Александр Попов - Выпуск 4. Семь пьес с необычной судьбой

• Название: Выпуск 4. Семь пьес с необычной судьбой
• Автор: Александр Попов
• Издательство: Независимое объединение петербургских авторов «Домик драматургов»
• Жанр: Драматургия
• Год: 1998

Это четвертый сборник Независимого объединения петербургских авторов «Домик драматургов» из серии «Ландскрона» (название шведской крепости на месте современного Петербурга).

Эксклюзивное издание для сети Internet.

Руководитель проекта: Андрей Зинчук.

---

ТОЛЯ (сухо). Я не буду их читать. Я сожгу все. (Пауза.) Ну?

Она отдает стопку писем. Затем отходит и садится спиной к залу. Он кладет письма в планшет, смотрит ей в затылок, медлит.

ТОЛЯ (будничным голосом). Ты не должна была этого делать.

Она молчит.

ТОЛЯ. Ты всех нас предала.

ТАНЯ (без всякого выражения). Ты дурак.

ТОЛЯ. Прощай.

ТАНЯ. Нет, постой! (Встает, подходит к нему). Ты взял у меня все, понимаешь? Я вся здесь. (Показывает на планшет). Больше меня нет. Я окончилась. Ты думаешь, я не знала, что так будет? Я не девочка. Боже, как мне было жалко вас, господи боже! (Пауза.) Я знала, что ты придешь.

ТОЛЯ (насмешливо). Писала в часть?

ТАНЯ. Мне не ответили. Нельзя было потерять всех. Я знала, что ты придешь. Ты.

ТОЛЯ. Чепуха.

ТАНЯ. Мне никто так не писал. И я не писала никому так.

ТОЛЯ. Неправда.

ТАНЯ. Правда. Я только тебя любила.

ТОЛЯ. А спала с ними.

Пощечина.

ТОЛЯ. Спасибо.

Поворачивается, уходит. Возвращается, берет фуражку со стула, надевает ее.

ТОЛЯ. Ты вся из лжи.

ТАНЯ (кричит). Я докажу тебе! Я вела дневник… Я принесу его, не уходи!

Он медлит, затем садится на стул.

ТОЛЯ (с усмешкой). Давай.

Она бежит в соседнюю комнату, возвращается с дневником, встает посреди сцены и торопливо листает. Она жалка.

ТАНЯ. «16 апреля 42 года. Письмо от Толи…» (Опускает руку с тетрадью, садится.) Я не могу.

Пауза.

ТОЛЯ. Что ж. Тогда я пойду.

ТАНЯ. Не уходи! (Встает.) «Письмо от Толи. У него изменился почерк. Я испугалась. На треугольнике как будто не его рука. Почему он не пишет, часто ли бои? Я так волнуюсь. Вспомнила: он любил собак. Так много думаю о нем. Он такой наивный. И письмо мальчишеское». Дальше. (Листает.) «5 августа 43 года. Освободили Орел. Вечером был фейерверк из орудий. Последнее письмо от Толи ношу с собой. Я люблю его. Это точно. Как давно было до войны. Я вся окаменела. Ничего не жду, кроме писем. Хочу его, жду. Боюсь. Мама умудрилась простудиться, кашляет, говорит шепотом. Он пишет: „После боя смотрел траву в ней много всяких букашек, которые и знать не знают об артобстреле, о танках. А ведь кажется, что даже солнце воюет: сегодня оно союзник, завтра — враг“. Мне бы никогда не пришло в голову такое. Мне стыдно писать ему. Ему, наверное, скучно читать мои письма».

ТОЛЯ. Не надо… не надо больше. (Пауза.) Я не могу этого понять! Ведь после этого… Ножиков?!

Она молчит.

ТОЛЯ. Ведь Ножиков?!

ТАНЯ. Да. Он приехал… в отпуск. Я уже не писала ему так, как в сорок втором. Я… первое время писала так всем вам, а потом — ведь черствеешь!.. Он приехал с орденом. Тогда это было еще редко. Он был разведчик. Как только он приехал, я его увидела… Он уже не живой был!.. У него глаза неживые… понимаешь? Он был грубый… Он… в последний раз приехал. Он сам мне сказал. Это видно… Я не могла! Не могла! Не могла!

ТОЛЯ. Он так написал… (Пауза.) Что ж, жить — так жить.

Мелодия «Весенних голосов». Они медленно: он снимает фуражку, планшет; она уходит в соседнюю комнату, возвращается с воздушным шарфом на шее. Завораживающие круги по сцене, мелодия растет, ширится, а они все не решаются сойтись в объятии, затем вдруг в паузе перед финалом вальса их скручивает во вращение, они про носятся по сцене полукругом и вылетают за кулисы.

Сцена 3

Та же комната. Таня шьет. Стук в дверь.

ТАНЯ. Да?

Входит Федя.

ФЕДЯ. А я позвонил, мне открыли…

ТАНЯ. Федя… Федечка!

Бросается ему на шею, целует.

ТАНЯ. Ты откуда? Давно? Почему не написал?

ФЕДЯ. Да как… Я же кто… Я писал, писал — и не отправлял…

ТАНЯ. Откуда ты?.. Что ж ты молчишь?

ФЕДЯ. Я из госпиталя. Долго лежал, думал, калекой буду. Ничего…

ТАНЯ. Ты? Калекой?

ФЕДЯ. Правая половина у меня не двигалась. Теперь вот — хожу, ничего…

ТАНЯ. Да что ж я стою… Ты ведь есть хочешь!

ФЕДЯ. Нет. Нет, нет! Я сыт. Я ведь не думал, что застану. (Смущается.) То есть, я поел не из-за этого. (Таня все же хочет идти, он решительно ее удерживает.) Не надо. Лучше посидим. Я давно так не сидел, в семье. (Смущается.) В домашней обстановке…

ТАНЯ. Давай посидим. (Пауза.) Изменился ты очень.

ФЕДЯ (испуганно). Да?

ТАНЯ. Не в том смысле. (Смеется.) Раньше ты решительный был, целеустремленный. Мне всегда казалось, что у тебя какая-то другая воля. Другая. Не обычная, не такая, как у остальных. Как же сказать… Сила, которая не отступает. Так? Ведь ты сильный, да?

ФЕДЯ. Я? Я один? Нет. Не знаю. Хочешь, я расскажу тебе одну историю? В общем, не знаю, как все это… Понимаешь, может, я себя не знаю. Пока я с людьми, я… я понимаю, что надо делать, как себя вести. И никто не сказал никогда, что я трус. А вот то, что я хочу рассказать… Я войну начал политруком роты. Мы, знаешь, Таня, бежали. Знаешь, не остановиться было. Как будто землетрясение нас гнало, не люди, не техника, а какое-то стихийное бедствие. Ужас. Бойцам говоришь, что противника можно бить и сам себе не веришь. А они чувствуют. Понимаешь, мы по своей земле шли, как по минам. Немцы были везде. Даже непонятно было, куда мы идем и где. И вот однажды раз метали нас и очутился я посреди поля. Несколько деревьев было там и кусты. Я в них заполз и лежу. Здоровый, живой, с оружием. Их крупная часть какая-то шла. Весь день мимо меня. Лежу, и не то, что трушу, мне уж безразлично все было. Тоска такая! Знаешь, я бы, на верное, умер там. Не умирают так, да. Но умер бы. Я уже чувствовал — сердце останавливается. Смотрю в небо, а там пусто-пусто. Ничего нет. Одна жизнь моя там уходит. И что в жизни было? Суетился я, слова чужие повторял. И сказать бы кому: я, вот — я, крестьянин, здесь на поле! (Пауза.) И почему ты мне вспомнилась? Не дом, не мать, а ты? Я, если хочешь, Таня, не любил тебя там, в ВУЗе, а скорей ненавидел. Знал, что о тебе даже думать нельзя. Смешно — я с тобой рядом. Хоть бы какая-то надежда была. Ты не знаешь, Таня, как некрасивые люди злы. Это я теперь понимаю, что красивые — они щедрые, добрые, их все хотят присвоить. Они же счастливые со своей красотой, зачем им кого-то ненавидеть? А злы такие, как я. Я, Таня, чуть подлость не сделал. Ты помнишь этого, Тонких? Я уже заявление написал тогда. Он ведь такое говорил…

ТАНЯ. Ты? Написал?..

ФЕДЯ. У меня, Тань, тогда в голове все по порядку было. И Тонких там был ясный. И что меня удержало? Знал я, что он не наш, что он в душе презирает нас. И только то удержало, что я как будто из-за ревности на него пишу. А так нельзя, нехорошо.

ТАНЯ. А как хорошо?

ФЕДЯ. Хорошо, когда все ясно, когда есть цель и большинство к этой цели идет. А когда начинают расползаться по одному, как я в том поле, это конец. Я это понял и уже себя не распускал.

Пауза.

ФЕДЯ. Я пойду уже.

ТАНЯ. Подожди. (Пауза.) Куда ты пойдешь? Ты с вокзала?

ФЕДЯ. Да… В ВУЗ пойду, общежитие дадут.

ТАНЯ. Не ходи никуда. Живи у меня. Мама моя умерла. Я одна.

ФЕДЯ. Но…

ТАНЯ. Нет у меня никого. Никого больше не хочу знать. Оставайся.

ФЕДЯ. Я… хорошо, хорошо, я останусь. Но, когда надо, я пойму. Я уйду. Тихо уйду и все.

ТАНЯ. Ты не понял меня. Ты совсем оставайся.

ФЕДЯ. Как ты… смотреть на меня будешь? Сравнивать. Тебе сейчас плохо, а потом? Потом ты оживешь, тебе жить захочется, любить.

ТАНЯ. Ты сам говорил, что красивые добрые. А я тоже красивая была.

ФЕДЯ. Я, когда к тебе шел, то думал, — а вдруг? Но такое только подумать можно. Не бывает так.

ТАНЯ. Бывает. Поняла я одну вещь. Женщине надо быть нужной кому-то. Кому-то стирать, готовить, за кого-то волноваться. Она не может жить одна, как вы. Когда она одна, то она не женщина. Здесь твой дом. Я сейчас пойду воду поставлю, помоешься с дороги, а потом я тебе перестираю все.

Уходит. Федя стоит с глупой улыбкой счастья, уходит следом за ней.

Сцена 4

Та же комната. Таня закрывает шторы. Два звонка. Она идет в прихожую. Оттуда слышится громкий голос Ножикова, звук поцелуя. Входит Таня и Ножиков.