Жорж Бордонов - Реквием по Жилю де Рэ

• Название: Реквием по Жилю де Рэ
• Автор: Жорж Бордонов
• Издательство: Прибой
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-7041-0092-9

Перед вами еще один том впервые переведенных на русский язык исторических романов известного французского современного писателя и ученого, лауреата многих престижных литературных премий и наград Жоржа Бордонова.

Тлеющие под пеплом пяти веков уголья высвечивают одну из самых страшных фигур столетней войны (1338–1452 гг.) между Францией и Англией. Современникам та война казалась вечной. Герой романа Жиль де Рэ родился на шестьдесят восьмом году войны — бесконечной череды сражений, междоусобиц, грабежей. Тогда Францией, «погрязшей в хаосе и грехе», правили безумный король Карл VI и королева-развратница Изабелла. Был сожжен на костре Жиль де Рэ за двенадцать лет до завершения этой самой продолжительной в истории человечества войны. Распад страны, упадок нравов… Все самое порочное, что можно себе представить в человеческой натуре, сконцентрировалось, как в фокусе, в душе Жиля де Рэ. Лишь на короткое время он становится героем, сподвижником Жанны д'Арк, победоносным маршалом Франции. Но костер, на котором погибла Жанна, выжег тавро зверя на его сердце. Жиль де Рэ стал нелюдем, кровавым растлителем малолетних, «синей бородой», персонажем бесчисленных мемуаров, сказок, романов и повестей. Жиль де Рэ за свои преступления был отлучен от церкви, прах его был сожжен и развеян по ветру без поминальной молитвы. Но Ж. Бордонов назвал свой роман «Реквием» («Вечный»), это первое слово заупокойной мессы: «Вечный покой даруй им, Господи!» — которую над прахом грешника никто не произнес. Писатель стал не судьей Жиля де Рэ, а исповедником. С запозданием на пять веков…

---

— Вероятнее всего, не человеколюбие, а что-то другое заставило вас спасти этого бедного рыбака? Тем не менее, это доброе дело зачтется вам, монсеньор.

— Вы правы, брат! Не спасать рыбака устремился я, но сразиться с чудовищем со змеиными руками, с человечьими глазами… Этот клюв, этот дикий взгляд — они так напомнили мне моих злых демонов! Дьявола, который сидит во мне и беседует со мной в часы сна!..

Брат Жувенель остерегается прервать его. Кажется, еще немного, и это изъеденное страданиями сердце не выдержит.

Жиль продолжает:

— Ступенька за ступенькой я опускался все ниже и ниже во тьму и хорошо сознавал это. И каждый раз, когда я пытался спастись, меня засасывало еще глубже, на самое дно греха. Мои преступные наслаждения становились все изощреннее. Мне уже мало было осквернять детей и умерщвлять их, наслаждаясь агонией. Я стал изобретать мучительные казни. Я выдумал их бесконечное множество. О, брат, не достаточно ли я уже поведал об этом трибуналу?

— Пусть гной выйдет до конца.

— …Во дни Милости перед моими замками в Тиффоже и Машкуле собирались толпы несчастных. Оборванцы, калеки, прокаженные, изъеденные язвами, прыщавые — они ждали меня, сидя на траве или опираясь о палки. Когда появлялись мы с управляющим, они завывали в один голос, чтобы разжалобить, распахивали свои одежды, выставляя напоказ шрамы и болячки. Тот был когда-то солдатом Жанны, этого из города выгнала война, того недавно выпустили из тюрьмы. А среди них часто попадались и дети, подосланные ко мне алчными или разоренными родителями. Мне доставляло удовольствие выискивать взглядом их юные фигурки среди сборищ калек…

Жиль дышит через силу, прижал руку к сердцу, но тревожным взором следит за лицом брата:

— Я слыл щедрым на милость. Она влекла ко мне нищих и разоренных. А я пользовался верой этих невинных. Они надеялись на мою доброту, верили, что счастье снизойдет к ним, а Бог сжалится над ними и вырвет из пут нищеты. О, брат, как жалка была их вера! Эти сияющие взгляды, эти слезы признательности лишь делали мое наслаждение еще более острым. Но я жаждал большего. Я придумывал способы, как запугать их, чтобы затем предстать перед ними спасителем… Сийе или Бриквиль подвешивали их на мясницкие крючья, затягивали шеи веревками. Я ждал в соседней комнате и появлялся для их «спасения». Я брал их на руки, обругивая при этом Сийе и его «сподручных». Я прижимал этих крошек к себе и говорил им ласковые слова, я гладил их и целовал их в щеки. Они доверчиво прижимались ко мне, испуганно поглядывая на своих палачей. Я говорил, что им больше ничто не угрожает, и они в ответ целовали меня. Эти трепещущие тельца, вздрагивания и поцелуи разжигали меня. Я насиловал их. Я выпускал им кишки и отрезал головы, неторопливо и хладнокровно, их крики сладостно терзали меня… Иногда я пользовал их вторично, пока тепло жизни еще мерцало в них. Затем меня охватывали усталость и ужас. Я бежал куда глаза глядят из проклятой комнаты. Мои люди смывали с пола кровь, сжигали в камине тела. В черной ночи над моими замками возносился белый дым, рассеивая следы злодеяний… Брат Жувенель, чем мне искупить эти грехи? Скажите, что я должен сделать! Пойти босым на казнь? Ползти на коленях? Умолять, чтобы меня сожгли живьем? Спасите меня, брат!.. Когда я думаю о Жанне, я верю… Брат, можно ли мне верить?

— Нет такого преступления, которое не заслужит прощения, если на него уповают с открытым сердцем, если всей душой жаждут избежать проклятия.

— Разве мои слезы не говорят об открытости моего сердца?

— Не удерживайте их, они любы Богу. А теперь я хочу задать вам вопрос: почему вы совершали все эти гнусные преступления?

— Я не знаю.

— До сего момента мне удавалось следить за ходом ваших объяснений, и я понял причину вашего падения. Мечтам, которые поселились в вас в юности, не суждено было сбыться. Чем более страстно вы добивались их воплощения, тем дальше они оказывались. Ваши метания были обречены на неудачу, потому что вы хотели слишком многого и слишком быстро. Вы искали счастья, которого и не существует на свете, кроме как в исковерканном виде. Вы грешили против природы, потому что она разочаровала вас. Но что толкнуло вас на преступления?

— Я уже говорил вам. Казни, пытки, предсмертные крики наполняли меня сладострастием, доводили до безумства!

— Откуда в вас появилась эта тяга к изощренным преступлениям, как вы сами думаете?

— Я не знаю.

— Но вас будут судить именно за это, несчастный! Только от этого зависит, будете ли вы прокляты или прощены!

— Епископ Нантский и вице-инквизитор уже простили меня. Они сняли с меня приговор об отлучении от церкви. Они примирили меня с церковью…

— Да, они же поручили мне тайно допросить вас и отпустить вам ваши грехи, если вы снимете покров с самых глубин своей души. Но вы кажетесь мне самым презренным из живших когда-либо на Земле людей. Мне трудно понять вас до конца.

— Я вывернул наизнанку свою душу, чтобы ответить вам.

— Что же вы сами там увидели?

— Ничего, кроме тьмы.

— Но откуда в вас взялась эта циничная жестокость, с чего она началась? Лживое милосердие, убийства, идущие вслед за коварным утешением? Вы продались дьяволу?.. Кто-то направлял вашу руку?

— Нет, я один в ответе за все, я сам выдумывал и исполнял все свои злодеяния. Сообщники помогали мне по дружбе или из боязни потерять место.

— Вы общались с дьяволом?

— Нет!

— У вас был какой-то физический изъян?

— Я родился под созвездием, которое не позволяло мне быть другим. И никто не в силах постичь, что мною двигало, и то, что я совершал. Меня охватывала какая-то лихорадка, рассудок мутился, я был точно в объятиях гидры… Только Жанна могла избавить меня от этих приступов. Но она умерла, и эти приступы возобновились, они усиливались по мере моего старения…

— Что их вызывало?

— Просто облик невинного существа, юные тела, свежие личики. Ярость закипала во мне.

— И вы приказывали вашим слугам везти к вам юных мальчиков! Вы сами пытали сидящее в вас зло!

— Я кончил тем, что полюбил это зло.

— Но при этом вы соблюдали необходимые предосторожности…

— Какая-то часть меня хотела избежать наказания.

— Она толкала вас на уловки, достойные Жана де Краона!

Брат Жувенель не в силах больше продолжать разговор. Он открывает окно. Заостренные крыши поблескивают в свете луны. Из-за ставен пробивается свет. По улице шествуют патрульные, пики лежат на плечах. Вода слабо плещется, серебрится между бортами ладей и баркасов. Над ними густо сверкают звезды, они мигают, точно крохотные нежные сердца. Среди этого огромного живого пространства плывет одинокое облако, его шлейф задевает луну и звезды. Брат Жувенель с силой, до боли в груди, прижимает к ней медное распятие. Благословенная боль! Священно умиротворение невинных звезд, этого прекрасного облака!

Жиль де Сийе:

Он лежит одетый, рука сжимает рукоять кинжала. Мрак в углах, полосы лунного света на полу вызывают в нем чувство тревоги. Ему чудятся чьи-то шаги — нет, это потрескивают рассохшиеся половицы. Ветер задувает в неплотно закрытое окно, напоминая чье-то дыхание. И при каждом дуновении сердце его вздрагивает и успокаивается медленно, с трудом… Жиль де Сийе боится заснуть, он размышляет…

«Его первой ошибкой была продажа Шантосе за долги этой собаке герцогу. Рене де Ласуз и граф де Лаваль неожиданно овладели замком. Жиль испугался. Он сказал себе, что граф и красавчик Рене скоро захватят Машкуль. Он приказал нам немедленно забрать из башни, ближайшей к малому залу, останки сорока детей, сжечь их и высыпать пепел в водяной ров, что мы и сделали. Но Бриквиль по глупости, а может, из мести позволил жене Жарвиля и Томасу д'Аврагину подсматривать в щель. Вторая оплошность! Затем пошло еще хуже. Жиль продал Шантосе герцогу за сто тысяч золотых экю. Но прежде чем передать замок герцогу, мы также должны были вытащить из ямы скелеты, уложить их в три сундука, отвезти в Машкуль и там сжечь…»

Сийе видит себя в компании с Хике де Бременом, они несут дозор. Средней величины лампа освещает зияющее отверстие колодца, с которого сковырнули плиту. В глубине этой черной зловонной дыры возятся Анрие и Пуатвинец. Третий принимает мешки, которые они посылают наверх, кряхтя, точно заправские мясники. Он видит, как Хике приоткрыл один из мешков: в нем зеленые косточки и сморщенные, безобразные лица. Пуатвинец говорит: «Сорок шесть. Много там еще, Анрие?» Затем содержимое переваливают в сундуки, придавливают крышками, запирают массивными ключами… Корабль ждет их, спрятавшись под ветвями ив… Спуск к Луаре… И наконец сожжение останков в камине Машкуля…

«Лентяи! Трусы! Торопились побыстрее выбраться из ямы и оставили на дне еще несколько тел. Именем герцога епископ Малетруа принял в собственность Шантосе. Эти бретонцы все нашли и пустили слухи. Третья ошибка!»