Моника Фагерхольм - Американка

• Название: Американка
• Автор: Моника Фагерхольм
• Издательство: Corpus, Астрель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-33777-2

Идет 1969 год, странная юная особа, убивая время в парке развлечений на Кони-Айленде, записывает в автомате пластинку с песней. Когда через некоторое время девушка, вовлеченная в любовный треугольник, мистическим образом гибнет в озере в болотистой Финляндии, пластинка остается одним из немногих явных свидетельств ее краткого пути на земле и возбуждает в детях, растущих в Поселке у рокового озера, любопытство и страсть докопаться до истины. Но идет время, дети становятся старше, и детские игры исподволь наполняются подлинной страстностью и чувственностью, описанными загадочно и красиво, но безо всякого физиологизма. Моника Фагерхольм прославилась своей необычной техникой письма: картинки, похожие на фильм нуар, воплощают глубочайший и изысканный психологизм ее прозы, не поддающийся однозначному толкованию. Автор мастерски ведет детективную интригу от начала и до конца, но даже и тогда раскрывает не все карты, не мешая читателю и дальше наслаждаться атмосферой волшебного полузнания. Этот щемящий роман о неразрывной близости двух девочек-подростков получил множество наград в разных странах, в том числе самую престижную и изысканную шведскую литературную награду — «Приз Августа».

---

Дом хоть и стоял там, но — как бы и не стоял. С одной стороны в нем зияла дыра, словно раскрытая черная пасть. Разверстая. Будто часть дома отвалилась. Башня накренилась, и несколько окон разбились. Счастливый дом стоял и глазел так одиноко и разрушенно тихим-тихим утром. А в стороне — лес. В нем словно дыру проделали. Он сгорел с одной стороны, и выжженная земля и пустота убегали широкой бороздой далеко в лес, покуда видел глаз.

— Словно коридор огня в лесу, — так потом Дорис это опишет, когда станет рассказывать обо всем Сандре, вернувшейся с Аланда. Она встретит ее в лесу в тот же самый день. Но пока — утро у дома кузин, Дорис стоит на лестнице и обдумывает увиденное, ничего не понимая и пытаясь совладать с растущей в ней паникой. Она-то в то самое время находилась там, где все было тихо-спокойно — даже обидно.

Что же случилось?

Почему мне никто об этом не рассказал?

Если внимательно прислушиваться к звукам летнего утра, а также к тишине, которая возникла потому, что примолкли птицы (хотя так поздно летом они уже и в другие дни не пели; лишь вдалеке, у моря и на Втором мысе, словно совсем в другом мире, закрытом, слышались крики чаек и других морских птиц), то можно было услышать обычные утренние звуки, доносившиеся из дома: радио передавало сводку погоды для моряков и знакомые мелодии — негромко, мама кузин звенела посудой и кастрюлями, но она всегда оставляла на столе чистую тарелку для каши и чистую кофейную чашку для того, кто проспит. Мама кузин. Мама. Дорис, снова такая маленькая, по этим знакомым домашним звукам догадывалась, что чашки и тарелки по-прежнему ждут ее на столе… это было так уютно, а главное, давало ощущение надежности, она была за это так благодарна, но в то же время теперь ее это и раздражало, и вдруг, сама не понимая, что делает, она бросилась назад в дом, рывком распахнула дверь в кухню и закричала во все горло в лицо маме кузин:

— ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? ПОЧЕМУ МЕНЯ НИКТО НЕ РАЗБУДИЛ?

Прямо в лицо, значит, тому человеку, которого любила и который любил ее, любил деятельной любовью, которая проявлялась в поступках, а не в этой вечной игре словами и в пустых фразах. Мама кузин, у раковины, на миг показалась взволнованной, даже потрясенной. Но потом снова стала обычной.

— Ну успокойся, Дорис, — заботливо сказала мама кузин. — Успокойся. — Она обняла девочку за плечи и посмотрела на нее со всей нежностью, какая только оставалась в мире, и эта нежность, признавала и сама Дорис, когда смотрела на маму кузин, она существовала на самом деле. — Тебе нужен был отдых. Ты так сладко спала. После всех тех ужасов… ты должна благодарить Создателя, что у тебя есть дар сна. Иначе бы эти ужасы и кошмары так и продолжались. Как будто ты и без того не натерпелась. Полыхало все очень опасно, Дорис Флинкенберг. Хотели даже дом кузин эвакуировать.

Глаза Дорис снова расширились и сделались как суповые ложки, ведь детские страхи никогда не забываются.

И у Дорис вмиг прошло все возмущение, весь гнев, и она пропищала, смущенно, как маленький-маленький ребенок:

— Но ТОГДА бы ты меня разбудила?

И тут маму кузин захлестнула любовь — вся, какая у нее вообще была.

— Господи, — проговорилась мама кузин, почти про себя, так что слова как бы и не слетели с ее губ. — Ну конечно. Дорис, любимая моя малышка. Дорис, малышка моя.

И мама кузин заключила Дорис в объятия, так ее ошеломил этот человечек, Дорис Флинкенберг. Иногда маме кузин представлялось, что Дорис — это целый мир, отдельная планета.

Планета сама по себе, и даже она, мама кузин, не может на нее ступить.

— Сядь здесь, сейчас мы разогреем кашу, и я сварю кофе и все тебе расскажу. И смотри. У нас появился свой герой.

Мама кузин достала утреннюю газету и показала Дорис Флинкенберг. На первой странице была большая фотография Бенгта с веником, которым он бил по горящей земле, в одной руке и шампуром с насаженной колбасой в другой. «Две мухи одним ударом», — гласила подпись под картинкой.

После такого Дорис больше нечего было сказать. Может, это странно, а может, и нет. Она больше не заговаривала о пожаре: что было, то было; лесной пожар, который начался, возможно, из-за того, что в такую странную погоду кто-то неосторожно обращался с огнем. Бросил горящую спичку в сухую траву или непотушенную сигарету и не заметил. В это время года в лесу полным-полно людей. Как уже говорилось, Дорис, прежде чем погрузилась в свой долгий сон, узнала, что слух о ее ужасной находке привел людей в движение.

Многие отправились в Поселок, чтобы своими собственными глазами увидеть, что последний знак вопроса в таинственной истории, окружавшей американку, зачеркнут. Что с ней случилось? Действительно ли она утонула? Правильный ответ — да. Она утонула. Ужасная трагедия любви. По тому, насколько разложилось тело, было ясно, что оно пролежало в озере все эти годы. «Последний знак вопроса стерт», — совершенно справедливо написала местная газета на следующий день. Под заголовком «Ужасная находка школьницы ставит точку». И очень размытый снимок — останки трупа в камышах.

Возможно, вопросы и были, например о пожаре. Но многое оставалось непонятно. И сколько ни пытались в этом разобраться, ничего не получалось. Вспомнили, что у Дорис была дурная наследственность, и где-то в ней тлело ее прошлое. Настоящий огонь, как тот, что вспыхивает от спички, если чиркнуть по коробку, а потом бросить на что-нибудь облитое бензином, например на дом; а случись кому там оказаться — станут невинными жертвами.

Дорис по понятным причинам с почтением относилась к огню.

— Если сунуть палец в костер, останется ожог. Ай. Но не всегда так легко отделаешься. Просто ожогом, я хочу сказать. Вот я теперь и не знаю, как бы я…

Как сказала бы Дорис Сандре: настала пора играть в другие игры. Конечно, это не единственная причина, но все же.

— Я от всего этого устала. Довольно уже об этом судачили, надоели эти косые взгляды и эти жаркие неудобные пуловеры, — шутила Дорис на пепелище в лесу, где они с Сандрой встретились в тот же день после полудня.

— Жизнь продолжается. Пошли. Надо взять карту. Настоящую. Потому что теперь мы отправимся в путешествие.

И Сандра поддалась жажде перемен, которая охватила Дорис. Так пожар в лесу положил конец игре Дорис и Сандры в тайну американки.

Сама Сандра не присутствовала, когда нашли труп. Она вернулась домой в то самое утро, когда Дорис после всех ужасов на озере Буле проснулась после полутора суток целительного сна.

Сандра гостила на Аланде. Она терпеть не могла своих родственников; дяди и «тетя», которые стояли за ее спиной, когда она смотрела на море, оно было так близко, что высокие волны почти стучались в стекла веранды. «Тетя», словно этого без нее никто не знал, твердила о том, как это замечательно, когда море подходит так близко. Какими «неуемными могут быть силы природы».

«Тетя» стояла за ее спиной и задавала кучу вопросов, на которые Сандра не отвечала, потому что слушала вполуха; ей надо было сосредоточиться, чтобы самой все это почувствовать. Без посредников или советчиков.

Но если она не отвечала, «тетя» говорила:

— Да, вот так забывать обо всем на свете при виде морского простора — типичная черта аландцев. Грандиозные мечты, — но она не заканчивала предложение, не потому, что сбивалась, а потому, что и так все было ясно. По крайней мере, так казалось.

Итак, «тетя» за спиной Сандры, у окна, а больше ничего не происходило. Телефон не звонил, никто не потрудился сообщить ей о том, что произошло в Поселке, о том, что нашли труп американки.

«Одиночество & Страх». Когда Сандра приехала, «тетя» указала пальцем на ее пуловер.

— Не трогай, — предупредила Сандра.

— Что это такое?

Она продолжала допекать Сандру, так что та была вынуждена ответить:

— Игра.

И снова за ее спиной, совсем рядом.

— В какие странные игры вы играете!

Сандра ничего не ответила. Но подумала: никакой она не аландец. На самом-то деле.

Она не с Аланда. Она из Поселка, с болота, оттуда же была Сестра Ночь, Сестра День.

— Когда вырасту, стану Королевой Озера, — заявила она «тете» в другой раз. — Такой скользкой.

«Тетя», для которой это все звучало как абракадабра, закатила глаза, но промолчала.

Королева Озера. Такая вся скользкая. Она решила, что здорово придумала. Что-то новое. Зародыш. Зародыш новой игры, чтобы играть с Дорис Флинкенберг. Возвращение Королевы Озера. Ну, это когда она вернется домой с Аланда.

И тут она снова почувствовала, как скучает по дому, по Дорис Флинкенберг. Так ужасно скучает по Дорис, американке, мальчику в лесу, Никто Херман (да, между прочим, и по Никто Херман), Аландцу и дому в самой болотистой части леса.

Но, несмотря на все задержки, все внешние препятствия, Сандра потом могла поклясться, что в этот самый момент, именно тогда, когда Дорис Флинкенберг стояла на скале Лоре у озера Буле в Поселке и внезапно, совершенно случайно, заметила что-то красное в камышах, именно в этот самый час, когда Дорис обнаружила свою ужасную находку, сама она стояла на веранде на Аланде и смотрела на море, которое волнами катило к ней, и напевала совершенно определенную песню, песенку Эдди.