Сирилл Флейшман - Встречи у метро «Сен-Поль»

• Название: Встречи у метро «Сен-Поль»
• Автор: Сирилл Флейшман
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-7516-0816-3

От издателя

Герои Сирилла Флейшмана, известного французского писателя, — обитатели старинного еврейского квартала Парижа. Действие большинства его рассказов происходит в пятидесятые годы прошлого века — время последних всплесков уходящей ашкеназской культуры. Горький юмор и терпкие интонации идиша в языке писателя заставляют вспомнить Шолом-Алейхема и Исаака Башевиса Зингера, а фантастичность некоторых сюжетов — Марселя Эме.

---

Он запнулся, и стихшие было аплодисменты возобновились с новой силой. Тогда он успокаивающе поднял руку и продолжил: — По общему желанию я. — Взгляд его упал на чемодан. — Я покажу вам. — А что, собственно, свежего он мог показать публике, кроме своих бутербродиков? Чтобы выиграть время, он вывернулся: — Но пока — антракт, пять минут! Месье Вюрстаг, колбасник с улицы Руа-де-Сисиль, которого вы почтили аплодисментами, сейчас предложит вашему вниманию бутерброды.

Он подозвал Вюрстага и передал ему чемодан. Колбасник открыл его и приступил к делу.

Когда же все бутерброды были проданы, он издали показал поэту пустой чемодан, давая понять, что можно продолжить поэтический вечер.

Преверман встал, забрался на стул и вдруг стал стремительно уменьшаться. Так что очень скоро стал совсем-совсем маленьким. Тогда он прыгнул на покрывавшее стол президиума зеленое сукно, прямо на валявшийся там клочок бумаги, который тут же сложился и накрыл его, точно он был ломтиком хлеба с пикельфлейш.

Никто из присутствующих ничего не заметил.

Только Вюрстагу что-то такое померещилось. Он подошел к сцене и взял со стола этот последний, видно, забытый бутерброд. Развернул не глядя, сунул в рот и стал жевать, дожидаясь начала второго отделения.

Преверман был на него не в обиде. Отныне ему не нужно было ломать себе голову, как прокормиться поэзией.

Тщеславие

Единственное, что запомнили о Симоне Кеверсаке его друзья и знакомые, это насморк, который они дружно подхватили, когда хоронили его на кладбище в Баньо.

Понятно поэтому, что, когда без малого год спустя, как велит обычай, на могиле установили памятник, на эту церемонию почти никто не пришел. Знали-то многие: одних оповестил секретарь общества, в котором состоял Кеверсак, другие прочитали в выходящей на идише еврейской газете. Но мало кто пожелал по этому поводу куда-то тащиться.

Поскольку у Симона Кеверсака не было ни жены, ни детей, он обо всем позаботился еще при жизни: купил себе место на кладбище и заказал все, что нужно. Даже надпись на памятнике сочинил себе сам. Кроме председателя, казначея и секретаря того самого общества — как-никак покойный завещал ему все, что имел, — присутствовал какой-то совершенно посторонний человек, который вообще-то собирался отдать дань кому-то другому, но явился раньше времени. Да еще бывший продавец из лавки Кеверсака: он пропустил похороны и для очистки совести пришел теперь.

На что это похоже, думал каждый: хороша церемония — десятка мужчин, чтобы прочесть кадиш, и то не наберется. Холод стоял еще хуже, чем в прошлом году; надпись на новой плите успело занести снегом, а председатель забыл дома бумажку с речью, которую собирался произнести. Пять человек, окружив служащего похоронного бюро, притоптывали озябшими ногами.

— Начнем, что ли? — предложил секретарь.

— Да что тут начинать? — ответил председатель. — Я предлагаю пойти погреться — у главного входа есть кафе. Мы пришли. Посмотрели. Почтили память покойного Симона. Уже большое дело по такой погоде!

Идея всем понравилась — всем, кроме похоронного служащего: спорить он не стал, но ему было бы приятно, если б кто-нибудь сказал хоть словечко о том, как хорошо подобран мрамор и выполнена надпись. Не снимая перчатки, он словно невзначай смахнул снег с памятника. Золотые буквы на черном фоне и впрямь были выписаны искусно. Председатель скользнул глазами по надписи и уже пошел было прочь, вслед за остальными, но вдруг застыл и обернулся, чтобы проверить, не показалось ли ему. Так и есть. Ошеломленный, он позвал товарищей. Секретарь, а за ним трое других вернулись и посмотрели на камень, куда указывал пальцем председатель. Секретарь прочел вслух: «Симон Кеверсак, 1918–1978, почетный председатель Общества мелких торговцев-краковчан, живших до войны в Монтрее».

Имя, фамилия, годы жизни, название общества — все было верно, не считая того, что Кеверсак никогда не был его председателем, тем более почетным.

— Вы уверены, что не ошиблись? — обратился секретарь к похоронному служащему.

— Как так? Гравер перепутал цифры?

— Дело не в цифрах, — сказал председатель. — А в том, что дальше. Он у нас никогда не был председателем.

Служащий внимательно перечитал надпись, потом достал из кармана бумажку и сверился с ней:

— Все правильно. Так значится у нотариуса.

— У какого еще нотариуса! — возмутился председатель. — Разве нужен нотариус, чтобы написать имя на могиле?

Служащий стоял с растерянным видом. Остальные тоже: никто не знал, что делать.

Кому предъявить претензию? Родственников нет в живых. Остается нотариус, но кто же побежит к нотариусу в такой холод из-за дурацкой прихоти покойного?

Председатель взял похоронщика под руку и пошел с ним вперед.

Остальные двинулись за ними и вышли на занесенную снегом главную аллею.

Бывший продавец, не вымолвивший до сих пор ни слова, догнал председателя и его спутника.

— Простите, — сказал он, — я тут слышал, о чем вы говорили. Я работал продавцом у месье Симона, когда у него еще был свой магазин. Так вот, он всегда рассказывал о вашем обществе и очень гордился тем, что он там у вас важная фигура.

Председатель отпустил похоронного служащего, тот все равно никак не мог понять, в чем суть дела, и повернулся к рыжему коротышке, который вмешивался, куда не просят:

— Какая там фигура! Он был рядовым членом, активным — это да, но взносов три года не платил!

— Зато он завещал вам все свое состояние! — запротестовал продавец.

Видя, что они остановились и спорят, стоя в снегу, остальные прибавили шагу. Казначей подоспел к последней фразе и фыркнул:

— Тоже мне состояние! После выплаты всех долгов хватило бы разве что на крокодиловую сумочку для его жены, будь у него жена. Вот вам и все завещание!

— Моей жене крокодиловая сумочка тоже не помешала бы, — с обидой сказал продавец. — Месье Симон всегда говорил, что, поскольку своей семьи у него нет, он что-нибудь оставит мне. Но не оставил ничего. А я у него тридцать лет проработал!

— Мы тут что, собрались обсуждать сумочку вашей жены? — повысил голос замерзший председатель.

Они снова, но на этот раз куда резвее зашагали к выходу. Прошли по дорожке вдоль правой стены и очутились у главных ворот. Прямо напротив кафе. Посетители кладбища обычно заходили сюда на обратном пути пропустить стаканчик для бодрости, в знак того, что они тут пока еще не навсегда. Первым в тепло вошел председатель. За ним — остальные. Сели все за один столик.

Пока ждали заказа — каждому по чашке кофе с молоком и круассан для председателя, — маленький продавец все втолковывал похоронщику, как несправедливо обошелся с ним бывший хозяин. А с другой стороны стола казначей, секретарь и случайно прибившийся чужой — церемония, на которую он пришел, все еще не началась — обменивались общими словами о жизни, смерти, холоде, каникулах — словом, обо всем, что может послужить предметом разговора за столиком кафе напротив кладбища Баньо зимой.

Только председатель сидел молча. История с надписью не шла у него из головы.

— Может, избрать его на самом деле? — неожиданно проговорил он.

— О чем вы? — не понял секретарь.

— Да я вот думаю, не избрать ли Симона Кеверсака почетным председателем?

— Но он же умер, — напомнил казначей.

Председатель дернул плечом:

— Нет, он жив, просто залез в могилу, чтоб не промокнуть под снегом! Разумеется, умер!

— Не сердитесь, пожалуйста! — сказал секретарь. — Объясните, что вы хотели сказать.

— Я хотел сказать, что надо избрать его почетным председателем. Тогда получится, что надпись на памятнике не лжет. Какая нам, в конце концов, разница? У нас никогда не было почетного председателя. Пусть он будет первым.

Чужой, тот, что раньше времени пришел на чьи-то похороны, встал и сказал:

— Простите, мне пора идти к кузену. Вон, я вижу, вся семья уже у ворот. Сейчас прибудет и катафалк, если не опоздает из-за снега. До свидания. Надеюсь, мы еще встретимся при более счастливых обстоятельствах. — Он положил на столик монету за свой кофе и уже шагнул прочь, но задержался и прибавил: — А знаете, я рад, что принял участие в вашей церемонии. Удачно получилось, что я оказался на кладбище именно сегодня. Но что касается Кеверсака, по-моему, все-таки было бы неправильно, если б вы избрали его почетным председателем. Впрочем, это ваше дело.

И он ушел.

Служащий похоронного бюро тоже встал и направился к стойке выпить стаканчик красного — кофе с молоком было ему не по нутру. Члены общества остались за столиком втроем, и председатель снова принялся рассуждать:

С одной стороны, выбирать Симона почетным председателем, конечно, неправильно, с другой — так было бы лучше, имея в виду надпись, ну а с третьей.