Дэвид Лодж - Райские новости

• Название: Райские новости
• Автор: Дэвид Лодж
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: ISBN 5-94145-063-Х (.Иностранка.) ISBN 5-93381 -074-6 (Б.С.Г.-ПPECC)

"Райские новости" — это роман о безнадежно разобщен­ных людях, которых на короткое время объединяет поезд­ка на Гавайи. Пронизанное юмором повествование пере­межается философскими рассуждениями, помогающими понять сложный и запутанный мир героев, нередко пара­доксальный, а подчас нелепый и смешной. И нужно неве­роятное стечение обстоятельств, чтобы, проехав полми­ра, эти люди научились понимать и ценить друг друга, а главный герой романа наконец-то обрел смысл жизни и подлиннyю любовь.

ISBN 5-94145-063-Х (.Иностранка.) ISBN 5-93381 -074-6 (Б.С.Г.-ПPECC)

---

Потрясенный, я сидел не шевелясь, пока Дафна ме­ня целовала, но не сопротивлялся — я был действитель­но заворожен. В одно мгновение я осознал, насколько в течение всех этих долгих лет учебы и службы священ­ником я был лишен человеческого физического кон­такта, животного утешительного прикосновения — в особенности же лишен этой таинственной физичес­кой непохожести женщин, их мягких, податливых форм, их гладкой атласной кожи, их сладко пахнущих дыхания и волос. Поцелуй был долгим. Я успел заме­тить, что глаза у Дафны закрыты, и, стремясь следовать правилам этого незнакомого действа, закрыл свои. За­тем она оторвалась от моих губ, отодвинула лицо и лу­каво произнесла: «Я целую вечность хотела это сде­лать. А ты?»

Мне показалось неблагородным ответить «нет», поэтому я сказал «да». Улыбнувшись, она опустила ве­ки, поджала губы и приподняла подбородок, более или менее обязывая меня наклониться к ней и снова поцеловать, что я и сделал. Когда я покинул се кварти­ру, торопясь (о, кощунство!) поспеть в церковь к шес­тичасовой исповеди, хотя дальнейшей близости не последовало и ничего не было заявлено в открытую, эмоционально я чувствовал, что связан с Дафной обя­зательствами, и ощущал моральную потребность оста­вить службу священника. Было бы несправедливо ут­верждать, что Дафна силой заставила меня действо­вать подобным образом. Я был готов порвать с церковью — на самом деле я втайне страстно желал этого, чтобы покончить с противоречиями моего слу­жения, наконец-то быть искренним, открытым и чест­ным в отношении того, во что я верил или не верил, — но мне недоставало мужества сделать это в одиночку. Я нуждался в толчке и поддержке. Дафна дала мне и то, и другое. Священник-скептик, скрывающий свои со­мнения и продолжающий выполнять свою работу из застенчивости или из чувства долга, — это одно (я уве­рен, что таких много); но католический священник в объятиях женщины на диване — совсем другое: скан­дал, аномалия, которой нельзя позволить продолжать­ся. Поцелуй Дафны и мой ответ на него поставили пе­чать на свидетельстве об утрате веры — или, я бы ска­зал, сломали печать моих скрытых сомнений. Я не испытывал чувства вины, только облегчение и возбуж­дение, когда, отъезжая от дома Дафны, глянул на окно ее гостиной — занавеска была отдернута, и громозд­кий силуэт, темневший на фоне освещенной комнаты, как будто помахал мне рукой. Всего второй раз в жиз­ни я предпринял решительный шаг, чтобы изменить свою судьбу. Первый был прыжком в суровые, но уте­шительные объятия матери-церкви; второй — прыжком в объятия женщины и жизни, исполненной не­предсказуемого риска. В течение многих лет я не чувствовал себя более живым. Я «кайфовал» от этого ощущения и действительно считаю, что никогда не испо­ведовал лучше, чем в тот вечер, — с состраданием, заботой, вселяя надежду.

Служить мессу и читать проповедь на следующее утро было уже совсем иным делом. Я нервничал и отвлекался. Во время чтения я запинался в несвойственной мне манере и, подавая причастие, избегал встречаться взглядом с отдельными членами конгрегации, словно боялся, что, заглянув мне в глаза, они увидят там, как в замочной скважине, некую скандальную кар­тинку моих объятий с Дафной. За ланчем я едва был способен поддержать вразумительную беседу с Томасом, который раз или два с любопытством посмотрел на меня и спросил, хорошо ли я себя чувствую. Днем я поехал на квартиру к Дафне, и мы снова долго разгова­ривали, на этот раз о нашем будущем.

Главной заботой было свести до минимума шок и боль, которые неизбежно вызовут у моих родителей такие перемены в жизни их сына. Поэтому, вместо того что­бы публично, одним махом, отказаться от сана, като­лической веры и безбрачия, я подумал, что сначала по­дам прошение о секуляризации, представив свое ре­шение маме и папе как кризис моего призвания; затем, когда они с этим свыкнутся, я смогу разъяснить теоло­гические сомнения, которые за этим кроются, и постепенно подготовлю их к мысли о своей женитьбе. Я по­думал, что параллельно смогу подыскивать работу преподавателя где-нибудь на севере Англии и что со временем Дафна переедет туда ко мне, чтобы в тиши и покое мы получше узнали друг друга, прежде чем со­вершить этот ответственный шаг — вступить в брак. Но это был наивный и плохо продуманный план, кото­рый скоро рухнул.

Я отправился на прием к помощнику епископа, под чьим началом служил в епархии, рассказал ему об ут­рате веры и попросил секуляризировать меня. Как я и предполагал, он настоятельно посоветовал проявить осмотрительность, не торопиться, подумать. Попро­сил меня удалиться на время, чтобы обдумать этот во­прос в спокойной и одухотворенной атмосфере. Же­лая пойти ему навстречу, я отправился для двухнедель­ного уединения в кармелитский монастырь, но уехал оттуда через три дня, чуть не сойдя с ума от тишины и одиночества, и вернулся к епископу, чтобы повторить свою просьбу о секуляризации. Он спросил, не имеет ли все это какого-либо отношения к трудностям в свя­зи с безбрачием, на что, несколько казуистически, я от­ветил, что мои сомнения касательно католической ве­ры лежат исключительно в области интеллектуальной и философской, хотя, вполне возможно, что, покинув церковь, я, как и большинство мирян, женюсь. Он ска­зал, что еще поразмыслит в надежде, что мы сможем найти взаимоприемлемый способ отложить необра­тимый шаг. Сказал, что будет молиться обо мне.

Последовала пауза — неделя или две, — в течение которой мой разум пребывал в смятении от нереши­тельности и противоречивых побуждений. Епископ освободил меня от обязанности служить мессу: офи­циально я был нездоров и, страдая от стресса, отдыхал по рекомендации врача. В монастыре, расположенном чуть дальше по дороге за церковью Петра и Павла, у меня была комната. Мы продолжали тайно встречаться с Дафной. Мне кажется, она отчасти получала удо­вольствие от недозволенности и конспиративности наших отношений — это сообщало им привкус роман­тики. Разговаривали мы только о моих сомнениях, мо­ем решении и промедлении епископа, но наше физи­ческое сближение продолжалось. Ее поцелуи при рас­ставании бывали долгими и неторопливыми, а однажды она повергла меня в изумление, просунув свой влажный, теплый язык мне в рот. Один из прихо­жан неизбежно заметил нас как-то вечером: мы сиде­ли, держась за руки, в маленьком деревенском пабе в нескольких милях от Сэддла, — и тайное стало явным.

На следующий день весь приход гудел от слухов. Когда я зашел в дом священника забрать свою почту, Агги уставилась на меня так, словно на лбу у меня рос­ли рога, а из штанин торчали копыта. Пожаловались епископу, и тот вызвал меня для беседы, во время кото­рой обвинил во лжи. Мы обменялись гневными выпа­дами, в результате чего я лишился сана там же и тогда же и фактически был отлучен от церкви. Я поехал в Южный Лондон и выдержал тягостную встречу с ро­дителями, сообщив им, что я сделал и что планировал сделать. Для них это было страшное потрясение. Мама плакала. Папа молчал с измученным видом. Ужасное испытание. Я не пытался объяснить причины своего решения — это лишь усилило бы их боль. Их простая вера была так же жизненно важна для них, как цирку­ляция крови; она помогала им преодолевать жизнен­ные испытания и разочарования и помогла справить­ся даже с этим. Когда я ушел, мама сказала, что каждый день до конца своей жизни станет читать молитвы по четкам, чтобы вернуть мне мою веру, и я не сомнева­юсь, что так она и поступила. Напрасные усилия... и тем не менее я до сих пор испытываю невыразимую пе­чаль, думая о том, как из вечера в вечер она, сама уже очень больная, крепко зажмурившись, в тщетном стремлении преклоняла колени в своей холодной спальне перед статуэткой Лурдской Божьей Матери, стоявшей на каминной полке, и бусины четок обвива­лись вокруг ее пальцев, как оковы. Однако разрыв мо­их кратких отношений с Дафной подарил ей надежду. Путь назад, в священничество, теоретически все еще оставался открытым.

Я спешно выехал из дома священника в Сэддле и снял однокомнатную квартирку милях в восьми оттуда, в Хенфилд-Кроссе — более сером, менее богатом райо­не на окраине Большого Лондона (от меня не ускольз­нула ирония названия, в котором сохранились отголо­ски намека на христианство)[75]. Дафна предложила мне поселиться в ее квартире, где имелась крохотная гос­тевая спальня, но это было слишком близко к приходу, чтобы я чувствовал себя спокойно. Местная пресса ух­ватилась за эту историю, и как-то раз в холле Дафниного дома меня заловил молодой репортер с просьбой об интервью. В любом случае я уклонился от столь стремительного перехода к полной близости, к окон­чательному принятию на себя всех обязательств. Ка­ким-то образом в течение нескольких недель объятия превратились в отношения, туманная возможность женитьбы обернулась обсуждением практических во­просов: где, когда и кто нас соединит. Я ощущал по­требность в некоем периоде покоя, во время которого мог бы собраться с мыслями, приспособиться к жизни мирянина и узнать Дафну поближе. Затем оставался нерешенным вопрос о том, как я буду зарабатывать се­бе на хлеб. Моих скромных сбережений надолго не хватит. И я встал на учет в службе социального обеспе­чения на пособие по безработице и внес свое имя в профессиональный регистр в местном центре по тру­доустройству. Чиновник пришел в некоторое замеша­тельство, когда я указал свою профессию — «теолог». «Спрос на подобных специалистов крайне мал», — ска­зал он. Я ему поверил. И начал ходить в местную пуб­личную библиотеку, просматривая там маленькие объ­явления в газетах, особенно касающиеся вакансий в сфере образования, где, по моему разумению, у меня был наибольший шанс получить работу.