Елена Кутинова - Кулобок

• Название: Кулобок
• Автор: Елена Кутинова
• Жанр: Современная проза

---

Елена Кутинова Кулобок

1.

Я работаю в магазине «Чтиво» и люблю обжёвывать мозгом страницы, как иные любят обкусывать кожу вокруг ногтей. Мы продаём детективы, мыльную дребедень, словари, газеты и всё в таком роде. Под настоящую литературу в нашем магазине отведено четыре полки, которые благо регулярно пополняются, и у меня есть возможность скрашивать рабочие часы минутами интеллектуального наслаждения.

В один из особенно жарких дней, когда по скорбной случайности я трудилась на смене одна и, спасаясь от зноя массировала губы кусочком льда, в пустом салоне раздался грохот. Я оторвалась от статьи про неандертальцев и с ужасом заметила на витрине с беллетристикой огромное туловище, увенчанное испуганной головой. Жёлтое монголоидное лицо, драпированное чайными раскосыми смотрелками, было втиснуто в чёрное каре. Геометрически сложные губы, вмонтированные в лицо с опозданием, будто прикрывали прожжённую сигаретой дырочку. Тучное страшилище женского пола лёжа ковыряло в большом некрасивом ухе. Я распахнула рот и брань попёрла сама собой: — А ну вставай! Чего распласталась? Тухесом своим не верти, а то ещё что-нибудь сломаешь! Вот корова! Надо же, витрину кокнула и лежит! — От собственной грубости горчило во рту. Толстуха встала и забубнила: — Это случайно. Равновесия не выдержала — и вот…

— Ты не на улице, — ощерилась я, — это денег стоит. Деньги у тебя есть?

Денег у неё, без всяких сомнений, не было. Я вдруг расплакалась, и, не в силах вынести позора, умчалась в подсобку.

Однажды мне довелось уронить горсть мелочи в чашку с директрисиным бульоном. Подслеповатая Рада Ираклиевна сломала передний зуб о пятикопеечную монету и вычла из моего сердца сто гривен на визит к стоматологу. С этого момента я очень нервничаю на работе. Но начальству звонить было необходимо, и, преодолевая дрожь в пальцах, я сняла трубку: «Алло, Рада Ираклиевна, это Женя. Да из магазина. Здесь витрина вдребезги. Не я. Кретинка какая-то. Вы бы не могли просчитать по инвентарной смете? Рада Ираклиевна, я не специально на свою смену эти случаи притягиваю. Она же сама… Не надо высчитывать, у меня и так зарплата»… Пока меня распекала начальница, наглая чукчеобразная раскоряка дёрнула вон, сбив по пакостной закономерности ещё одну витрину. Я чуть не лопнула от ненависти к себе. Только законченная идиотка могла оставить эту великаншу в одиночестве. Любой бы сбежал на её месте.

Рабочий день подошёл к концу. Заперев магазин, я потащилась домой. Неудачный брак железобетона с ландшафтом был щедро расцвечен предвечерним солнцем. Обогнув стоянку, где ржавели грузовики с противными стариковскими мордами, я оказалась во дворе. Суетливые ручки соседки-челночницы упаковывали в багажник здоровенную сумку. В памяти неожиданно всплыло дурацкое объявление из газеты: «Люблю животных. Если вы часто путешествуете, я с удовольствием буду за ними присматривать. Взамен прошу дружбу и понимание».

— Женечка, можно вас на минуточку, — обратилась ко мне соседка,

— Вы не посидите с ребёнком?

— Конечно посижу, — милостиво согласилась я, втайне взбесившись. Ну кто мешал отказаться? Своих забот под завязку!

— Вы погуляйте с ним, а она вот-вот будет, совсем недолго… Очень вам благодарна, Женечка, время поджимает…

Она на мгновенье застыла, будто отыскивала в голове файл вежливости, в котором хранились подходящие к такому случаю улыбки, ещё раз поспешно поблагодарила, завелась со второго раза и скрылась за аркой.

Устимка ковырялся в большой луже, пытаясь утопить жёлтый мячик. Растирая по щекам жирную грязь, он упёрся в меня бирюзовыми глазками и зажурчал стихийным постмодерном: «Пошов кулобок гуять с гъязной писькой, а водитька его утонала».

Мне представилось, как Устимка пробежится в своих дерьмодавчиках по моему голубому ковру, шлёпнется на новое велюровое кресло и станет вытирать об него локти.

С трудом подавляя тошноту, я попыталась воздействовать:

— Не талапайся в луже, смотри, какой уже грязный! — Устимка нахмурился и промолчал. — Что мне с тобой делать? Может, сбегать домой бросить сумку, а ты один побудешь?

— Да, — сказал Устимка.

Преодолевая тревожные спазмы души, я внушала себе разумную безответственность. Ну что с этим крокодилёнком станется? Брошу сумку, наспех перекушу — и вниз (я на седьмом этаже живу). Не волочь же его домой, в самом деле.

— Идём со мной, — не очень уверенно попыталась я.

— Я гуяю, сама иди!

— Мама тебя одного оставляет?

— Да, — соврал Устимка и отвернулся.

— Никуда не пойдёшь?

Устимка замотал головой. Ландшафт стухал от вечернего расставания с солнцем. Если бы я умела предвидеть будущее хотя бы на несколько мгновений вперёд, то преспокойненько бы поднялась по лестнице, но увы — я вошла в лифт. И в тот самый момент, когда двери кабины сдвинулись, во всём районе погас свет.

Я казалась себе матрёшкой. Во мне колотилась обжигающая тревога, я колотила в безнадёжно парализованные двери лифта. Лифт раскачивался от моего напора. А дом невозмутимо замер под сумеречными облаками и ничем не обнажал беспокойства, таящегося в самом сердце его кирпичного организма.

Электричество запустили спустя несколько часов. К тому времени Устимки во дворе не было.

До самого утра я пыталась успокоиться надеждой на то, что няня поспела вовремя и, выловив из лужи, увела его куда-нибудь с собой.

2.

Я на базаре работаю. У меня в подчинении два овощных ряда, контейнер с крупами и престижный лоток с цитрусом, фиником и подобным тому фельдиперцем. У меня авокадо дешевле, чем в Африке! Эту дрянь, конечно, не всякий клиент берёт. Я, например, люблю обыкновенную абрикоску. А престиж — это для рекламы.

Жизнь, к сожалению, не математика. В ней ошибок даже достаточней правил. Вот, к примеру, шёл я себе с базара. Рыбки купил вяленой с тортиком. Хотя, конечно не купил, а со своими ребятами договорился, у нас на базаре свои калькуляции. Короче, шёл себе домой. Вижу — пацанёнок в жёлтом костюмчике в ногах плещется. Вроде как попрошайка. Такой мелкий, едва ходить наумелся, а уже нищий. И с дороги, что главное, не сходит. Жалко, думаю. Надо булку, что ли, ему купить, а то не отцепится. Их этому делу в пелёнках ещё натаскивают.

— Ладно, — говорю. — Как зовут?

— Устимка, — отвечает. «Где я его видел?» — думаю. Что-то мыка знакомая. Аж в пузе запекло.

— Где я тебя видел? — спрашиваю. А он так конкретно и выдаёт:

— Ты в моём доме зывёшь.

— Надькин сын, что ли? Которая на промрынок штаны-юбки возит?

— Мама в Тутию за товаом поехава, — серьёзно сообщил пацан.

— Ух ты ё. Что ж ты сам, такой грязный, здесь делаешь?

— Я гуяю.

Глянул я туда-сюда по сторонам — и точно — сам гуляет. Да и какой родитель такую неопрятность в дите допустит? Ну и повезло ему, думаю. Потерялся соседыш и на меня выскочил. Взрослому тут недалеко, а для дитя — смертельное расстояние.

И тут подходит этот ёж киношный. В клёшиках, с бородочкой, лохматый, как буратино. Я вообще таких не очень-то понимаю. И вежливенько так, давай знакомиться. Я, типа, ассистент режиссёра, мы там муйню какую-то снимаем, тыры-пыры. Разрешите представиться — Толик Семёнов. Очень приятно, говорю, — Миха.

— А молодого человека как называют? — заслюнявил Толик и потянулся к Устимке. Тот сказал. И Толик начал его умасливать: — Хочешь сняться в рекламе, Устимка?

— Хочу, — обрадовался детёныш, слабо понимая, на что соглашается.

— Это мой сосед — вмешался я. Он заблудился, и мы идём домой.

— Минуточку, Михаил, вы коньяк пьёте?

Сам не знаю как он меня развёл. Наверное, это у них профессиональное. Мы зашли в бадэгу. Он взял бутылку «Десны» и пирожное для Устимки. Оказалось, что неподалёку расположилась съёмочная группа, в которой Толик ишачил ассистентом. Что именно рекламировал будущий ролик, я так и не спросил. Главным было то, что заказчику приспичился ангелочек. Мамаша малолетки, утверждённого на роль купидона, не удовлетворилась гонораром, обиделась, и с типажом под мышкой укатила. Съёмочный день у киношников был оплачен. Всё, как у них водится — режиссёр в бешенстве, помощники в запарке. Толик посеменил накатить сотку, чтобы расслабить нервы и напоролся на нас с Устимкой. Устимку отмыли и прикошачили к его голове нимб. Толик пообещал, что съёмка займёт не больше часа.

Уже стемнело, когда Устимку одели в крылья из куриных перьев. Я выполз на улицу — в павильоне воняло кислым. Купил пива, хлопнул ещё двести пятьдесят, сел покурить в каком-то парке, или хрен его знает где. Слышу — орёт кто-то как недопиленный. Смотрю — несётся Шима, барыга один, нас типок с базара перезнакомил. Клиент — чистый клоун. Коноплю в заброшенном детсадике растить выдумал. С агрономией у него чётко — дерьмо для подкормки, лунный календарь. Шала опупенная получается — стандарт на шестерых, и по цене сходно. Тот садик четыре года назад выселили — он раньше сталепрокатному заводу принадлежал. В нём детей металлургов дрессировали. Завод обанкротился, рабочих пораспускали, а садик бесхозно рушится. Вот у Шимы там и плантарь в клумбах. Несётся тот Шима, зелёный, шо помидора, глаза на выверте — и ко мне. Честь отдал и муть какую-то чешет:  «Здравия желаю, Георгий Константинович. Мне дедушка про вас рассказывал». «Алё, пацан, — говорю, — ты что же, меня не помнишь?» Зрачки, вижу, огромные, рожа безмозглая, обштырился, видно, дружбан, до присмерти. Я и сам уже пьяный, еле на ногах вращаюсь — цирк, в общем, гуманитарный. Клемануло, короче, и дал я ему в дыню. А он, что б вы думали? «Спасибо вам, — говорит, — за всё человечество!» И, раскланиваясь, умёлся. «Во дурак, — думаю, что с братвой наркота делает!»