Виктор Хелемендик - Всеволод Вишневский

• Название: Всеволод Вишневский
• Автор: Виктор Хелемендик
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

«Я не знаю такого второго писателя, — сказал Н. Тихонов, — который, как Всеволод Вишневский, был словно бы создан для революционных битв и событий мирового масштаба. Если бы не его таланты драматурга и импровизатора, он мог бы быть военным историком, офицером Генерального штаба, политработником…»

Его революционно-романтические пьесы «Оптимистическая трагедия» и «Первая Конная», фильм «Мы из Кронштадта» получили мировое признание и сегодня продолжают жить и звать на борьбу за торжество коммунистических идеалов. Всеволод Вишневский был ярким, своеобразным журналистом, одним из первых советских радиопублицистов.

---

Они по-прежнему понимали друг друга без слов. От этого становилось светло на душе, и не сразу Всеволод ощутил напряженность атмосферы в доме.

Еще когда-то, в семнадцатом году, отец познакомил его со своей второй женой. Нина Львовна, хотя и отнеслась к нему приветливо, сразу и недвузначно дала понять: у Виталия Петровича новая семья, новая жизнь. И сейчас не успели отец с сыном всласть поговорить, как Нина Львовна произнесла фразу, которая давно уже готова была сорваться с языка:

— Ну а какие ваши планы, Воля? Наверное, будете продолжать военную службу?

Что ответить Нине Львовне? Хотелось просто промолчать. Он смертельно устал, ему бы прийти в себя.

Позже Вишневский неоднократно будет возвращаться в дневниках к временам гражданской войны и не раз на своем примере отметит необычайную выносливость человеческого организма: охваченный жаждой борьбы за идеи революции, он неизменно рвался из одного боя в другой, как только проходила реакция от переутомления. А для этого было достаточно одного-двух дней.

Сейчас же переутомление у него особое: тягучее, настоянное на болезнях. И еще — какая-то апатия и в то же время непрерывное ожидание враждебных выпадов. Дело в том, что на всем длинном — с пересадками и ожиданиями пути по железной дороге от Новороссийска до Питера — через Нижний Новгород и Москву — его не раз величали «клешником» и искренне удивлялись, почему это он разгуливает на свободе. Вначале Вишневский взрывался, давал отпор, а потом надоело. Не будешь же каждому обывателю объяснять, что он, коммунист, направлен партией на ликвидацию последствий Кронштадтского мятежа и восстановление Балтийского флота…

Однако Нине Львовне он все же ответил, причем совершенно неожиданно и для самого себя, поскольку такого намерения у него никогда не было.

— Пойду в университет…

— Смотрите, Воля, подумайте хорошенько, — немедля; отреагировала Нина Львовна. Она одновременно и обрадовалась тому, что заметно затянувшееся молчание нарушилось, и огорчилась смыслом услышанного. — Полфунта в сутки — выдержите ли? А военные получают паек, как рабочие ударных предприятий…

Да, тема хлеба насущного была главной для каждой петроградской семьи. И не только петроградской — вся страна тяжело переживала разруху и запустение. Оценивая обстановку того времени, В. И. Ленин писал: «Весна 1921 года принесла — главным образом в силу неурожая и падежа скота — крайнее обострение в положении крестьянства и без того чрезвычайно тяжелом вследствие войны и блокады. Результатом обострения явились политические колебания, составляющие, вообще говоря, самое „натуру“ мелкого производителя. Самым ярким выражением этих колебаний был кронштадтский мятеж»[10].

Вряд ли можно отнести к политическим колебаниям мучительные размышления Вишневского после кронштадтских событий. Как мы помним, еще в Новороссийске он решительно осудил в своей пьесе мятежников. Скорее всего его настроение определялось психологическим фактором: белогвардейцы и интервенты разбиты, война завершена. Жизнь должна быть лучше — не зря же за нее пало столько прекрасных товарищей. Лучше сразу, сегодня.

В тот вечер они с отцом говорили долго, речь шла о пережитом за минувшие в разлуке годы, о политике, о будущем.

Виталий Петрович окончательно изменил своей профессии инженера-землеустроителя и в последнее десятилетие увлекся фотографией и совершенно новым делом — кинематографом. Уже в 1912 году он осуществляет съемки технических фильмов, одновременно сотрудничая в одной из первых русских художественных киностудий — Дранкова. После Октябрьской революции старший Вишневский отдается общественной деятельности, работая в пятерке по национализации предприятий кинематографии, а затем в производственном отделе Кинокомитета. Он снимал хронику первых лет Октября. В дни обороны Питера от Юденича Виталий Петрович на фронте читал лекции бойцам. А сейчас работает в военных фотокино-мастерских, обучает молодежь.

Рассказал отец и о братьях. Борис, а затем и Георгий последовали примеру старшего брата — ушли на фронт, в Красную Армию в восемнадцатом году. Борис вернулся домой — в двадцатом, а Георгий, принимавший участие в боях с панской Польшей, интернирован в Германию. Пока что о нем ничего не слышно.

На следующий день, побывав у матери — она по-прежнему работала в госпитале и жила там же, в маленькой комнатушке, одинокая и обиженная на всех и вся, — Всеволод отправился за получением назначения. Медлить нельзя было ни одного дня, во-первых, служба не велит, а во-вторых, необходимо встать на довольствие.

В Управлении Балтийского флота встретили его не очень-то приветливо. Хмурый, с бесцветными глазами Я таким же невыразительным лицом кадровик, едва взглянув на документы Вишневского, ни о чем не спросил, а молча выписал направление. И, лишь протягивая его, изрек:

— В Кронбазу…

Уже такой обычный прием (сколько за день проходит людей в управлении!) был для Всеволода холодным душем. На Черном море отбирали лучших из лучших, и каждому прибывшему на Балтику, полагал Вишневский, следует дать дело, которое было бы ему по плечу и в котором он смог бы развернуться. «Ну да ладно. На месте разберемся», — подумал, выходя из Главного адмиралтейства и потуже затягивая ремень.

Однако и в Кронштадте его появление восприняли как событие заурядное. К вечеру он возвратился домой за пожитками и не без смущения сказал, что назначен старшим рулевым портового судна «Северный». Правда, ему объяснили, что назначение это временное. Да и сам он не думал задерживаться: если уж служить, так по-настоящему овладев профессией:. И в тот же день подал заявление в Северное управление военно-морских учебных заведений с просьбой послать его на учебу — в школу рулевых и сигнальщиков.

Желание Вишневского было учтено, и с начала августа 1921 года он садится за парту. В школе, кроме рулевого и сигнального дела, изучали космографию, мореведение, метеорологию, а также географию и немецкий язык (против последнего предмета в записной книжке Всеволода поставлен крестик — готовиться, мол, не надо). Сохранились и тетради — обычные школьные, в клеточку, где он старательно конспектирует лекции, делает записи по рулевому делу, чертежи, извлечения из Морского Устава, зарисовывает якоря различных видов — адмиралтейский, Томпсона, плавучие.

Эти занятия были для него началом десятилетия учебы — в самом широком смысле — и одновременно огромной отдачи в практической работе. После первых занятий Всеволод приходит к выводу, что в школе слишком много теории и мало практики. Он тут же пишет заметку «Морская школа», которую печатают в номере газеты «Красный Балтийский флот» (орган политического отдела Балтийского флота) от 25 августа за подписью «Черноморский Норд-Ост». Здесь Вишневский с горячностью пытается доказать необходимость расширения морской практики. «Ведь одно дело — в классе у доски решать задачи, давать сигналы и проч. А другое дело — на корабле в непогоду, хватаясь за поручни, разбирать или набирать сигнал, от которого зависит судьба иногда нескольких судов. И не так полезно прослушать лекцию об устройстве лота, чем самому напрактиковаться бросать лот с корабля. Месячная практика принесет бесконечно больше пользы, чем полугодовое теоретическое обучение».

Вот так: либо — либо. Уверенность, переходящая в категоричность, а затем — как в данном случае — и в противопоставление необходимых, неразрывно связанных вещей. В пылу увлечения своей мыслью Всеволод иной раз, особенно в молодые годы, терял чувство меры в полемике. Редкие пока что выступления в печати каждый раз вызываются желанием Вишневского откликнуться на ту или иную общественную нужду, «боль». В этом плане характерна крохотная незамысловатая заметка под названием «Где учиться моряку?» («КБФ», 1921, 1 сентября). Автор встречается со знакомым — двадцатипятилетним кочегаром, прибывшим с Черного моря, и тот с ходу делится своей бедой. Ни в школу рулевых, ни в училище комсостава его не принимают. Не подходит — то по возрасту, а то по образованию. После очередного отказа матрос-черноморец (он назван в заметке X.), как облитый водой из брандспойта, шагал по набережной и думал:

«Да, нужно, образование… Где же его взять? Мы лишь кочегарные дипломы имеем. Надо учиться, а где учиться? — беспомощно бормотал моряк…»

Поистине крик души. Маленькая заметка, но в ней поставлена проблема общегосударственная, социальная, да, впрочем, и политическая.

Как известно, в ходе гражданской войны Советская власть была вынуждена создать значительные вооруженные силы. На конец 1920 года, когда пал последний организованный фронт белогвардейцев, общая численность военнослужащих составляла свыше пяти с половиной миллионов человек — мужчин в расцвете сил, руки которых истосковались по станку и плугу. Страна не могла содержать армию и флот такой численности — постепенно проходила демобилизация. Но и остаться беззащитной молодая республика тоже не должна: нужны политически стойкие, профессионально подготовленные кадры. Из рабочих и крестьян, классово преданных революции. Кому и как учиться? Как поставить дело, чтобы эти люди, несмотря ни на какие препятствия, смогли бы приникнуть к источнику знаний?