Альберто Виллолдо - Четыре направления - четыре ветра

• Название: Четыре направления - четыре ветра
• Автор: Альберто Виллолдо
• Издательство: София
• Жанр: Эзотерика
• Год: 1996

Автор этой книги — воин на Пути сердца. Родственная кастанедовской тематике, она отличается чем-то неуловимо важным и прекрасным. Это удивительная, прекрасная, потрясающая книга, и разочарованных читателей не будет.

Итак, путь шамана — это Путь знания, и чтобы стать «человеком знания», необходимо совершить путешествие Четырех Ветров, четырех сторон света. Первая сторона — Юг, это Путь змеи. Человек отправляется в этот путь, чтобы оставить свое прошлое, как змея оставляет свою старую кожу. Путь ягуара лежит на Запад. На этом пути избавляешься от страха и встречаешься со смертью лицом к лицу. Север — это Путь дракона, здесь ты открываешь мудрость древних и заключаешь союз с Божественным. И наконец, Путь орла — это Восток, полет к Солнцу и обратно к своему дому, где ты исполнишь свое видение в своей жизни и работе.

Немногие совершают этот путь посвящения. Большинство останавливается на середине пути и довольствуется ролью целителей. Еще кто-то попадает в ловушку силы, становясь могучим магом. Путь свободы не для всех.

---

— Disculpeme, senor.

Я отодвинулся, и он открыл дверь. Профессор Моралес обернулся и улыбнулся мне, а студент проскользнул в класс и сел на свободное место. Я тоже вошел и остановился возле двери.

— Английский прелат и ученый, Уильям Ролф Индж, говорил, что вся природа, вся как есть — это спряжение глагола «есть» [То eat]. Как вы думаете, что он хотел этим сказать?

Поднялась чья-то рука. Рыжий веснушчатый парень.

— Фернандо?

— Маэстро, а что такое «прелат»?

— Это высокое духовное звание, вроде епископа или аббата. Однако, Фернандо, как ты понимаешь его слова?

Фернандо уставился в парту, на которой лежала его тетрадь, прошитая спиралью. Руку подняла девушка в малиновом шарфике и со светлокаштаповымн волосами.

— Да, Франческа?

Она опустила руку и улыбнулась:

— Ты то, что ты ешь?

— Нет, это совсем другая поговорка. — Профессор покачал головой. — Слушайте же: Вся как есть природа — это спряжение глагола есть.

Он полез в один из оттопыренных карманов пиджака и извлек оттуда яблоко. Опираясь рукой на парту опоздавшего студента, он наклонился к нему, откусил кусок яблока и произнес с набитым ртом:

— Хуан Игнасио, что является наипервейшей функцией жизни?

Юноша медленно поднял темно-коричневые глаза:

— Еда, учитель?

— Еда, конечно! Говори это смелее, Хуан Игнасио, ведь ты же знаешь, что так оно и есть! — Он оттолкнулся от парты и встал перед классом. — Еда. Поедание. Это константа Природы. Жизнь зависит от поедания другой жизни. Подумайте об этом! Поедание, потребление, переваривание пищи. Разве это не первейшая функция, движущая сила? Куры роются в земле, клюют, ламы пасутся на склонах гор. В лесах, джунглях и пустынях, всюду на Земле природа занята питанием. Съесть и быть съеденным. Первое и главное, разве не так? Да, Франческа, ты есть то, что ты ешь, и ты будешь съедена. В этом простом факте заключается изящный пример неразрывности, неразделимостн жизни и смерти. Сама жизнь живет, убивая и поедая жизнь.

Он отложил яблоко, подошел к доске, достал из кармана мел и начертил незамкнутое кольцо, после чего принялся дорисовывать детали. Уроборос — змей, пожирающий собственный хвост. Он отступил на шаг от рисунка.

— Жизнь — это бессмертная сила, непрерывно продолжающая себя. А это символ. Змей поедает свой собственный хвост. Змей, такое простое, такое первичное создание. Передвижная пищеварительная система, вот и все. Создание, которое сбрасывает свою кожу и обновляет свою жизнь, сбрасывает свое прошлое и, извиваясь, ползет вперед. И вот здесь, — он стукнул мелом по доске, — здесь вы видите змея, поедающего свой хвост, кольцо, неразрывная, бесконечная дорога. Бессмертие. Жизнь укрепляет себя сама. Жизнь бессмертна, она живет убивая и поедая саму себя.

— И мы видим змею в качестве символа, — продолжал он, — в философиях и религиях человечества, начиная от Ветхого и Нового Завета и кончая Упанишадами, от нндуистов до традиций ваших предков-индейцев. Змей оказывается универсальным символом. Он представляет элементарную идею, общую для всех нас. Такие символы Карл Юнг назвал «архетипами бессознательного». Это могучие силы Природы и мифотворчества.

Он положил мел в карман и взглянул на часы.

— Завтра у нас особый сюрприз: психолог из Соединенных Штатов расскажет нам, как работает человеческий мозг. Не опаздывайте на лекцию нашего гостя.

Он улыбнулся мне через головы студентов, и они все обернулись; я почувствовал, что краснею, и неловко кивнул. Я никак не рассчитывал, что он возьмет с места в карьер, но я еще только начинал знакомство с Антонио Моралесом Бака.

Зашлепали книги, зашелестели тетради, взвизгнули застежки-молнии; класс поднялся и вышел в коридор. Профессор велел Хуану Ишасио задержаться на минуту, и молодой индеец поплелся к нему с виноватым видом.

— Извините меня, профессор, за опоздание…

— Хуан Игнасно Перальта Виллар. Всегда смотри в глаза. С кем бы ты ни разговаривал. Мужчины воспримут твой взгляд, как признак уверенности и силы. Женщины почувствуют беззащитность.

— Да, сэр.

— Как себя чувствует мама?

— Она задыхается, маэстро.

Моралес оглянулся — то ли чтобы убедиться, что я еще здесь, то ли давая мне знак выйти. Я почувствовал, что меня слегка выгоняют, но не двинулся. Профессор заговорил тише.

— Ты водил ее на прием к доктору Баррера?

— Да, маэстро, спасибо. Он сказал, что у нее аллергия и что это на всю жизнь, а лекарства…

— Очень дорогие, да?

— Да, сэр.

— Так… — Он снова взглянул на меня, — Есть один человек, его зовут Гомес, — сказал он и назвал адрес. — Может быть, тебе следует отвести мать к нему. Он лечит другими методами.

* * *

Мое знакомство с Махимо Гомесом и его методами лечения будет документально описано в Realms of Healing («Миры исцеления»). Я проведу две недели в их доме, с ним и его женой Анитой. Кульминацией этих двух недель станет событие, которое оставит глубокий след и на моем образовании, и на моем понимании этого особого мира. Мира, который мне суждено изучать и осваивать.

По совету профессора Моралеса, я поехал с Хуаном Игнасио и его матерью в простой многоквартирный дом на окраине Города. Сеньора Перальта явно страдала от обострения астмы. Каждый вдох требовал от нее напряжения, лицо ее похудело и осунулось от недосыпания. Идти через город было немыслимо, я взял такси.

Когда мы приехали, индеанка-подросток помогала старику спуститься по ступенькам парадного крыльца. Расплачиваясь с таксистом, я видел, как она поддерживала его одной рукой, а в другой несла его трость.

Высокая, хрупкого сложения женщина улыбалась, стоя на верхней ступеньке. Она была беременна; одна ее рука лежала на животе, а другой она придерживала открытую дверь.

— Брат Махимо лечит одного человека, но он скоро освободится, — сказала она и повела нас на кухню. Деревянный пол, счетчик, раковина. Вся кухня была заполнена растениями: зеленые и цветущие стояли в горшочках и жестянках, срезанные и сохнущие свисали с перекладин и подоконника. Мы уселись вокруг стола, покрытого яркой цветной клеенкой. Возле окна стояла клетка из жести и проволочных прутьев, а в ней сидел lorito, длиннохвостый зеленый попугай.

Брат Махимо. Брат. Профессор Моралес сказал мне, что Гомес был «эзотерическим целителем», что он недавно приехал в Куско из Лимы, и местная ассоциация медиков требовала возбуждения против него судебного процесса за лечебную практику без лицензии, и что не следует упускать шанса понаблюдать эту практику.

— Вы не говорили о нем раньше, — сказал я.

Он пожал плечами и рассмеялся:

— Вы искали аяхуаскеро. Кстати, — продолжал он, — судя по вашему виду, вам это удалось?

— Неужели это заметно?

— Вы похожи на человека, увидевшего призрак.

— Я бы хотел об этом поговорить с вами..

— Конечно. Завтра. После вашей лекции. — Он похлопал меня по плечу, и мы с Хуаном Игнасио отправились за больной матерью.

И вот женщина, которая встретила нас на крыльце, разливает нам крепкий перуанский кофе из жестяного кувшина. Я представился.

— Да, — сказала она, — брат Махимо ожидает вас. — Она улыбнулась и поставила передо мной чашечку с напитком. — Я Анита, жена брата Махимо. Мы вам рады.

Я поблагодарил ее за кофе и задумался, кто бы это мог предсказать мой маршрут и всем разослать его. До сих пор никто не был особенно заинтересован или удивлен моим появлением. Я отмахнулся от своих эгоцентрических фантазий, добавил сахару в горький кофе и стал вдыхать запахи всех трав, слушать свистящее дыхание сеньоры Перальты, изучать лицо Аниты. Было что-то почти неземное в ее облике, какая-то усталость или, пожалуй, смирение в глазах.

Махимо был метис. У него было светлое индейское лицо и тощая испанская бородка, лишь немного прикрывавшая воронкообразные следы оспы. Умеет привлекать внимание. Низкого роста, коренастый, энергичный. Явно высокого о себе мнения. Он обменялся с Анитой несколькими словами вполголоса, мельком взглянул на Хуана Игнасио и его мать, и тут на лице его появилась кривая улыбка, он оставил Аниту и протянул мне руку.

— Добро пожаловать, мой брат! Да ты привел с собой своего кота, свою сову и своего оленя!

— Я надеюсь, что они приучены к порядку, — сказал я, пожимая ему руку.

Он нахмурился, по скорее озадаченно, чем раздраженно. Затем обернулся к матери Хуана Игнасио.

— Пойдем, — сказал он и показал жестом на открытую дверь.

Я последовал за ними, но неохотно. Сколько раз уже в Мексике доводилось мне подкреплять репутацию целителей, к которым я приходил; сколько перевидел я пациентов, ободряемых присутствием doctor Americana, большого ученого, который приехал из Соединенных Штатов ради встречи с великим целителем!