Анатолий Елкин - Ярослав Галан

• Название: Ярослав Галан
• Автор: Анатолий Елкин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1971

В предлагаемой читателю книге речь пойдет о жизненном пути Галана Ярослава Александровича (1902—1949), украинском советском писателе.

---

Андрей Макаров не представляет личного счастья вне счастья своего народа. Он рискует жизнью не только для того, чтобы освободить любимую девушку из рук новоявленных гестаповцев, но прежде всего во имя счастья пятисот узников лагеря, счастье и мечты которых — счастье и мечты Макарова.

В драме «Под золотым орлом» Галан создал замечательные образы советских людей, полные духовной красоты и высокого благородства. «Хоть я и тяжко болен… — говорит в пьесе Дуда, — но душа моя здорова, как никогда раньше, хотя она и видела бездну подлости, но видела и вершины благородства, имя которому — советский человек».

Моральная красота советских людей противопоставлена в пьесе духовному убожеству петерсонов и бентли.

Образ у Галана всегда отличается психологической конкретностью рисунка, всегда общее выражается в индивидуальном, свойственном характеру только данного героя. Петерсон и Бентли — носители одной идеологии. Но мировоззрение каждого из них проявляется в совершенно различных формах. Внешне — это две резко отличающиеся друг от друга натуры. Внутренне опустошенный, движимый в жизни мечтой о служебной карьере Бентли рядится в тогу «романтика». Бентли уверяет окружающих, а иногда и себя, что он «ненавидит пакости», что он, лейтенант Бентли, — «Гамлет», «романтик», «человек цивилизации». Бентли, делая подлости, не хочет сам себе сознаться в этом.

Сущность «гамлетизма» Бентли раскрывает его собственные слова: «Я не хочу быть свидетелем еще одного преступления, тем более что у меня нет никакой возможности предупредить его». Подобный «гамлетизм» — это «та красивенькая беседка эстетики» (Горький), в которой скрывается буржуазный индивидуалист, оправдывающий себя в своих глазах за соучастие в том, что с точки зрения общечеловеческой морали «некрасиво». «Нежной, романтичной душе» Бентли нужны оправдания. И вот вытаскивается очередная маска — «гамлетизм». Он не имеет ничего общего с трагедией юноши из известной трагедии Шекспира. Это не муки большой человеческой души, страдания чистого и честного человека, который видит подлости жизни и не находит способов борьбы с ними. «Гамлетизм» Бентли — маска мещанина, оправдывающего свою капитулянтскую политику перед злом жизни, это принцип «свободной» (то есть буржуазной) морали. «Границы между добром и злом нет. Все зависит от того, как на это смотрит свободная личность. Всегда найдется принцип, чтобы оправдать свое поведение». Бентли говорит: «Граница между добром и злом давно уже исчезла в природе, если вообще она когда-нибудь существовала». — «Неужели ты, в лучшем случае, только Гамлет?» — спрашивает его Норма. «Сегодня это единственная роль, — отвечает Бентли, — которая дает человеку возможность стать свидетелем не только начала конца, но, пожалуй, и самого конца!» «Быть свидетелем» — это значит, разумеется, быть участником битвы и попутно наживаться на ней. К этому сводится болтовня Бентли о «высокой натуре» и «светлой» душе человека.

Галан заставляет героев «высказывать» свои взгляды и сразу же ставит их перед необходимостью действия. «Я не мастер мокрой погоды», — заявляет Петерсону Бентли. Развитие образа Бентли непосредственно связывается Галаном со стержневой линией пьесы — линией Макарова. Это закономерно. Арест Макарова явился тем переломным этапом в пьесе, тем пробным камнем, на котором должно было в действии проявиться мировоззрение героев. «Честь и честность» Бентли не выдерживают ни одного испытания жизнью. Процесс Макарова определил место Бентли в борьбе за мир и заставил его сбросить маску. «Граница между добром и злом»… «Видишь ли, Эдвин, для тебя эта граница никогда не существовала… Чтоб сохранить остатки своего достоинства, ты… изобрел принцип для оправдания своей капитуляции перед злом… Единственная перемена, происшедшая с тобой за эти несколько лет, была та, что у хищника выросли когти!» — говорит ему Норма. Уже во втором действии драмы есть эпизод, вполне раскрывающий идеологию лейтенанта. Петерсон говорит ему о Норме: «Если такая надышится красными доктринами, то начнет карьеру с того, что свяжется с первым попавшимся… негром и…»

«Бентли (вскочив с кровати). Моя Норма — и негр? Вы с ума сошли, майор, или (схватив Петерсона за грудь)… забыли, что за такое оскорбление иногда расплачиваются кровью».

В этом эпизоде — весь Бентли, стопроцентный расист.

Если бы Бентли действительно был Гамлетом, он никогда бы не мог рассчитывать на сочувствие Петерсона. Между тем их взаимоотношения, в сущности, базируются на отличном понимании друг друга. Петерсон хорошо понимает характер своего подчиненного. «Не смотрите на нее (Европу. — В.Б., А.Е.) сквозь очки лейтенанта Бентли, мисс, — говорит он Норме. — У вас будет двоиться в глазах». В этих словах майора очень глубоко охарактеризована натура «романтика». Иронический смысл фразы Петерсона очевиден: Бентли — человек с двойной душой, двойной бухгалтерией, не нужно доверять его словам. Эта мысль ощутима в реплике Петерсона. «Вы… не мешаете мне, — констатирует он поведение Бентли. — Дальше слов вы не идете!»

Отношение Петерсона к Бентли лучше всяких слов говорит о мировоззрении последнего: он союзник майора, а не враг его.

Ломка сложившегося годами мировоззрения — трудный и длительный процесс.

«Дома нам говорили совсем другое», — вспоминает журналистка Норма, приехав в Европу. Норма могла бы пойти по пути продажных журналистов, где ее ждали блестящая карьера и богатство. Но она выбрала другую дорогу, и не только потому, что знает, «где начинается компетенция всякого порядочного человека», — она понимает, что петерсоны и бентли — враги не только России, но и американского народа.

Галан всегда выступал противником сглаживания и затушевывания социальных конфликтов. Он ненавидел надуманные, далекие от реальной жизни произведения с так называемыми «счастливыми» концовками, бутафорскими героями и стремлениями. О таких «пьесах» он писал в «Дневнике», что «это не только паршивая конфетка, но и отравленная, потому что вызывает у зрителя глубокое отвращение к идее, которой она должна была служить». В представлении Галана идейность неразрывно связана с правдивостью, с реализмом в отображении явлений действительности. С сарказмом говорил он там же о ремесленнической стряпне и скоростных кинофальшивках, о «святой посредственности», которая «не имеет права на сценическую жизнь». Она «наподобие безвредной американской жевательной резинки… подслащенной сахарином».

Галан протестовал против тех критиков его пьесы «Под золотым орлом», которые предлагали сделать в драме «хэппи-энд», «счастливый конец» и предлагали «воскресить» Андрея Макарова.

«Что значит: воскресни Макаров, — писал Галан переводчику пьесы в 1948 году. — Это значит, во-первых, легкомысленно снизить большую, важную тему и свести ее к мелодраме со счастливым концом». Галан не согласился на подобную переделку пьесы. Он выше всего ставил правду жизни, без которой не может быть настоящего искусства.

Пьеса «Под золотым орлом» по праву прочно вошла в репертуар отечественных и зарубежных театров.

Тревога Галана стала тревогой миллионов.

Полевому запомнился в Нюрнберге и такой разговор: «Когда мы расходились по своим комнатам, я все-таки еще раз сказал:

— Будьте осторожны, Ярослав. Берегите себя.

— Я коммунист, — ответил Галан. И добавил: — Время для благодушия еще не наступило».

«Легче было бы в рукопашной!..»

Против апостолов предательства

Земля, похожая на комья красноватой глины. На тропинках, грязных досках, у кольев с колючей проволокой — серебристые хлопья. Словно серый снег с этого тусклого, плачущего неба посыпал чахлую траву.

Человеческий пепел! Серебристые от человеческого пепла тропинки! Порыжевшая от человеческой крови земля! Двести тысяч женщин, стариков, детей в волчьих ямах. Долина смерти…

— Ярослав, смотри, твой крестник, — спутник Галана поднимает с земли грязный газетный листок. На нем слова: «объединение», «великий гуманизм», «во имя Иисуса».

Шептицкий! Галан отбрасывает газету на землю, припорошенную человеческим пеплом.

Еще в тридцатые годы в журнале «Викна» Галан назвал львовского митрополита Шептицкого, одного из вдохновителей националистических банд, «мутителем святой водички». С тех пор ничего не изменилось. «Святой отец» продолжал благословлять гестаповских выкормышей. Кровавый след бандеровских шаек тянулся к его резиденции — собору святого Юра. Андрей Шептицкий выступил одним из инициаторов создания из кулацкого отребья дивизии «СС-Галиция», бесславно разгромленной у Брод.

Советская Армия, перемалывая гитлеровские дивизии, шла на запад, и то, что открывалось покрасневшим от бессонницы солдатским глазам, переворачивало человеческую душу. Страшным кошмаром преследовали тогда Галана картины Яновского концентрационного лагеря.