Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 5

• Название: Падение царского режима. Том 5
• Автор: Павел Щёголев
• Издательство: Государственное издательство
• Жанр: История
• Год: 1926

Пятый том "Падения царского режима", изданный в 1926 году, содержит допросы: лейб-хирурга, академика, члена II Гос. Думы Г. Е. Рейна; последнего министра императорского двора, графа Фредерикса; товарища министра внутренних дел И. М. Золотарёва; товарища министра внутренних дел В. Ф. Джунковского; председателя совета министров и министра внутренних дел Б. В. Штюрмера; министра внутренних дел и шефа жандармов Н. А. Маклакова; вице-директора департамента полиции С. Е. Виссарионова; министра внутренних дел А. Д. Протопопова; товарища министра внутренних дел С. П. Белецкого; главнокомандующего армиями юго-западного фронта, генерала Н. И. Иванова; товарища министра внутренних дел, гос. секретаря С. Е. Крыжановского; министра юстиции, министра внутренних дел А. А. Хвостова; а также показания: члена II, III и IV Гос. Дум М. В. Челнокова; министра иностранных дел Н. Н. Покровского; члена II и III Гос. Думы Ф. А. Головина.

---

Иванов. — Надо знать все. Генерал-квартирмейстер был очень хорош с Демидовым и говорил, что против меня немецкая партия, потому что, в случае заключения сепаратного мира, я буду против.

Председатель. — Значит, вы будете против заключения сепаратного мира?

Иванов — Я сказал, меня об этом не спросят.

Председатель. — Потрудитесь установить точнее. Я не из простого любопытства спрашиваю, а в интересах истины. Говорят, немецкая партия не желает?

Иванов. — Это одно, а другое может быть то, что меня сослуживцы и некоторые подчиненные не любили.

Председатель. — Давайте свяжем эти три положения: ваше удаление от должности, немецкая партия и Распутин.

Иванов. — Ген. Сухомлинов был недоволен мной с первых дней командования, это было известно в Австрии, и дошло в одном из секретных сведений. Адъютант мой ведал разведку. Он мною избран по просьбе ген. Алексеева. Он изранен в японскую войну. Когда я приехал в Киев, ген. Алексеев просил меня взять его в адъютанты. Мне полагалось два адъютанта и ординарец, и я его взял. В одном из сведений были известия о совещании военного характера в Австрии. Я не имею права многого говорить.

Председатель. — Простите меня, я в данном случае с вами разойдусь. По-моему, вы не только имеете право, но ваша прямая обязанность это сказать, потому что нужно с корнем вырвать эту историю.

Иванов. — Я не скрываю ничего. Я говорю, что я не хочу говорить, какие были подготовления. Это я обойду.

Председатель. — Вы не говорите о том, что вам стало известно про австрийцев, это неинтересно. Но мне интересно, где корни шпионажа германского. Если вы что-нибудь знаете, благоволите сказать. Я хочу, чтобы вы, как свидетель, рассказали.

Иванов. — Относительно шпионажа. Несомненно, откуда-то они добывали сведения, и от источников высоких шло за границу. Евреи-контрабандасты им служили. Иногда и офицеры показывали. Несколько раз было на немецком языке несколько переводов.

Председатель. — Это вас убедило, что нити австрийского шпионажа тянулись к Сухомлинову?

Иванов. — Т.-е. к центральному управлению военного ведомства.

Председатель. — Позвольте мне вернуть ваше внимание к ген. Сухомлинову.

Иванов. — Я сейчас скажу. Был вот какой случай, который, к сожалению, связан со мной. У меня с полтавским губернатором были пререкания. В одном из сведений, которое касалось меня, второй пункт относится к деятельности округа: поручено было принять все меры к тому, чтобы использовать дурные отношения ген. Иванова к военному министру Сухомлинову. Второе, узнать слабые стороны характера ген. Иванова. Например, он человек холостой, нельзя ли при помощи женщин?

Председатель. — Это были директивы, данные из Австро-Венгрии?

Иванов. — Да, из Австро-Венгрии. Вознаграждение по условиям неограниченное. На той же почве и пререкания с полтавским губернатором.

Председатель. — Простите, генерал, давайте к Сухомлинову вернемся.

Иванов. — К нему и будет. Губернатором был граф Муравьев. Когда я приехал в первый раз, впечатление относительно расквартирования войск у меня было отчаянное. Я не говорю: казармы, это прямо конуры какие-то. В одной казарме чуть вода не протекала. Стена такая, что я шашкой расковырнул почти насквозь.

Преседатель. — Это когда?

Иванов. — В 1910–1911 г.г. Дошло это до главного управления по делам местного хозяйства. Приезжал Гербель. Он удивился, что войска оставили казарму в чистом виде и стекла не выбили.

Председатель. — Это было при Сухомлинове?

Иванов. — Да, при Сухомлинове. Гербель даже удивился, что в таком положении оставалась казарма: «Я читал вашу жалобу на то, что скверно, но что так скверно, я не думал». И вот губернатор гр. Муравьев обращается к Сухомлинову. Мне даже была привезена копия письма. Известно было, что он обращался к Сухомлинову и к Дедюлину. Копия письма начиналась так: «Милостивый государь Владимир Александрович», Сухомлинова звали Владимир Александрович и Дедюлина — Владимир Александрович, и как принято у военных, не было написано сбоку, кому. Это была жалоба о том, что генерал Иванов невозможные вещи делает. Я просил Муравьева поехать со мной, но он всегда отказывался. Холера в 1910 году начиналась, и было донесено, что 4 случая холеры было. И вот мне этот адъютант, ведавший разведку, привез сведения, что передают, будто гр. Муравьев обращался к военному министру, и тот ему посоветовал отправиться к государю, и ответ для гр. Муравьева был неблагоприятный.

Председатель. — Значит, вы узнаете через Вену?

Иванов. — По дороге в Вену читалось. Другой раз то же самое по поводу Полтавы. Приезжает он ко мне и говорит, что в Полтаву командируется целая следственная комиссия для проверки 9-й артиллерийской бригады, потому что военному министру доложено, что она не готова к бою. Это было в 1912 или 1913 году, точно так же, через евреев, в Вену. Я не поверил. Можете себе представить, — приезжают: генерал Похвиснев, помощник военного прокурора и судебный следователь.

Председатель. — Откуда делается вывод к Сухомлинову или к окружающим Сухомлинова?

Иванов. — Относительно Сухомлинова сказано было только, что сказал Муравьев Сухомлинову и что от государя ответ неблагоприятный.

Председатель. — Позвольте здесь поставить точку и вернуть ваше внимание к вопросу, на который я не получил ответа. Генерал, значит, вы устранены потому, как вы сами себе представляете, что немецкая партия это вам устроила; ну, а Распутин здесь при чем?

Иванов. — Я думал, что это из-за пререканий с генералом Алексеевым. Когда я приехал 31 марта 1916 г. в ставку, он мне говорит: «Вы думаете, что в вашем уходе какая-нибудь моя интрига, — могу прямо сказать, что никакой интриги». Я говорю: «Мы с вами разошлись, так как я вам часто возражал резко». В особенности это было с продовольственным вопросом, который касался периода Наумова и Трепова, я тогда резко выступал. А он говорит: «Нет, я вам должен сказать, что большая интрига шла в Петрограде», и называет Распутина и прибавляет слово «каналья», Вырубову, ей не помню какой дал эпитет, потом называет императрицу, Андроникова, Рубинштейна, Мануса и еще какие-то две-три «жидовские» фамилии, которых я не помню.

Председатель. — Значит, ген. Алексеев, называя эти имена, сказал «немецкая партия»?

Иванов. — Нет, он этого не сказал. Я вам говорю, что Распутин. Меня раньше предупреждали, что там была немецкая партия, но я сейчас фамилии не позволю себе назвать. Вероятно, Сухомлинов был мной недоволен. Вообще, в военном ведомстве у нас были пререкания.

Председатель. — Значит, вам стало ясно, откуда идет интрига?

Иванов. — Я думаю, что это мои сослуживцы и подчиненные, и, если вы скажете, что они действовали на Распутина при помощи своих жен, — я отрицать не буду, но назвать их себе не позволю.

Председатель. — Вы передали несколько очень важных разговоров: беседу с бывшим государем и с бывшей императрицей. Может быть, вы еще что-нибудь припомните? Очень важная эта беседа с императором, о том, что нужно ответственное министерство.

Иванов. — Я сказал, что я не считаю себя компетентным в делах государственного управления, но считаю, что нужны капитальные реформы, так как недовольство проникло в войска. 22 мая прошлого года началось наступление юго-западного фронта. Предполагалось двинуться всей массой, чтобы привлечь к себе внимание. Сначала были удачи, все шло очень хорошо, но все время наступали по всем фронтам. (Теперь, кажется, спохватились.) Противник оттянул войска, и я даже точно могу сказать, какие войска. Я велел к разведчикам присоединить людей, прибывших из запасного батальона, чтобы подучились. Боевые припасы в мае 1916 г. были в таком количестве, в каком никогда за войну не было. Одним словом, пошли удачи, но потери были большие, комплектование приходило необученным. Мы продолжали атаковывать. Я в это время был в Финляндии, осматривал укрепленные позиции. Вижу, что тычутся все на одном месте. Конечно, утомились, и потери большие. Надо было дать передышку, но этого не сделали, и в результате большие потери. В стране это стало известно. Затем, призыв был объявлен в апреле, отложили его на июль, а на самом деле совершился он в августе или в сентябре. Я приехал 11 сентября из Финляндии. В Могилевской губернии не только у помещиков, но и у крестьян овес стоял на корню. Это вызвало большие разговоры, они проникли в армию. С этого момента начались продовольственные затруднения и усиленное недовольство на порядки. Затем окончательным толчком было убийство Распутина. В армии пошли большие разговоры. Я 24 марта 1916 года сдал командование. У нас с конца 1915 года ежедневно поступали сведения, но никогда о Распутине не упоминалось, никто о нем не знал и не говорил. Я сам о нем не знал, слышал только, что есть Распутин. Я видел тут, на Литейном проспекте, ездил человек, босой и с голой головой, с палкой,[80] и считал, что это Распутин.