Николас Мейер - Учитель для канарейки

• Название: Учитель для канарейки
• Автор: Николас Мейер
• Жанр: Классический детектив

Этот роман написал профессиональный американский писатель. Главным действующим лицом романа является Шерлок Холмс, от лица которого ведётся основное повествование. Год 1891, Париж, столица Западного мира — а его Оперный театр полон сюрпризов. Холмс один в этом странном и блистательном городе, без своего обычного окружения и помощников; его нанимают для защиты юного беззащитного сопрано, чей прелестный голос является объектом одержимости того таинственного создания, в которого никто не верит, но чья ревность — смертельна, Призрака Оперы, противника Холмса со многими личинами, в чём-то даже превосходящим его. И имён у него много: Призрак, Никто, Орфей, Ангел Музыки…

---

Николас Мейер Учитель для канарейки

Предисловие издателя

Библиотека Байнеке

Отдел Особых коллекций

Йельский университет

Нью Хейвен, Коннектикут

11 декабря 1992 года

Дорогой мистер Мейер,

Я — помощник куратора отдела Особых коллекций в Байнеке, пишу вам в надежде на ваш совет и помощь.

Как вы, вероятно, знаете, жертвователи со всего мира присылают в Байнеке бесчисленное множество ценных бумаг и рукописей.

Недавно ради облегчения поиска мы перевели весь наш каталог в цифровой формат, на это потребовалось несколько месяцев (и два миллиона долларов). По ходу дела, мы обнаружили некоторые документы, которые не были должным образом идентифицированы или изучены в момент приобретения.

Среди бумаг, находящихся в хранилище библиотеки, оказалось несколько документов, принадлежавших Марте Хадсон, чей зять, Джералд Форрестер, был выдающимся студентом Йеля. Бумаги находились в собственности Университета свыше 50 лет.

Со стыдом признаю, что имя Марты Хадсон ничего не сказало моему предшественнику, и бумаги не были изучены с тщательностью, которой они, безусловно, заслуживают. Только в процессе оцифровки каталога мы осознали, что эта самая Марта Хадсон в течение тридцати лет являлась экономкой Шерлока Холмса.

Большинство бумаг миссис Хадсон не представляют особого интереса. По большей части это бумаги, связанные с ведением хозяйства, которые разве что могут создать представление о ценах и обустройстве холостяцкого жилища в поздневикторианскую/эдвардианскую эпоху, и способны вызвать интерес историков-социологов, специализирующихся на данном периоде.

Вам же я пишу потому, что среди бумаг миссис Хадсон была обнаружена рукопись, якобы написанная биографом Холмса Джоном Х. Уотсоном. Нам неизвестно, как она оказалась среди бумаг миссис Хадсон по ведению хозяйства. Вероятно, произошла какая-то путаница с авторством, по той причине, что большая часть материала является переложением рассказа самого Холмса, то есть ее нанимателя. Почему это привело к тому, что рукопись попала в ее руки, мы объяснить не можем. (Сам мистер Форрестер скончался в 1953 году и не оставил наследников, которые могли бы прояснить этот вопрос).

Зная о ваших исследованиях в данной области, библиотека спрашивает, не заинтересованы ли вы в прочтении, редактировании и аннотировании рукописи для публикации?

Я уезжаю в отпуск, но после Нового года вернусь, и тогда со мной можно будет связаться по указанному выше адресу, телефону или факсу. Если нам не удастся переговорить до тех пор — Счастливого Рождества!

Искренне ваш

Фред Малколм, ассистент-куратор, Особые коллекции

В этом письме ясно показано, как всплыла нижеследующая рукопись — я сам не объяснил бы лучше. Не хочу показаться излишне придирчивым, но меня неприятно поразила беспечность библиотечных исследователей, учитывая, что находка такой большой потенциальной значимости могла пылиться на полке одного из главнейших в стране университетов в течение полувека. Стоит ли иметь горы документов в хранилище, если никто их даже не читает? А сваливать все на позицию администраций Рейгана и Буша по отношению к образованию и науке и сетовать, что у нас слишком мало ученых — не выход из положения. Бессмысленно винить во всем недавние события, когда проблемы накапливались десятилетиями.

И в результате целые куски «Гекльберри Финна», «По ком звонит колокол» и кто знает, каких еще произведений так и лежат неопубликованными. Причем, не на чьем-то пыльном чердаке — это я как раз понял бы — а в хранилищах тех самых учреждений, которые обязаны сберегать их для всех нас.

Но — довольно об этом.

Скажу лучше несколько слов о самой рукописи.

После обнаружения так называемого Суинглайн-Добсоновского текста в 1970 году, в сфере шерлокианских исследований образовалась целая отдельная ветвь, посвященная «новооткрытым» рукописям Уотсона. Некоторые из них действительно могут быть аутентичны, другие — явные подделки. Мошенники в этой области уступают своим творческим потенциалом только фальсификаторам, пишущим автобиографии Говарда Хьюза или выдержки из дневников Гитлера.

Основная проблема с любым уотсоновским текстом — это, разумеется, вопрос о его подлинности. В случае же с настоящей рукописью, известной как «Учитель для канарейки», вопрос происхождения текста усложняют некоторые дополнительные факторы.

Во-первых, бумага и чернила соответствуют времени и месту, и текст, бесспорно, написан рукой Уотсона[1] (на довольно неровной поверхности), но в данном случае Уотсон не является очевидцем или же участником событий. Представляется возможным, что весь текст или часть его была продиктована Уотсону самим Холмсом, что значительного усложняет определение авторского стиля — один из основных методов, по которым шерлокианские исследователи стараются установить подлинность текста. Стиль Холмса достаточно отличается от стиля Уотсона, хотя это не единственный случай, когда ход расследования излагал сам Холмс (в качестве другого примера на память сразу же приходит «Львиная грива»), что может только сбить с толку специалистов, желающих определить аутентичность произведения.

Не менее трудно полностью вычленить часть повествования, идущую от Уотсона. Как я уже заметил, текст написан его рукой, а значит, мы не можем знать, в какой мере Уотсон изменил, сократил или как-то еще воздействовал на рассказ Холмса. Почему текст не был набран на пишущей машинке (что неизбежно привело бы к новым исправлениям и изменениям со стороны Уотсона) я не могу сказать. Возможно, Холмс уехал и взялся за новое дело прежде, чем Уотсон (по-видимому, задававший вопросы) успел довести до логического заключения все сомнительные моменты. Рукопись обрывается на внезапном прибытии Герберта Аскита, и возможно, Уотсон лениво отложил ее, рассчитывая завершить попозже — вот только это «позже» так и не наступило.

(Если на то пошло, невозможно сказать, в какой мере Холмс обычно осуществлял редактуру текстов Уотсона. С одной стороны, Уотсон постоянно жалуется, что Холмс критикует его рассказы, высмеивая излишнее внимание к эмоциям и недостаток чистой логики — «добиваясь примерно тех же результатов, как если бы вы переработали историю любви или тайного бегства в пятую теорему Эвклида». Но, с другой стороны, не приходится сомневаться, что эти самые рассказы опубликованы с его согласия. Видимо Холмс, как и многие знаменитости, потворствовал искусственному созданию в глазах публики собственного образа).

Что до самого текста, спорным представляется и вопрос о том, был ли он написан под диктовку. Части рукописи создают впечатление торопливости; почерк трудно разобрать, встречаются сокращения и другие знаки, напоминающие нечто вроде импровизированной стенографии — очевидно возникшей из необходимости не отстать от говорившего. В других местах, однако, и почерк, и литературный стиль говорят о более спокойной работе, когда Уотсон мог «создавать» текст, а не просто строчить под диктовку.

Скажу еще несколько слов об «американизмах». Как я уже вынужден был отметить во введении к публикации рукописи, известной как «Ужас Вест-Энда», многие ищейки-любители пребывают в уверенности, что могут выявить подложный «уотсоновский» текст, отыскав в нем американские выражения, заключив, что эти подделки идут из Нового Света. Повторяю еще раз — учитывая, что и Холмс, и Уотсон провели значительное время в Соединенных Штатах, эти «американизмы» вовсе не являются доказательством подделки. Уотсон работал в Сан-Франциско (по словам Уильяма Баринг-Гулда); Холмс провел немало времени в Америке и в юности, и зрелым человеком. Даже в конце рассматриваемой рукописи он собирается в Америку по делу, которое должно было поглотить добрую часть двух «пропущенных» лет. Ему нравился американский английский язык, и примерно в 1914 году он говорил Уотсону, что после двух лет в Америке «…мой кладезь английского, похоже, непоправимо осквернен» («Его прощальный поклон»). Да и все рассказы Уотсона испещрены американскими оборотами речи, так что новичку не стоит придавать им излишне много значения.

Что касается заглавия. Не думаю, что сделаю большое открытие, отметив, что упоминаемый здесь «учитель для канарейки» не имеет ни малейшего отношения к «Уилсону, печально известному учителю канареек», чья смерть избавила Лондонский Ист-Энд от очередной язвы («Черный Питер»). В заглавии и названиях глав я узнаю повадку Уотсона, хотя можно заметить, что в тексте сам Холмс упоминает учителя для канарейки неоднократно, возможно, тем самым вдохновив Уотсона на такое заглавие.