Павел Амнуэль - Ветер над яром (сборник)

• Название: Ветер над яром (сборник)
• Автор: Павел Амнуэль
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1989
• ISBN: 5-235-01067-1

Сборник фантастических повестей, рассказов, очерков молодых писателей-фантастов. Подготовлен по материалам Всесоюзного творческого объединения молодых писателей-фантастов при ИПО “Молодая гвардия”

СОДЕРЖАНИЕ:

От составителя

Повести

Павел Амнуэль. Бомба замедленного действия

Лев Вершинин. Сага воды и огня

Виталий Забирко. Тени сна

Юрий Иваниченко. Стрелочники

Евгений Дрозд. Скорпион

Рассказы

Геннадий Ануфриев, Владимир Цветков. Неучтенный фактор

Владимир Галкин. Бухтарминская волюшка

Семен Бойко. Наоборот

Наталия Гайдамака. Колыбельная

Евгений Дрозд. Троглодиты Платона

Анна Китаева. Кое-что о домовом

Людмила Козинец. Последняя сказка о “Летучем Голландце”

Людмила Козинец. Ветер над яром

Александр Кочетков. Эффект сто первой обезьяны

Леонид Кудрявцев. Озеро

Михаил Ларин. Кража

Ростислав Мусиенко. Отступник

Игорь Сидоренко. Сила интеллектуального трения

Перекресток мнений

Алина Лихачева. Был такой летчик Лось

Александр Осипов. Прикосновение к чуду

Василий Головачев. Послесловие

Ответственный редактор В. В. Головачев

Составитель И. О. Игнатьева

---

Это произошло мгновенно, но все так внимательно следили за Кружкиным, что сразу же оценили ситуацию. Тишина вдруг установилась такая, что машинный стрекот и шелест показались чуть ли не оглушительными.

И Коваль-Крюков прореагировал на тишину, как никогда не реагировал на шум. Поднял серебряную голову, огляделся и, осознав, в чем дело, вдруг легко и лукаво улыбнулся, встал и даже чуть повернул кресло, приглашая Даниила сесть.

Даня чуть помедлил, ощущая, как стало слегка пощипывать ушные раковины, увидел краем глаза, что рядом еще два свободных кресла, поблагодарил, уселся и попросил Татку дать ему записи Сойера.

Коваль-Крюков устроился чуть-чуть позади, и тишина растворилась в шелесте и гудении голосов, утонула в разноязыкой речи. Даня развернул записи и сосредоточился.

…Все ожидаемо, обычно, все — продолжение сдержанных, порою вроде бы слишком сдержанных ответов, которые удалось еще вечером получить с Конуса. Диалог в том же духе, что и вчера, когда им удалось осуществить единственно возможный в их положении вариант: ответить на частотно-модулируемый сигнал с Конуса.

Даня, едва не по наитию, совершал тогда переключения на пульте, Алекс в это время набирал программу обратного перевода запросов на языке уропи, а Татка сумела каким-то чудом подключить их маломощный компьютер к Центру. А в компьютере была — Алекс наткнулся еще вчера, но сказанное им прошло мимо ушей — новая программа семантической вариантности, и это обеспечило доктору Сойеру бессонную ночь и странные предположения…

Да, хорошо было вчера, с обеда, когда уже все объяснили старикам, а потом невесть откуда взявшимся журналистам и работали, работали до упаду, ни о чем постороннем не думая. Да что там о постороннем. О сути происходящего не задумываясь, только и отмечали на краю сознания, что обстоятельства, которые всегда прежде приходилось преодолевать и обходить, стали более благоприятными. И так все катилось до позднего вечера, пока не заплясали чертики в глазах и не стало мерцать, предвещая сон, сознание.

В предложенной Алексом расшифровке просматривается какая-то система. Даже если и он, и нейрокомп накуролесили, то весьма своеобразно… В самом деле, разница между нашим, сегодняшним уропи и тем, который будет через тысячу лет, никак не меньше, чем между церковнославянским и нынешним языком… Так что трудно предположить, что мы все понимаем так однолинейно, что наши запросы для Конуса означали именно то, что мы в них вкладываем. И вообще сам факт прорыва сквозь время означает слишком многое… Слишком многое… И совсем не хочется думать, что действительно это может оказаться простым стечением обстоятельств…

Легкая волна внимания прокатилась по залу — появился Алекс. Не вставая, Даня подхватил ближайший стул и поставил рядом. Сойер, слегка встрепанный, пробрался и плюхнулся на сиденье. Даня за эти дни неплохо выучил мимику своего коллеги и спросил встревоженно:

— Что еще произошло?

— Пока — ничего особенного… Но может. У нас там при голосовании появился один неприятный момент… Из-за нас с тобой, кстати. Но это потом. Смотрел мои наброски?

— Смотрел… И кое-что сам прикинул… А ты пока подготовь программу перевода на твой “вариант”. А то очень похоже, что они гнали про Ерему, а мы спрашивали про Фому.

Наступили редкие и счастливые минуты, когда полуслова, намека, взгляда оказывается достаточно, когда трепетная, полупрозрачная догадка твоя в неуловимый миг крепнет, подхваченная пониманием друга, когда внезапным словом раскрываются неведомые возможности, и все то, что мертвым камнем лежало на долгих и трудных дорогах, оборачивается понятным и постижимым. Не коллективное творчество — каждый сам творец — но как бы взаимораскачка сознаний, прорыв в новые области понимания… Несколько раз к ним подходили, обращались, склонялись, но Кружкин только отмахивался, не впускал в сознание, а Сойер и вовсе изображал глухонемого. Наконец, пришел сам профессор Чернин, и хотя Даня собрался просто-напросто отмахнуться от него, как от всех остальных, номер не прошел. Чернин встряхнул забывшегося Даню, и тот заявил:

— Очень хорошо, что вы сами подошли. Нужно совершенно срочно дать несколько запросов на Конус. Дайте нам канал, — он посмотрел на свои листки, исчерканные быстрым неразборчивым почерком, — через три минуты.

Почему-то такая просьба показалась совсем не удивительной. Профессор Чернин только встретился взглядом с Коваль-Крюковым, старшим здесь по должности и самым большим авторитетом. Тот согласно наклонил голову, и профессор Чернин дал команду операторам подготовить ручной ввод.

Ничего этого, кстати, Даня не видел и видеть не хотел. Дописал запросы, все отчетливее ощущая их системность, а затем повернулся к пульту.

Алекс запустил программу перевода через вариантную систему. Выждав несколько секунд, Даня пробежал по клавишам дисплея, набирая вопрос:

— Устойчива ли наша с вами общая реальность?

Более или менее глубоко пока что понимал его только Алекс: они вместе подготовили этот вопрос, основанный на внезапной и отчетливой догадке о том, что сквозь века, от сегодня и до того дня, когда уйдет в полет Конус, существует один непрерывный путь развития, одна Реальность. Но устойчива ли она? Может быть, условия сложатся так, что развитие пойдет по другой модели? Сколько по-настоящему случайных причин приводят к изменениям пути? Для людей на Конусе все уже прошло по единственному варианту, как непрерывная цепочка случайных и закономерных событий, составляющих их историю. От, скажем, начала эры разоружения до первых внепространственных полетов… Но для жителей последнего лета двадцатого века такой цепочки еще нет. Есть не История Будущего, а некоторая вариантность. И ее осуществление зависит, возможно, от Контакта, от действий людей в момент выбора, от действий “стрелочников”. Возврат Корабля в прошлое, Контакт с ним — это нарушение обычного исторического детерминизма, нарушение линейного хода истории, когда каждое отдельное действие оказывается соотнесенным с миллиардом действий всех остальных землян.

Есть некоторая временная петля, некоторая возможность развития. Те, кто обнаружил Конус, кто вступил с ним — в контакт, уже находятся внутри этой петли, этой реальности. Правда, им только кажется, что они видят цель, видят будущее — на самом деле Конус невидим, непроницаем, можно только ощутить его присутствие, но не больше. Мы от него получаем только то, что они пожелают нам сообщить. И если они отвечают на наши вопросы, то лишь потому, что эти вопросы укладываются в единственную для них схему реальности.

Но если Даня догадывается об этом уже сейчас, то — поскольку он уже вступил в их реальность, — они не могут не знать точно, единственна ли их реальность, устойчива ли она, и что именно может вызвать ее распад. И если Даня и Алекс докажут свою правоту, может оказаться, что реальность неустойчива и является одним из результатов Контакта. Если они правы, то реальность, та петля, дальней вестью которой является Конус, просто замкнется и останется в стороне от нового пути истории. Да, именно так: тысячелетняя петля выпадет из непрерывности Истории. В материальном мире останутся предметы, созданные за тысячелетие. Но люди, которые придут после, не будут ничего знать ни о происхождении, ни об устройстве и назначении всего великого множества этих вещей.

Люди будут заниматься своими большими и маленькими проблемами и удивляться обилию непонятных вещей, которых, правда, от поколения к поколению будет становиться все меньше.

Может быть, останутся только знания, может быть, будут прочтены некоторые записи — но все это будет не единая система, определяющая поведение людей, а схоластика и мифы, удивительные картинки поэтической фантазии неведомых поколений. Постепенно все это перекочует в разряд преданий, ритуалов, мифов, верований — пока не исчезнет совсем.

Не заметив “развилки”, люди как бы начнут жизнь заново и будут уверены, что никогда связь времен не прерывалась и прерываться не могла, что не происходило и не могло произойти нечто, не соответствующее представлениям о линейном детерминизме. Кое к чему из непонятного просто привыкнут, кое о чем забудут, не будут замечать, а кое-чему “найдут” свое объяснение… Это будет не реальность, не петля, а мир, и он будет развиваться, двигаться по своим внутренним законам до того дня, когда вновь окажется на развилке, на нижнем краю очередной петли вероятностей. И тогда — быть может, не ко всем — придет свой конус (или шар, или что-нибудь еще), знаменуя некоторую возможность… Не ко всем, скорее всего — лишь к некоторым, к стрелочникам, даже если им будет казаться, что это все — глобально и единственно возможно… Возможно, это и есть образ развития с тех самых времен, когда объективные законы уткнулись в субъективные пределы? С тех пор, видимо, когда впервые создалась вероятность полного уничтожения мира…