуле и, казалось, был едва в сознании, надавил плечом на верхнюю филенку и почувствовал, что она подается. Я отошел немного, а затем всей своей тяжестью ударился о дверь, ожидая, что филенка треснет; вместо этого дверь распахнулась с раздирающим душу треском, заставив меня перелететь через порог: замок и засовы вырвались из своих гнезд: косяк стал трухлявым из-за древоточца.