Павел Амнуэль - Ветер над яром (сборник)

• Название: Ветер над яром (сборник)
• Автор: Павел Амнуэль
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1989
• ISBN: 5-235-01067-1

Сборник фантастических повестей, рассказов, очерков молодых писателей-фантастов. Подготовлен по материалам Всесоюзного творческого объединения молодых писателей-фантастов при ИПО “Молодая гвардия”

СОДЕРЖАНИЕ:

От составителя

Повести

Павел Амнуэль. Бомба замедленного действия

Лев Вершинин. Сага воды и огня

Виталий Забирко. Тени сна

Юрий Иваниченко. Стрелочники

Евгений Дрозд. Скорпион

Рассказы

Геннадий Ануфриев, Владимир Цветков. Неучтенный фактор

Владимир Галкин. Бухтарминская волюшка

Семен Бойко. Наоборот

Наталия Гайдамака. Колыбельная

Евгений Дрозд. Троглодиты Платона

Анна Китаева. Кое-что о домовом

Людмила Козинец. Последняя сказка о “Летучем Голландце”

Людмила Козинец. Ветер над яром

Александр Кочетков. Эффект сто первой обезьяны

Леонид Кудрявцев. Озеро

Михаил Ларин. Кража

Ростислав Мусиенко. Отступник

Игорь Сидоренко. Сила интеллектуального трения

Перекресток мнений

Алина Лихачева. Был такой летчик Лось

Александр Осипов. Прикосновение к чуду

Василий Головачев. Послесловие

Ответственный редактор В. В. Головачев

Составитель И. О. Игнатьева

---

Он не ужаснулся. Как многие люди, нашедшие в себе силы, чтобы подавить собственную трусость, Льюин решил, что только сам, один сделает то, что необходимо. К одному и тому же решению приводили и системный анализ, и анализ структур, и морфология, и обработка анкет, и все другие методы прогнозирования. Все сходилось. Исчезла многовариантность, свойственная стохастическим прогнозам.

Льюин все продумал и лишь тогда решил пригласить Сточерза и Прескотта на уик-энд. С ними у Льюина установились наиболее дружеские отношения, они хорошо понимали друг друга.

В машине Льюина они отправились к озеру Грин-Понд. Был декабрь 2002 года, работа вошла в завершающую стадию. На следующей неделе Комитет предполагал начать составление окончательного доклада. Отдохнуть не мешало, и они целый день катались на лыжах по заснеженным холмам, радуясь свободе — от дел, от жен, от мыслей. Вечером они стояли на берегу озера. Вода казалась тяжелой и неподвижной, как ртуть, только что взошла полная луна — рыжая и пятнистая.

— Вы, Генри, и вы, Джо, — медленно сказал Льюин, — как вы думаете, для чего мы все живем?

— Вас интересует философское определение, — иронически осведомился Прескотт, — или наши частные мнения?

— Смысл существования человечества, — сказал Льюин. — В понедельник начнем обсуждать доклад, и тогда нам придется ответить на этот вопрос. Потому я и задаю вам его здесь и сейчас.

— Судя по вашему тону, — буркнул Прескотт, — вы считаете, Уолт, что сверхоружие, о котором мы будем писать, и есть то, для чего жил род людской.

— Да, — сказал Льюин, — примерно так.

Разговор проходил пока мимо сознания Сточерза. Он смотрел на звезды и наслаждался редкими минутами спокойствия.

— Отвлекитесь от ваших мыслей, Джо, — продолжал Льюин, — и вы, Генри, оставьте иронию… Мы согласились, что наша агрессивность предопределена генетически, верно?

— Это общепризнано, — сказал Сточерз, заставляя себя быть внимательным.

— Закон компенсации у вас тоже не вызывает сомнений?

— Нет, — коротко ответил Прескотт. Он считал вопрос лишним — мнение Комитета сложилось еще несколько месяцев назад.

— А вот еще деталь к картинке. Как-то я познакомился с Патриксоном. Это космолог, он теперь участвует в работе одной из наших низовых секций. У него есть модель Вселенной, в которой средняя плотность материи в точности равна критической.

— Плоский мир? Неинтересно, — сказал Прескотт. Он был дилетантом в любой науке, знал понемногу обо всем, его трудно удивить моделями Вселенной.

— Нет, не плоский, — возразил Льюин. — Топология такого мира очень сложна, но главное не в этом. Это мир, где нет развития форм материи, это мир, бесконечно однообразный во времени. Сжатие или даже постоянное расширение Вселенной — это изменение, развитие. В мире критической плотности развития нет… А по современным данным плотность нашей с вами Вселенной в больших масштабах именно критическая…

— Сюжет для фантастического романа, — хмыкнул Прескотт. — Я понимаю, куда вы клоните, Уолт. Мир критической плотности не может ни сжиматься, ни расширяться до бесконечности. Сейчас галактики все еще разбегаются, но рано или поздно бег их остановится, и мир застынет. Как капля воды под носиком крана, которая не может ни упасть, ни втянуться обратно в трубу. А как сделать, чтобы мир стал иным? Нужно изменить плотность материи. Добавить из ничего. Или превратить в ничто. Мы ведь материалисты, да? Мы не можем создавать материю из духа и превращать ее в дух?

— Не можем, — легко согласился Льюин.

Тревожное ожидание остановило его. Прескотт молодец, уловил суть сразу, хотя ему, конечно, и в голову не приходит, что за этой видимой сутью скрыта другая, гораздо более страшная для людей. Как объяснить им?

— Это будущее оружие… Изменение мировых постоянных… Изменение законов природы… Оно крепко связано с вопросом: для чего мы живем? Мы — человечество. Я просчитывал сценарии эволюции от самого момента появления жизни на Земле.

— Когда вы этим занимались, Уолт? — удивился Сточерз. — Вы ведь почти все время на виду…

— Конечно, я делал это не сам!

— Вы организовали фирму в фирме?

— Нет, — усмехнулся Льюин, — просто сейчас все так запрограммировано, что я могу давать задания на расчеты любой лаборатории, впрочем, не минуя опеки нашего друга Филипса. Это частности. Джо. Главное — выводы.

— Вот-вот, Уолт, давайте выводы, — терпению Прескотта приходил конец.

— Выводы… Вот основной: человечество в целом является ничем иным, как бомбой замедленного действия. Бомбой, которая в нужный момент взорвется и сделает то, для чего предназначена.

— Кем? — быстро спросил Прескотт. — Господом? Высшим разумом?

— Вы, Генри, ухватили суть противоречия, — ровным голосом продолжал Льюин. — Я тоже который день об этом думаю. На вывод это, к сожалению, не влияет. Генри, ваш вопрос… Вы что, догадались?

— Я не знаю ваших выводов, — смущенно сказал Прескотт, — но я тоже проигрывал сценарии. Без ваших гигантских расчетов, только по системе аналогий, я так всегда делаю, когда возникает идея…

— И что получилось у вас?

— Нет, — запротестовал Прескотт, — сначала вы, Уолт, ваш анализ корректнее. А потом сравним.

— Хорошо… Думаю, никто нас не создавал, Генри, не существовало никакого разума-конструктора… Все проще и сложнее. Мы — я имею в виду физиков, астрономов, да и философов тоже — недооцениваем сложности мира. Его единства во всем — от кварков до Метагалактики. У природы нет разума, но нет в ней и бессмысленности… Она многократно ошибается, изменяясь, но с каждой ошибкой четче становится то единственное, для чего эти ошибки и совершаются. И то, что жизнь на Земле развивалась именно так, а не иначе, является следствием развития и самой Вселенной во многих ее прежних циклах…

— О чем вы говорите, Уолт? Каждый раз, сжимаясь в кокон, Вселенная погибала. Для того, чтобы природа могла пробовать различные варианты, нужна преемственность. Нельзя каждый новый цикл начинать с нуля.

— Природа не начинала с нуля, Генри. — Не забудьте — плотность Вселенной критическая. Она была не такой в прежние циклы — она была больше. Очень давно, много циклов назад, плотность мира была значительно больше критической. И Вселенная, расширившись после Большого взрыва, начинала довольно быстро сжиматься обратно — в кокон. Для следующего цикла.

— Вот-вот… — подхватил Прескотт, — и все цивилизации, какие могли образоваться, погибали. Так? О них не оставалось никакой памяти. Какая тут преемственность?

— Погибали не все, Генри. Это во-первых. Мир неоднороден, и в каждом цикле часть мироздания успевала сжаться в кокон, а часть — нет. И каждый цикл Вселенная теряла таким образом огромную массу, которая продолжала расширяться в то время, когда остальная материя уже сжималась. Эта масса попадала и в следующий цикл Вселенной, и во все последующие. Наверняка где-то на окраине видимой нами Вселенной есть миры — галактики или их скопления, — пережившие таким образом не один десяток циклов. А может, и сотен…

— Нужно проконсультироваться у космологов, — пробормотал Прескотт.

— Разумеется, я это сделал, — пожал плечами Льюин. — Так вот, совершенно ясно, что тот цикл, когда плотность мира сравняется с критической, станет для Вселенной последним. Следующий цикл не начнется, не будет и безграничного расширения. Мир застынет, развитие галактик, развитие Вселенной в целом прекратится. Этот сценарий, Генри, для космологов не новость… Что может спасти такую Вселенную, заставить ее вновь сжиматься, вновь развиваться, вновь испытывать на прочность различные формы материи? Только изменение мировых постоянных. Если постоянная тяготения во Вселенной увеличится, это будет то же самое, что увеличение средней плотности. Мир получит возможность опять сжаться, начать новый цикл развития… А теперь, Генри и Джо, поставьте себя на место высокоразвитой цивилизации, которая возникла во Вселенной во время ее последнего цикла. А то, что наша Вселенная такова, и наш цикл последний, сомнений нет. Итак, вы знаете, что мир застынет. Вы достигли такого уровня развития, что можете уже управлять некоторыми законами природы, можете изменить некоторые мировые постоянные. Станете вы это делать?

— Не стану, — медленно сказал Прескотт. — Я объявлю мораторий на исследование сущности законов природы. Буду следить, чтобы и другие цивилизации, о которых мне известно, не занимались этим. Потому что иначе — гибель. Мы изменим постоянную тяготения, Вселенная начнет сжиматься, и цивилизации не переживут этого катаклизма. То, что является застоем для Вселенной в целом — спасение для тех цивилизаций, что живут в ней. Так? Ведь в этой застывшей, неразвивающейся Вселенной разум получит, наконец, возможность впервые за бесконечные циклы существовать и познавать вечно. Всегда. Я бы не стал ничего менять. Застывшая Вселенная, Уолт, меня вполне устраивает.